Виталий Шнайдер (1954-2023)

Виталий Шнайдер родился в Одессе. В 1962 году, вместе с семьей, переехал в Таллин (Эстония). Журналист. Работал во многих русскоязычных газетах Эстонии, а также репортером еженедельной криминальной хроники на телевидении. В Германии с июля 2001 года. Живет в Ганновере. Входит в Объединение немецких журналистов и прессы (DPV e.V.), один из основателей Немецко-русского культурно-литературного общества «Das Mittelfeld». 

Автор четырех книг стихов и переводов: «Прерванный сон», «Знак совпадения», «Иные берега», «Закатный ветер». С июля 2012 года главный редактор русско-немецкого интернет-журнала Inter-Focus.de /www.inter-focus.de/. 

ВИДЕНИЕ
/Сонет/
Иду в толпе, не различая лиц,
Не отражаясь ни в одной витрине,
По городу иду, как по пустыне,
Путь освещают отсветы зарниц.
 
Белеет храм, и падаю я ниц,
Недвижимый лежу в грязи и глине,
И слезы жгут глаза, и сердце стынет,
А в небе грохот тысяч колесниц.
 
Разверзлась твердь, и столб огня ударил.
Земля пылает, всюду запах гари,
Лишь храм стоит, как прежде нерушим,
 
Златой свой купол вознеся высоко.
Засыпан пеплом, я в грязи пред ним
Лежу в оцепенении глубоком.
 
* * *
Н. К.
 
Нести свой крест, хрипя и стиснув зубы,
До дней последних мы обречены,
Тяжелый крест из древесины грубой,
Не возроптав, не разогнув спины.
 
Плюют в лицо, швыряют камни в темя,
На ребрах мясо сбито до кости,
Сколь ни целебно, не излечит время
Того, кто обречен свой крест нести.
 

ТАК ЗДЕСЬ ВСЕГДА

 
И так всегда здесь – эти их красные рожи в подъезде –
Погромщиков слободских и мясников Охотного ряда.
Средь шума большого города, а особо – в предместье.
В полуденный липкий зной и под шорох сухой листопада.
 
Поспешно продравшись через ряд их гадливых ухмылок,
Я чувствую себя совсем никому не нужным и лишним.
И странный запах всегда здесь – трески и прелых опилок,
И чье-то сморщенное лицо в окне на этаже нижнем.
 
* * *
Душа мертва. Утихла боль тупая.
Вползает, корчась, в комнату рассвет.
Дождь бьется об асфальт, с него смывая
В числе других мой одинокий след.
 
Я мокрый плащ повесил в коридоре,
Войдя в свой дом, который потерял,
Душа мертва и не саднит от горя,
И дальний путь лежит через вокзал.
 
Вокзальный сумрак. Вечное мельканье
Лиц незнакомых, грохот поездов,
И миг неотвратимый расставанья
Приблизился, перехватил дыханье,
Вбивая в глотку рвань прощальных слов.
 
* * *
А я шептал: «Меня сожгли...»
            Семен Липкин «Зола»
 
Я за кусок пайковой колбасы
Не собираюсь душу продавать,
Меня пусть осуждает тот, кто сыт,
В уходе этом я не виноват.
 
Не виноват, что вынести не смог
Гонений и ненужности своей,
Что покидаю я родной порог
И эту землю, не простившись с ней.
 
О мостовую в стороне чужой,
Где были предки сожжены в печи,
Ударится бродяжий посох мой,
И пепел их мне в сердце застучит.
 
И вдруг пойму, что я пришел назад
Из странствий долгих, и замкнулся круг,
И, в небеса свой устремляя взгляд,
Я помолюсь за всех сожжённых вслух.
            
1 сентября 2003 г.
 
«Тело, погруженное в пространство, 
пространством вытесняется».
Иосиф Бродский
 
Пространством вытесненный с родины моей
или с того, что раньше ею было,
топчу асфальт за тридевять морей.
И, словно пуля в дых, — гиперборей
толкает в грудь с неистовою силой.
 
Он шелестит листвой: «Вернись назад
к родным могилам, к валунам у моря...»
И, не впитав его призывов яд,
сквозь строй домов, чьи окна не горят,
бреду в ночи, шагами эху вторя.
 
Кровавый Марс над улицей висит –
мор предвещает, войны, гриб лиловый.
Трехглав — имеет он нелепый вид.
Он, словно лампочка в проявочной, горит
и хмурится средь рвани туч сурово.
 
Провалы арок, немота домов,                                           
шеренгой вставших в мертвом карауле.
Иду и слышу цоканье подков,
и лязг затворов, и моторов рев,
неся под сердцем хлад грядущей пули.
 
* * *
"... поэзия сходит на нет"
Роман Тягунов
 
Ночь в рассвет покатилась. Ни строчки.
Ну, не пишется, хоть застрелись.
Разрываю листы на кусочки
и кляну свою «б...скую жисТь».
 
Всё кляну, нарезаю буханку,
наполняю стакан до краев...           
Душу вывернул я наизнанку,
но стихов не извлек из нее.
 
Измытарил ее, голодранку.
 
И ни строчки. Ни строчки, хоть тресни.
Где ты, Муза? Я нищий поэт...
Средь берёзок стреляться в предместье
с кем попало... Где мой пистолет?
 
А поэзия сходит на нет.
 
 
*  *  *
Т. Ж.
 
"Нам дана короткая пробежка..."
                                   А. Мень
 
"Кого я поцелую, Тот и есть".
                                   (МФ 26:48)
 
 
В рассветный час не спит
моя больная совесть, 
вздыхает тяжело 
и душу теребит.
 
Как будто это я,
топор заткнув за пояс,
ЕГО подстерегал
в лесу, как тот бандит.
 
Как будто это я
привел легионеров
и в щёку целовал:
"Кого целую - ОН..."
 
В рассветный час саднят
надорванные нервы.
И в памяти провал.
И страшен краткий сон.
 
* * *
М. Я.
Сидеть впотьмах, не зажигая света,
смотреть в окно, потягивать вино.
Над скатом крыши мелкая монета, -
то лунный грош, разменянный давно.
 
Стук каблуков по улице негромок,
и эхо тонет в недрах мостовой.
И лунный лучик серебрится, ломок,
как этот мир, придуманный тобой.
 
Hannover, 29.03.06
 
ПАРКОВЫЙ ЭТЮД
 
Bad Nenndorf
 
Здесь почти Ван Гоговские 
                                 поля, -
горизонт уходит куда-то
вверх,
растворяется там, 
                       и миндаля
горьковатый запах, 
и меры сверх
свежего воздуха, 
коего гладь,
греясь на солнце, 
                       дает миражи;
но солнце заходит, 
и вот опять
поля Ван Гога - они от бога, -
поля Ван Гога 
                   из спелой ржи.
 
* * *
 
Взять лицо любимой женщины
двумя 
теплыми 
ладонями.
 
Приблизить к своему лицу так,
чтобы сквозь сумрак комнаты 
увидеть 
ее глаза 
близко-близко.
 
Всмотреться в их темную глубину 
    до рези.
 
Разглядеть на самом их донышке
едва
заметную 
ложь.
 
 
САН МАРКО
 
Здесь лев крылатый
                        с раскрытой книгой
парит над площадью в вышине.
И ты, пришелец, 
ногами двигай,
ты грезишь в жизни,
                         не в странном сне.
 
Реальны улицы и каналы
и гондольеров 
     призывный клич.
И катеров 
над волной сигналы.
И город тонет. И не постичь
лагунной клинописи.
 
     Кружевами,
стеклом венецийским 
       жить пришлецу.
И брызги соленые
  под мостами
наотмашь в гондоле
   бьют по лицу.
 
Вместо эпилога
 
M. J.
 
Ухожу, прощай, не жди ответа
на вопрос о смысле бытия.
Жизнь и смерть – абстрактные предметы,
на второе ставлю нынче я.
 
И себя ты не кори напрасно,
что свой век урезал я на треть.
Водевиль с названьем «Жизнь прекрасна»
я не в силах далее смотреть.
 
Berlin, 03.02.2010