Павел СЕРДЮК
Третий день стреляют немилосердно с утра и до вечера, а особенно по ночам, нормально спать невозможно. Вчера прилетело пять градов и убило двоих соседей не очень далеко от моего дома. Я в это время был во дворе и мелкие осколки ударили по крыше. Пока дождя нет и неизвестно, будет ли течь в потолке. Латать крышу сложнее всего, а одному ещё и опасно. Сегодня тоже постоянно прилетает, но пока неизвестно, как обстоят дела с народонаселением. Людей здесь очень мало и жалко всех до слёз, даже если и не знал человека при жизни. А когда знал, то почти, как за родного душа болит.

* * *
«Дожить до понедельника» в кино
гораздо проще, чем на перекрёстке,
где всё в прицел позорно включено,
а по краям сюжетные берёзки
и голос Левитана за спиной,
и все не за ценой стоять готовы,
или бежать, а непорочный Ной
готовит плот отеческий кондовый
в эпоху санкций, склок и мелодрам.
А жизнь одна – и та из неудачек –
таких смешных, что и не пустят в Храм
покаяться, а у оффшорных дочек
на западе огромные счета.
Трещит бюджет и только волонтёры
честны с рождения. Не спит Феличита
и чаевые не берут вахтёры
на вахте оборонного щита
ядрёного орехового Спаса.
И верует святая нищета,
и бьётся лбом о твердь иконостаса.

Маме с благодарностью и любовью

Скорби нет, и нет недоумения,
есть вполне осознанный приём
видеть яркий след местоимения
в истинном бессмертии твоём
за границей видимого ада
жизни, ставшей частью жития.
Там примет и почестей не надо,
здесь святая видимость твоя
в каждом жесте, прочерке и миге
каждого прожиточного дня
на страницах вечных истин книги
жизни, убивающей меня.
 * * *
Родственники в подавляющем большинстве
в нижней колбе песочных часов.
Генеалогическое древо не прибавляет в листве,
всё меньше громких избирательных голосов.
На улице проживало всего пять семей,
в трёх мужчины уже перебиты.
Душе не прикажешь, мечтать не смей,
она покидает земные орбиты
и воспаряет (без пары) в околоземное
пространство, впадая в ересь или в прострацию.
А перестрелки особо неистовы по ночам.
Пойдёшь на кухню, как в ресторацию,
и ужин без электричества, благодаря свечам,
усвоишь быстро однообразный,
пока не отбили слабеющий аппетит.
А между крышами жареный, красный,
крупнокалиберный третий петух летит.

 * * *
Стекло дрожит, как лист осины.
По обе стороны окна
идёт война, и где взять силы,
чтоб чашу не испить до дна.
Напиток горек, бесконечен
и так привычен, что тошнит.
И бесполезно, да и не чем
укрыться, небо осенит,
но прилетает же оттуда
так часто, что не сосчитать.
Нависли тучи, как простуда,
приходит смерть в ночи, как тать,
и похищает, кто попался
ей под руку и под косу.
И жизнь поставлена на паузу,
и дело движется к концу.
И не успеешь помолиться,
как догорит души свеча.
А, может, запотеет линза
прицела и у палача
конечность дрогнет, или совесть,
и чашу не подаст пока,
отложит смерть и невесомость
хранитель ангел с облака.

На линии фронта, где я живу, отчётливо и почти одновременно слышно выстрел из орудия и взрыв от прилёта. Если бы это было единожды, то можно было бы сойти с ума от ужаса ожидания и высчитывания траектории полёта снаряда. Но это происходит так часто и непрерывно, что чувство, которое испытываешь по ходу жизни и свиста снаряда, даже безразличием назвать сложно. Это полное принятие воли Божьей, без пафоса и религиозного фанатизма.

* * *
Пять секунд от выстрела до прилёта –
время поразмыслить и сожалеть,
время, что сгорает почти, как лето.
Учащённо бьётся грудная клеть.
В ней сокрыта птица, душа, царица,
ей осталось биться всего чуть-чуть,
понимая, что больше не повторится
эта жизнь земная, одно из чуд.