Наследницы, в разгаре лета
Спешит листву разрисовать
Своим победным ржавым цветом
И в тех местах покров мертвит,
Где срок зеленой жизни прожит,
Так возраст наш, пройдя зенит,
На зрелой коже пятна множит.

* * *
У меня любовник – Сон,
Утешитель всех печалей.
В милосердии едва ли
Может быть он превзойден.

Он дарует забытье –
Отпущение сознанья,
Чтоб оно искало знанье,
Как продолжить бытие.

Сон не может обмануть,
Дать забыть поступок грешный,
Но в падении утешит,
Указав к прощенью путь.

Нежной лаской, пониманьем
Утолит мою печаль
И не скажет мне: «Прощай!»,
А прошепчет: «До свиданья!»

* * *
Когда-то много лет назад
Анри Пуанкаре пытался
Одну идею доказать:
Что мир, который представлялся
Бескрайним - весь не обойти –
Все ж ограниченный, и верил,
Что можно все-таки свести
Трехмерное пространство к сфере.
Но доказать не удалось,
Хотя над теоремой билось
Немало творческих умов.
А ныне чудо совершилось.
И если верить голосам
Различных СМИ٭ и Интернету,
То россиянин Перельман
Таки решил задачу эту.
Что это значит? Посмотри:
Коль результат получен верный,
То лишь покрытие - наш мир
На шаре том четырехмерном.
А что за шаром? Нет ответа.
И быть не может. В шаре ж этом
Сиянье звезд, просторы тьмы,
Планеты, атомы и мы.
Из шара выйти мы не можем.
Так почему владеем даром
В такой структуре мира все же
Задать вопрос: а что за шаром?

* * *
Давно пора снегам припасть
К земле, - она покоя просит, -
А все не уступает власть
Зиме оранжевая осень.
Старушка делает показ
Того, как наша жизнь плачевна,
И мусор, мусор видит глаз
В той панораме каждодневной.
Погода свыше нам дана.
И если там бедлам творится,
Зимой лишая землю сна, -
К весне живое сил лишится.
Коль осень правит в декабре,
От незаконного нагрева
По взбудораженной земле
Идут ростки травы и гнева.

* * *
Душа в преддверье жизни вечной
Земною жизнью дорожит,
Стремится к прошлому навстречу,
Его событья ворошит,
И, словно ветер в пышной кроне,
Она копается в былом,
Подчас представив лист зеленый
Под неожиданным углом.
И то, что ты недобрым видел,
Вдруг видишь с лучшей стороны,
И в тень смещаются обиды,
А дни любви освещены.
И там друзей сияют очи
И помогают превозмочь
Нам неизбежность одиночеств,
Всех прочих убирая прочь.
Лишь лики милых светят ясно, -
Там нет случайного лица.
Все в жизни видится прекрасным,
Когда глядишь с ее конца:
Все встречи были не случайны,
И благом были дни разлук, -
Как будто кто-то изначально
Уже наметил этот круг.
Не перестану удивляться
Я мирозданию Творца.
Но жизни свойственно кончаться,-
А так не хочется конца!

* * *
- Что ты горюешь, бабушка Поля,
долгие слезы, сердечная, льешь?
- Горе, милок, у меня. Это горе,
видно, слезой-то никак не зальешь.

- Что же случилось, бабушка Поля,
можешь, голубушка, мне рассказать?
- Я о внучонке тоскую, о Толе,
внука погибшего видят глаза.
Вижу, как скорый грохочущий поезд,
все приближаясь, на Толю идет,
и как мой внучек, дитя дорогое,
молча головку на рельсы кладет.

Смолкла старушка. За сердце схватилась.
Добрый прохожий ее поддержал.
- Боже, как мог он? – Обида сломила,
школьный учитель дитем помыкал.
Он заставлял его мыть туалеты,
Чисть ковры, коридор убирать…
Так как, милок, не могли мы на эти…
Школьные нужды…три сотни собрать.

Это, считай-ка, вся пенсия выйдет.
Как нам прожить, коли он – сирота?
Видно, сиротку кто хочет, обидит.
Только он гордый. Ох, знала б тогда
Это, - пошла бы, надеясь на милость,
Добрых людей, подаянье просить.
Может, тогда меня Бог и простил бы.
Ну а теперь мне себя не простить.
- В чем же винишься? – Просить не пошла я,
Что теперь, грешной, кого-то винить?
Деньги, милок, за дите предлагают,
Только зачем мне без Толи они?

Я перед Богом за внука в ответе.
Скоро помру… Нету сил больше жить
Пусть похоронят на деньги на эти
Рядом с могилкой, где внучек лежит.

* * *
Весна цветами красит свой маршрут,
Шагая между странами без визы.
В России одуванчики цветут,
А на лужайках Англии – нарциссы.
Они степенно, семьями держась
Особняком, с достоинством, - прелестны.
А одуванчик прост, он, не гордясь,
Безродным Ванькой виден повсеместно.
При виде этих солнышек у нас
Становится на сердце веселее.
Несметны одуванчики для глаз,
Нарвешь букет – земля не обеднеет.
Не так с нарциссом. Я владею им
Глазами, без касанья, - вдруг сломаю.
И, выход дав любви, к губам своим
Пушистый одуванчик прижимаю.

* * *
Любимица богов, божественная Греция!
На твой земной покров не в силах насмотреться я,
На зелень берегов в невянущем наряде,
На россыпь островов в серебряном окладе
Прибрежных пенных волн, на пестроту долин
В подножьях темных гор, на бухт аквамарин.

На высоте Микен, где правил Агамемнон,
На кладку древних стен смотрю я вдохновенно.
Им сорок сотен лет, и столько же ступеням.
Там оставляя след, я попираю Время.
Вокруг, как страж, - массив скалистых возвышений.
Внизу – ряды олив, не создающих тени.

Все хочется обнять, на все смотрю влюбленно.
И небо на меня взирает благосклонно.

 МЕТЕОРА

Фессалия когда-то была покрыта морем.
Когда ушла вода, то возникла Метеора:
Стоят среди равнины похожие на башни
Столбы, как исполины, по сотне метров каждый.

А на верхушках башен – о, надо видеть это! –
Обители монашьи, восьмое чудо света.
Здесь раньше божья паства стараньями монахов
Спасала христианство от воинов аллаха.

Хранили слово Божье, библейский текст заветный.
На низменном подножье остался мир суетный.
Как супостат не бился, - не одолел те стены.
Четыре века длился тот подвиг несравненный.

Нагорное селенье взирает на округу.
Такое возвышенье сродни Святому Духу.