Ольга
КОРЗОВА

* * *

Старинным напевом смиряю набеги ветров,
Пришедшим ко мне, может быть, от Адама и Евы.
Из райского сада… В пустыне ветра – будь здоров! –
И Ева шептать принялась, защищаясь от Божьего гнева.
Молилась и пела – слова, словно вечность, текли,
Стремясь оградить и себя, и Адама, и чрево,
Где жизнь зарождалась.
И ветер утих средь земли,
И слушал Господь, и раздумывал, глядя на древо.


* * *

Я чувствую синичьи коготки:
Отважно корм берут они с руки
И прочь уносят. Клювиков работу
Я слышу в первозданной тишине.
Стою, молчу, мне грустно отчего-то.
Увидят ли они меня во сне
Сегодняшнем, и если да, какою?
В ушанке, возле ветхого жилья,
Старухою с протянутой рукою?
А может, только внутреннее «я»
Им ведомо? На землю свет струится,
Преображая налетевший снег.
Погаснет он – и мне пора, и птицам
Спешить к ночлегу, находить ночлег…


* * *

Всё такое старое, больное.
Всё такое близкое, родное. –
Дом, крылечко, лодка и скворешня,
И деревня, ставшая нездешней.
Вот взмахнёт крылами – и растает,
А меня печалиться оставит.


МОЛИТВА

Забудь моё имя.
Пускай растворится, как дым.
И голос возьми –
Ни к чему бесполезная песня.
Позволь хоть снежинкой
Кружиться над лугом моим,
Над речкой и полем –
Над всем этим краем безвестным.
Пускай не у моря,
Мне только б смотреть с высоты
На эти дома,
На ушедшие в небыль деревни,
На лес поредевший,
Стоящие насмерть мосты –
Они, как часовни, застыли
В молении древнем.
Позволь мне остаться
На стрелке затерянных рек
Песком или камнем,
Прибрежною белою глиной.
Не дай отступиться,
Когда отступается век
И прадед молчит,
Укоризненно глядя
Мне в спину.


* * *

Тянут без всякого волшебства
Родина, поле, клевер…
Словно из Божьего рукава
Птицы летят на север.
Слышишь, как улица ожила? –
Воздух звенит упругий.
Разве хватило бы им тепла
Там, на счастливом юге?
Светлого мира, где ждут гостей –
Вестников белой ночи.
Края – любить, поднимать детей,
Помнить заветы отчие.


* * *

Дождь усталую землю качает,
Третью ночь не ложится подряд.
То баюкает, то причитает –
Не идёт его дело на лад.
Чуть затихла – и плачет спросонок.
То ей снится пожар, то ковчег,
То растерзанный взрывом ребёнок,
То вода из отравленных рек.
Засыпай! – Далеко до рассвета.
Лишь бы ты до него дожила.
…Спит земля, зябко кутаясь в лето,
От которого мало тепла.


* * *

Ячеи дождя качаются. –
Кто-то вяжет эту сеть.
У меня не получается
Даже ниточку поддеть,
Чтобы выплыть,
Чтобы вынырнуть,
Не запутавшись в траве,
К солнцу, к свету,
К небу синему
На минуту иль на две,
Убежать от этой сырости
Хоть в какой-нибудь Магриб.
Эй, рыбак небесный, смилуйся,
Отпусти на волю рыб!

…За окном привычно хлюпает,
И в Магрибе скоро дождь.
Да куда ты, рыбка глупая,
Из России уплывёшь?..


* * *

Пойдём обратно. Холодно и сыро.
Неужто вновь придётся зимовать,
Топить жильё, в несовершенстве мира
Своё несовершенство укрывать?..
А может быть, отложим все печали
И в лес нахлынем с самого утра,
Где листья не совсем ещё опали
И голос только пробуют ветра.
Хотя видны зловещие приметы,
Мне радостно: пока ещё со мной
И яркий куст, и этот полдень светлый,
И муравей на горке травяной.


ПЛАЧ ПО ЖУРАВЛЮ
 
Сколько лет проживу в ожидании зим,
В ожидании новых утрат?..
Почему не сказал мне: «Давай улетим!»
Отчего не позвал меня, брат?

Травяная рубашка твоя коротка.
Не сумела её доплести.
А у берега плещет крылами река.
Или небо в Господней горсти?

Ранний снег застилает дорогу в поля,
И пора возвращаться домой.
Только чудится мне дальний крик журавля
Между тающим светом и тьмой…


* * *

Есть время для ветра и снега,
И горькой последней любви,
Неяркой, как низкое небо;
Как лес, где молчат соловьи,
Пустынной, безлиственной, странной.
Но вдруг из-за каменных туч
Пробился, блеснув над поляной,
Случайный рассеянный луч.
Глядишь в осветлённые дали,
И сердце плывёт, как река.
Для поздней любви и печали,
Быть может, есть время пока.


* * *

Моё синичье царство не достанется
Теперь уже, наверно, никому.
Осталось мне смириться и состариться,
Переходя в неведомую тьму.
Но лёгкий стук за окнами послышится,
И хитрый глаз уставится в лицо.
И я пойду, пока живётся-дышится,
С тарелкой корма к птицам на крыльцо.


* * *

Я косила осиновый лес,
что поднялся у нас на задворках.
Словно воин чужой, захватил
он почти половину земли.
Хоть недолгою схватка была,
результат показался мне горьким:
Чуть вершинками дрогнув-качнув,
деревца тихо наземь легли…
Алым листиком выстелен двор,
точно полит осиновой кровью.
Одержавши победу, стою
с непонятной тоскою внутри.
Ночь насыплет осиновый лист
полной мерою мне в изголовье,
Будет сердце дрожать-трепетать,
как осина, до самой зари.
Отчего эта странная боль? –
Видно, время пришло, и жалею
И травинку, и крохотный куст,
и непрочную ткань паука.
Мы становимся старше, и мир
с каждым часом как будто роднее,
И летит в небеса паутинка,
как тихая осень, легка…


* * *

Мне захотелось выйти в тишину,
Сбежать в неё от внутреннего шума.
И вот стою, и на меня одну
Со всех сторон, по-зимнему угрюмый,
Глядит декабрьский лес:
— Зачем ко мне?
Печален я. Какие разговоры!
Давно пора по снежной целине
Носиться зайцу. Новогодье скоро,
А нечем укрываться от невзгод.
То хлещет дождь, то в ярости калечит,
Ломает сучья и деревья гнёт
Залётный ветер. Облик человечий
Нам ненавистен. Вы всему виной.
О, если бы земле собраться с силой,
Пойти на вас и одолеть войной!

Вздохнув, он замолчал.
А я взмолилась:
— Великий лес! С тобою я скорблю
О каждой ветке, лепестке, былинке,
О том, что трудно даже воробью
Найти свой мир; и праздник как поминки.
Но ведаешь ли? – Маемся и мы
От суеты, от власти бесполезной,
От горло захлестнувшей горькой тьмы;
И новый век своей пятой железной
Вытаптывает след былых времён,
А вместе с ним – и сердце человечье…
Прости нас, лес! – И колыхнулся он,
И ветви опустились мне на плечи…


ЧЁРНЫЙ ЛЁД
 
Вороньё раскричалось над полем, за старым сараем.
Видно, тоже, как мы, обсуждают погоду да власть.
В странном мире, где мы, только кажется, что-то решаем,
Дай мне руку, сестра, чтоб на раннем ледке не упасть.

Не замёрзла река. В эту зиму река не замёрзла
И разбитую землю нечасто латал снегопад.
И ненастье тянулось, порою хватая за горло
И бежать заставляя по чёрному льду наугад.
 
Мне казалось, что лёд просто смог перебраться на сушу,
И с живыми она перестала делиться теплом.
Он ползёт и ползёт, и в дома проникая, и в души.
Говоришь, поделом? Да, быть может, и впрямь поделом…

Дай мне руку, сестра, друг за друга держась, друг за друга…
И отступит беда, и когда-нибудь вовсе уйдёт.
Просветлел горизонт, скоро птицы потянутся с юга,
И растает, как сон, как обманчивый сон, чёрный лёд…


* * *

Я веточка твоя,
Раскидистое древо,
Подсохшая уже,
С надломом у ствола.
Не схожая с Лилит,
Далёкая от Евы,
Зачем среди других
Задумана была?
Для шороха ветвей,
Для пения и шума,
Когда идут ветра
Разбойною гурьбой
И ни о чём другом
Не остаётся думать,
Как просто уцелеть,
Качаясь вразнобой?
Да, вразнобой и всё ж
Поглядывать на крону,
Не сломится она
И выдержит ли ствол,
А в добрый час молчать
В саду преображённом,
Где солнце и тепло,
И светлый дождь прошёл…
Да, не видать корням
Весёлых свежих веток,
Но радостно и там,
В глуби сырой земли,
Им чувствовать: опять
На старом древе где-то
Зелёные ростки
Весною в ход пошли.
Живи и расцветай,
Моё родное древо!
По миру разветвись,
Но сохрани в себе
Родные берега,
Старинные напевы,
Знакомые огни,
Как главное в судьбе.