Елена Черная

 
СИБИРЬ

яд не принять.
Сибирью, 
добровольно,
лечить глаза,
не в кандалах. 
лететь в просторы,
вольно,
и чувствовать в ногах снега
земли, песка, воды и сосен.
 
лесной, речной, 
как мир огромен,
небесный свод 
сим отражение 
проломлен.
 
он в каждом взмахе 
у грачей в крылах,
их гнёздами преломлен,
былинкой малой на сносях,
песком, текущим в водах сонных
к громаде вечного  во льдах.
 
ЛЁД
 
звенящий лёд, река, как пустельга,
несёт себя. небесная серьга
продета, прочно,
в берега, как стебель травный,
ненарочный,
в облатку оберега, 
строчкой,  навсегда.
 
и грани,  что игольчато  остры,
съедают берег, и дороги, и костры,
съедают прошлое от сердцевины
до коры, 
от жизни быстрой до её хандры,
и буквенной, и плавной и речистой.
 
упавший кедр, 
что дерево беды,
от плача Федр,
до плавной глубины
родивших
и рождавших  недр,
теперь засох,
сожжен, и весь - песок,
течением  в стремнины 
увлечён,
звенит кольчугой,
колчаном и сном, 
как брёвнами в волну
ушедший дом,
как стан  в монистах,
о борта и пристань
под берегом, где волнами, гуртом
стоят и ждут ушедшие в потом...
в тогда,  где талая вода
теперь для них, что небо, навсегда...

 

ЛАСТОЧКА
 
береговушкой знать откос и дом
у вод, текущих медленно и сильно,
и чиркать по воде крылом,
и отдаваться воздуху, помимо
небесного, его читать, как том,
и по весне лететь домой- в Россию, 
оставив зной благословенной палестины.
 
и белогрудо стричь простор земной,
и у реки, что точит камень льдиной,
чужой жалеть полуразбитый дом,
и строить свой под павшею куртиной,
садовой яблони и кедром, дворОвой,
что унесён разлившейся рекой, потом,
он дольше всех стоял над бешеной стремниной.
 
и ставить на крыло своих птенцов,
и помнить тех, что вылетели ране,
и мать их вдовую, что глядя на гребцов,
махала им рукой, и в сердце с раной
молилась обо всех, и их голов
уж не коснулась, и, вставая рано,
смотрела на воду, ее речную новь.
и уходила, по воде, из ада к раю...
 
ОТЕЦ

...почти угадала твои молодые черты...
а в старости все – двойники,  и до страсти похожи,
и губы не свежи, и щеки бледны, то красны,
...пустые глаза холодны, как остывшее ложе
всего, что теперь не проникнет в зрачок,
всего что в себе неустанно мы носим,
но время пробьёт тонкокостный висок
и выпишет вольную в позднюю осень...
 
так вот, суетою размыт этот дождь,
гремит, не гремит, но гроза - в декабре,
теперь ты в палаты небесные вхож,
и слово замолвишь.  и  день в серебре
весеннего, зимнего, слезного зноя,
ребенком, младенцем качал на руках...
и  небо в волны бескрайняя поступь
упрячет надежно в бессонных зрачках...
 
 
Я-ГАЛЕЧНИК И ГАЛЬКА
 
я — галечник — я галька.
катай меня, катай-ка...
пока не кругл висок.
сотрусь, как римский цезарь на монете,
достоинством достаточным планете:
в пятьсот динариев — прощенный долг,
пентакль, воскрешение, в песо-песок.
 
я - галечник, я- галька,
катала. и...кидай- ка
меня в речную деку,
где лёд моей волны,
я выплыву наружу
из вен, что века уже,
на громком перекате,
но горло перехватит
и унесёт в реку...
 
я – галечник - я галька,
холодных струй нагайка
по спинам и бокам,
срывая кожи клочья
вдогон, что стая волчья,
ни стругам, ни ногам
не выскочить по- птичьи,
стерев своё обличье,
и в драгу к мужикам,
что моют золотишко,
народец жадный, пришлый
все приберет к рукам...
я - галечник- я галька
кидай меня, катай- ка...
судьбы шальная шайка...
 
когда пути, что реки,
не в воле, меньше века,
остаться прежней ... там...

  
ВЕРБА
 
сибирской сакуре не вышел срок цвести.
дорога к храму в замети поземки,
курится. ветер рвет постромки,
и нелегко и в думах, и идти.
 
как холод вешнее настиг...
как заморозил луч и миг...
как он и в нас каркас построил...
как холодом лечиться больно...
 
но верба долею тепла,
малейшим веянием надежды,
любовь и нежность сберегла,
открыв в снегах метельных вежды.