Елена Черная
 

 
* * *
башенка со шпилем, крыш и церкви тень,
тополя, купол цирка встроены в день.
в старое и живое зеркало пруда
давнее время и наше смотрит как всегда.
память есть особая у такой воды,
собирают прошлое у плотин пруды.
в каждое мгновение небо может взять
над обрывом домик, старой церкви стать,
купола зеленые, чистых звонов медь,
и зарю, которой на крестах гореть.
давнее время и наше, просто, как жизнь и вода,
смотрит в небо - с неба в зеркале пруда.
 
Е. Туренко
I.N
и дыра на дыре, и бывает дЫрей.
только люди что брёвна в стране упырей,
и у власти кощеевой, словно,
в мавзолеях и стенах, досрочно условно,
воскрешения ждут, если думать 
дословно…
 
а воскреснут… и вылезут вновь из дыры,
и замолкнут и в темень забьются дворы…
а у кухонь в ночи коммунального сна
разговоры в кастрюлях отстанут от дна,
и вскипит и отпарится снова белье,
и воскреснет на Красной в брусчатке быльё
не травой, не жасмином сквозь призрачный дым…
и тогда в N- основе восстанем и снова сгорим.
 
и дыра на дыре, и бывает дЫрей…
встретит песней своих дорогих упырей.
 
II.N
понедельник не пятница слово лимон
зацветёт аромат потечёт сквозь окон
застеклённое утро в ночной позитрон
понедельника в пятницу что робинзон
океаном к седьмому приговорен
 
островное затянет прибоя волну
ветра в соснах отвязную шало пальбу
и жасмина пахучую в лет похвальбу
и завода чужого теперь пахлаву
N-покорного в 300, что «200», главу.
 
ЕС*
"...нужно съездить в N…”
 
вернуться...(не съездить, не сбрендить, не слиться)
к истокам, побегам, забытым страницам. 
 
и в прошлом пропасть, выйти в дверь, сторониться,
себя не узнав, прочь пойти, схорониться
 
за шатким и зыбким. вкривь по полоскам,
тетрадным, чернильным и выцветшим сноскам
 
узнать, что когда-то к груди из металла,
и к женской душе зола-память пристала,
 
что к башенке той, как к соску этой груди,
стремятся припасть все приезжие люди,
 
что символом веры, в пОру невозврата,
земля эта медная трудно богата...
 
вернуться, сбежать, и опять повториться,
испить этой меди зеленой, сторицей...
 
и в рудные недра к хозяйским, остаться,
серьгой малахитною пасть в те богатства...
 
и в городе N, от проулка к проулку,
блуждать круглой бусиной в тесной шкатулке,
 
и к белой руке, что попала-пропала,
и медная зелень налетом пристала,
 
под взглядами бусин, внешне похожих,
под взглядами всех мимолетных прохожих...
 
и в городе N, где и грудь напоказ,
где башенка вишенкой сочной- весь сказ:
 
с* есть, но и дева, зеленой змеей,
под землю водила подруг за собой,
 
а мастером глаз от себя отводила,
над чашей зачах, чар отведав Данила,
 
и что тут сказать про подруг, знаешь, кать,
суровый здесь N, поезжай- ка в Екат,
 
и в европах и "диво", как скучное чтиво,
а N, - он здесь с Лысой, опора для тыла.


* * *
я вернулась сюда в этот сумрачный край,
где мне шепчут дымы: «ну пойди, полетай
с нами по небу, где распустили мы хвост,
где все синее  только крупица и горсть».
 
я вернулась опять к небесам и прудам
в мир запруд и плотин, оплывающих дамб.
там где реки черны и красны, и белы
средь отвалов, провалов  и стылой руды
 
убегают от гатей, поселков и драг
и, мелея, не точат утесов костяк.
я вернулась совсем, с измельченной душой, 
став ненужной и стылой, и бедной рудой.
чтобы в сумрачном этом любимом краю
постоять хоть минуту еще краю.
 
 
Ra@
...и среди обычной пастбищной лени,
среди N-ских на золоте святых,
босоногих, поблекших в руках барыг,
те, кто во власти, так о-ли,
став, давно, чужими среди своих....
 
повторяюсь: не в святости дело.
знаете ли, менталитет,
депутат, кандидат в высший свет…
когда одни в «золоте», а другие "не у дела"...
для тех и других- религия не аргумент –
 
"доски" – на столешницы, двери и заборы-
хозяйство, святости в комплемент,
а народу -  что "наверху", что "внизу" - воры…
клеймили раньше, а теперь свой «кент», 
 
но пуля отлита, ждет, настанет момент...
свята рубаха-риза, что у ближнего тела, 
«стигматы» мир-точат за нужное дело ...
а нательный - это для беспредела
охранная индульгенция.  и… - так мама хотела-
уберечь душу.  но душа взяла и улетела…
 
***
и день, теки за край железный,
за край железный и чужой,
хочу я чувствовать губой
себя природе бесполезной,
бессмысленной и кочевой,
ответствовать ее забавам,
молекулярному уму,
витать пушинкой плавной,
плавно, и не подвластной ничему,
и по ветру пускаясь шляться,
по ветру виться меж колёс,
и к волосам чужим цепляться,
куда бы случай не занес.
или ещё, прослыть железной,
иль медной глыбой и рудой,
с червленым малахитным срезом,
к которому пробит забой.
и в переливах медных плавок,
в ковшах, под молотом тугим,
восстать бесследно, тыщеглаво,
без образа с «лицом» другим…
 
 
***
город, из которого уехали 
все евреи и немцы...
город, в котором остались 
те, кто остались,
не потому, что им некуда ехать, 
а потому, что кто-то же должен остаться.
 
город - каторга, город - лагерь,
город - трудовой доблести...
странный город, в котором живут,
потому что нужно жить... и умирать
там, где остались жить.
 
где родились дети, потом уехали 
и не вернулись,
даже птицы возвращаются
на свои гнездовья, 
но не дети города,
из которого уехали 
все евреи и немцы.
 
разве евреи и немцы показатель
пригодности к жизни?
нет. но у них хотя бы есть родина,
которая их приняла.
а у оставшихся нет родины.
есть только город трудовой доблести
и боевой славы.
 
заложники доблести и славы 
умирают на поле боя...
страна давно спланировала 
их безропотное согласие 
на такую смерть.
 
город, из которого
уехали все евреи и немцы,
на большее не способен...
 
он давно мрачный призрак, 
играющий в свою историю,
ржавеющий под открытым 
небом музей.