Светлана ДОЛЖЕНКОВА
 

Держать себя на цепи –
Будто дышать через раз,
Задумайся, не тупи,
Не каждый на то горазд.
 
Бояться в лесу волков
Поздно, когда пришел,
Строки твои – на кон,
Очередной стишок.
 
Дышать тебе через раз,
Думать тебе через два,
Ну дыши на заказ.
На что тебе голова?
 
Если умеешь – пой,
Если хочешь – лепи,
Только не стой под стрелой 
И не сиди на цепи.
 
     Была январская пурга
    
     Была январская пурга.
     И ночь. И скорость — больше сотни.
    Мигал мой левый поворотник,
     Я ехал к черту на рога.

    Наперекор и напролом,
    С дурным восторгом неофита.
    Чужие чьи-то габариты
     Горели адовым огнем.

    Обледенелый мой капот
    Все больше заносило снегом.
    В сырую грязь валилось небо
     Из недозволенных высот.

    Я ехал вдаль, за край земли,
    Хотя во тьме не видно края,
    Одна дорога основная,
     И ту — сугробы замели.

    Мне всё мерещилась тайга…
    Хотя Кубань южней намного.
    Но ночью кажется — дорога
     Ведет лишь к черту на рога.
 
Станица Луганская
Июль, среда, число второе,
оглохшие от канонады,
в крови, запекшейся от зноя,
но надо. Просто было надо.
 
Под вербой, посеченной в щепу,
держались, как умели, рядом, 
на пузе, волоком, прицепом,
так надо. Просто было надо.
 
     Сто лет назад
    
     Каких-то сотню лет назад
    Хлестал бы дождь в закрытый ставень,
    Ты говорила бы: «Оставим»
    И отводила бы глаза…
    
    Потом — бежала через сад,
    В парчовых туфельках — по лужам
    И не щадя заморских кружев,
    Что украшали твой наряд.
    
    Потом бы села в фаэтон
    И долго поправляла юбки,
    Подобно трепетной голубке,
    Как в крылья, спрятавшись в манто.
    
    Лишь ворох писем я б держал,
    Один, как перст, в каминной зале,
    А ты их лентой повязала,
    И лента пахнет, как сандал…
    
    А дальше, пригубив вина,
    Я бы бросал их в злое пламя,
    И все б горело между нами,
    Испепеляясь дочерна.

     В ночи ярилась бы гроза,
    Я изменился бы под утро,
    Седая прядь бы в черных кудрях,
    Каких-то сотню лет назад…
    
    А что сейчас? Иной закон.
    Ни лента, ни письмо, ни пламя,
    Лишь только собственная память,
     Лишь список файлов. Удалён.
 
На Дальней заставе
 
Я спешу на метро, от народа валИт пар,
За рулем можно в пробке застрять хоть на целый год.
…а на Дальней заставе тебе подадут взвар
Из айвы, из диковинных трав и медовых сот.
 
Я бегу по проспекту, сигналят авто вслед,
Я, конечно, на красный – плевать мне на светофор!
…а на Дальней заставе повсюду сошел снег,
Кроме вечных снегов, с синевой, на вершинах гор.
 
Впереди перекресток шипит, как гнездо змей,
Проплывает трамвая неспешный китовый бок.
…а на Дальней заставе тебе говорят: «Пей!
Этот ставленый мед и дракона сбивает с ног!»
 
Я уже на краю, уже рвется миров ткань,
Там, на Дальней заставе, я мигом тебя найду!
Мы придумаем мир и любую его грань,
Потому что соавтор всегда немного колдун
  
    Георгины
     На склон холма, не нужный никому,
    Тем летом принесло четыре мины —
    Все стекла полетели из фрамуг.
     …весной там расцветали георгины.

    Жилой подъезд, скамеек, может, пять,
    Кусты сирени, вроде, даже белой.
    В какой момент и под каким прицелом
     Она-то очутилась – не понять.

    Но год прошел, и снова по весне
    В воронках, словно в клумбах – георгины.
    И тянется на солнце стебель длинный,
     Точь-в-точь стальной, наперекор войне.

    Стреляют до сих пор, средь бела дня,
    И вражеские, и родные части.
    Но мне не страшно - ты   хранишь меня,
     Как будто колдовской, незримой властью.
 
Космическое
Люди угасают очень просто –
Превратившись в черную дыру,
Люди коллапсируют, как звезды,
За ночь, в стариков или старух.
 
Их простые звездные системы –
Сколько там у каждого планет –
Океаны, звери и растения
Неизбежно сходятся на нет.
 
С нестерпимым, в инфразвуке, воем,
Медленно и плавно, как в кино,
Рушатся на землю астероиды
И моря вздымаются стеной,
 
Рвутся перезревшие вулканы,
Пепел долетает до небес!
Люди угасают очень странно –
Только был, и вот уже исчез…
А потом, свернувшись эмбрионом,
И замолкнув намертво во льду,
Под давлением тысячетонным,
Ждут годами, кто зажжет звезду. 
 
    Амазонка
     
    Я приду, вся обсыпана снегом,
    Я приду, вся белым-бела.
    Бросишь взгляд на меня ты беглый,
     Спросишь: «Что, воевать пришла?

    Но послушай, сама послушай,
    Воет ветер всю ночь в трубе,
    Ну зачем, тем более в стужу,
     Ну зачем воевать тебе?»

    Посмотрю на свои ладони,
    Отпущу, уроню клинок,
    На плечах незримые тонны
     Вдруг уронят меня на порог.

    Ты подхватишь -   конечно, подхватишь -
    Сколько там я вешу с бронёй?
    Донесёшь меня до кровати
     И укроешь самим собой.
 
Взгляд с другой стороны
По утрам привыкаешь разгадывать темные сны,
в них легко потеряться в непроходимой чаще,
фантастический мир прорывается в настоящее,
и тебя преследует взгляд с другой стороны.
 
Холодеет на сердце, и нет, не нужны врачи. 
Просто там, на другой стороне, выпадает иней.
По утрам привыкаешь к разметке из «красных линий»
и еще, что твой кофе с корицей всегда горчит.
 
Привыкаешь, замерзнув под ворохом одеял,
просыпаться одной в королевской своей кровати,
взгляд с другой стороны ощущается как проклятие,
придавило и въелось, как будто колдун наслал.

Прикипело по чьим-то приказам к твоей душе,
Кислотой растворило прошедшее, словно сон.
Иномирный порядок кроит под себя закон.
Ты, для взгляда с другой стороны, только лишь мишень. 

   Гроза
     
    Казалось – надвигается гроза.
    И стелется шалфей под влажным шквалом.
    Горит закат невыносимо алым,
     А тучи почернели, что базальт.

    И вспыхивает молния вдали,
    И слышатся раскаты громовые,
    И небо, как больное аритмией,
     Все охает, и плачет, и скулит…

    Казалось, надвигается война.
    Глухой стеной, тропическим циклоном.
    И разлетится в щепки оборона,
     Тем более – едва возведена…

    Уже пронзает ветер ледяной.
    Уже горят мосты и стонут крыши.
     Но… ты вдруг шепчешь в ухо: «Тише, тише»  
     …и буря нас обходит стороной.

    И снова я могу дышать и жить.
    Парить с тобой вдвоем в одном потоке.
    И никогда не будет одиноко.
     Ты тоже это чувствуешь, скажи?
 
   Извинение
    
    ...а ты меня не слушай иногда.
    Ты помнишь, говорила я о реках?
    Они в горах, за тысячи парсеков,
     рождаются из тающего льда.

    И если горы вдруг укроет снег,
    они бегут, быстры, неугомонны,
    им не страшны обвалы и препоны.
     но ты же видел русла этих рек?

    Не по размеру. Будто младший сын
    в отцовской куртке, словно в балахоне,
    запутался, упал, вот-вот утонет.
     Но ты же видел смерч? Хоть бы один.
    Как падает безумная вода,
    как бесится она в глухом ущелье?
    ...когда слова, что дротики по цели -
     заставь меня молчать. Хоть иногда.

   Заклинание
     Твое имя, как руна, хранит и ведёт
    На восход, по нетронутым древним лесам,
    Я создам лишь тропинку по краю болот.
     Помоги. Сотвори небеса.

    Твое имя, как тайна, ведёт и хранит,
    Без границ, по закованным в лёд проводам.
    Я создам колыбель из десятка страниц.
     Улыбнись. Возведи города.

    Твое имя, как вечность, бесценный завет,
    И открыт - только руки раскинь - небосвод,
    Я создам для тебя всё, что хочешь, мой свет.
     Поцелуй. Пусть наш мир оживёт.
 
   Разгорался костер
    
    Разгорался костер – три полешка да сколько-то веток,
    Смятый в ком и почерканный напрочь тетрадный листок,
    Неразборчиво – имя и пьяные несколько строк,
     Да случайно упавший в огонь стебелек эспарцета.
 
    Разгорался костер – у подножия гибельных скал,
    Между темных камней, изувеченных и кособоких,
    Он смотрел мне в лицо и потрескивал, словно шептал,
     Словно мог прочитать почерневшие, ломкие строки.

    Разгорался, плясал, как цыганка за пару монет,
    Живо встряхивал искрами, будто бы ворохом юбок!
    …а потом я сидел в темноте и кусал нервно губы –
     Почему я решил, что за ночью приходит рассвет?
  
   Лепестки
    
    В тот день, когда меня убили,
    Была жестокая гроза,
    И град на клочья растерзал
     Бутоны белоснежных лилий.

    Потоком бешеной воды
    Их разметало, сбило наземь.
    Я отряхнул крупицы грязи -
     Остались серые следы.

    Вдоль по дорожкам ручейки
    Несли подтаявшие пули.
    Они друг к дружке зябко льнули,
     Как и в ладонях – лепестки.

    Я нес их в дом, таких, как были:
    Измятых, рваных – жалко ведь.
    Между страниц хотел согреть,
     Но… вышло так – меня убили.


   Все пройдет
    
    Он боялся обжечься – она угасала одна.
    «Все пройдет», - улыбалась, - «Как грипп – никаких осложнений,
    Не волнуйся. А можно забраться к тебе на колени?»
     Он не видел, что в светлых ее волосах –  седина,

    На душе – бурелом,   ветер тянет тоскливую ноту,
    А улыбка вот-вот соскользнет, словно сорванный флаг,
    «Все пройдет, - повторяла она, - это просто сквозняк»,
     Отвернувшись молчком, со слезами глотала заботу.
 
    Он боялся обжечь – его тоже терзала вина,
    Лишний шаг на краю – это чья-то судьба на осколки
    Танцовщицей сорвется в камин с потревоженной полки,
     Он пытался сберечь – а она угасала одна…
  
   Бездна
 
Ты возвращаешься поздно, идёшь один,
Не разбирая дороги, на красный свет.
Я закрываю глаза и спешу вослед —
Слышу открытую бездну в твоей груди.
 
Пальцы твои холоднее полярных льдин.
В косах растрепанных — снега шального горсть,
Ты не заметишь. Тобой управляет гость —
Бездна, открытая настежь в твоей груди.
 
Как рассказать ей, что скоро придут дожди,
Ливни, рождённые в тёплом родном краю,
Вешние запахи, яркий и сладкий юг,
Как рассказать это бездне в твоей груди?
 
Как разгадать, отчего так сдавило грудь?
Где укрывается приворожённый знак —
Семя сомнения, твой изначальный враг.
Пустишь меня? В сердцевину, в самую суть.
 
     До завтра
     
    Мне бы чуточку твоей веры,
    Дотянуться до небес – сразу,
    Покорить тебя одной фразой,
     И самой поднять бы флаг белый.

    Мне бы чуточку твоей силы,
    Чтоб хмельная, через край, смелость
    Как горячее вино, грела,
    Переполнила огнем жилы.

    Мне бы чуточку твоей ласки,
    Невозможного испить – вдоволь,
    Открываться и любить   снова,
     И чтоб случай не прервал сказки.
  
     Оберег
     Мои рассказы про мой дом порой
    Напоминают новостные сводки.
    Мой город – чёрно-белый оттиск чёткий,
     Мой город целый год – прифронтовой.
    Кварталом дальше – был военкомат,
    За автостанцией, на повороте.
    На тротуаре я нашла там дротик,
     Как гвоздь. Такими начиняют «Град».
    Здесь важно – прилетит ли «штурмовик»,
    Здесь не туман – нелётная погода,
    Здесь через реки больше нету брода.
     Здесь, вроде бы, не место для любви.
    Не время. Не судьба и не резон
    Любить, читать, мечтать твой мир чудесный,
    Где вольно распахнулось Поднебесье,
     И Пряный путь пролёг за горизонт.
    Не следствие, не повод, не приказ
    Твердить тебе, создателю героев,
    Что мне, в моё-то время фронтовое,
     Они нужны. Сегодня же. Сейчас!
    Как тёплый берег, как глоток вина,
    Как оберег, нашёптанный украдкой,
    Как поцелуй, желанный, тайный, сладкий…
     Я просто знаю, там, где ты – весна.
 
    Памятное лето 
    
    Закрой глаза. Забудь о сентябре.
    Послушай – это стелются туманы,
    Однажды, тихим утром безымянным
     Нарушив все условия в игре.

    Пускай дожди, как красками, водой
    На стёклах пишут мутные узоры.
    Ты не смотри на них. Задёрни шторы.
     Поверь, там, за окном, шумит прибой.

     И шёпотом тебя я позову
     Туда, за грань, где прячутся рассветы,
    Где мы возьмём в ладони наше лето,
     Как яблоко, упавшее в траву.

    Осеннее ненастье взаперти
    Пускай подержит ветерок прохладный.
    Сплетём мы строчки нитью Ариадны
     И – босиком… По Млечному Пути…
 
  Ревность
 
     Он вытер её слёзы рукавом 
     И отступил, упёршись в подоконник,
    Она держала пистолет в ладони
     И пальчик - на крючке, на спусковом.

    Он был не Клайд, она была не Бонни,
    О них не снимут культовых картин.
    Он говорил: "Давай, хоть раз один!
     Точнее целься! И дыши спокойней."

    И трещина рванулась из-под ног,
    А за его спиной, в стекле оконном
    Не отражалась, что была не Бонни...
     Он говорил: "Не дергай за крючок.

    Взялась стрелять - Давай! На счете "три".
    Стреляй мне в сердце. Помни про контрольный.
    Я не могу с тобой, мне это больно.
     Ты ревность или кто, чёрт подери?"
 
Иногда я пишу стихи
 
Иногда я пишу стихи – 
Если выхода не найдется,
И когда в водопад эмоций 
Попадаю, словно в тиски.
 
Иногда стихи – тот же крик, 
Когда выдержка с треском рвется,
Жизнь темна, словно дно колодца, 
А нельзя сказать напрямик
  
Салфетка
 
Дни разлинованы, словно его тетради,
И обозначены — каждый своим тэгом.
Утро встречает колючим и злым снегом,
Синее утро, ранняя, первая стадия.
 
Кедры застыли в белом зимнем наряде
Рядышком с офисом, наискось от входа.
На мониторе тянутся строчки кода.
День. Эта серая, нудная, долгая стадия.
 
Чай ароматный и горка свежих оладий,
Вымыть посуду — хоть чем-то помочь маме,
А за окном — тишина, городок замер…
Вечер, усталость и сонная третья стадия.
 
Лишь по ночам, когда вроде бы спать надо, 
Он пропадает в далеких чуднЫх странах.
Вдаль по наброскам и таинствам романов -
Ночью приходит черед творческой стадии.
 
Так бывает
 
Так бывает, душа моя, воду пройдешь и огонь,
Долетишь самолетом, намучаешься в такси,
Долго строишь карьеру, в IT или не в IT,
Пашешь пусть виртуальную землю, как тот же конь,
Остается последний шажок — не хватает сил,
И стоишь и гадаешь — войти или не войти?
 
Потому что за все эти годы, за прорвой дел,
Ты, локтями толкаясь, истерся, как медный грош,
Обезлюдел и вымер, как брошенное село, 
Если можно такое о людях — то обмелел.
Просто так получается — просто, как танком, прешь,
И стоишь и гадаешь — свезло или не свезло?
 
Но в какие-то, где-то, неведомые пески,
Ты ушел, просочился ручьем и залег на дно,
Зашифрован, как будто кащеева смерть в игле,
Неподвижен, как будто не в силах поднять рукИ.
…и расслаблен лишь в коконе, где мы с тобой — одно,
И где ты меня вовсе не хочешь спускать с колен.
 
    Мне приснилась авария
 
     Мне приснилась авария, позавчерашней ночью.
    Я задел ограждение, кажется, из бетона.
    Был удар... И мой джип весом две с половиной тонны
     Улетел с автострады прямо в канаву сточную.

    В свете фар проплывали мимо тумана клочья,
    И кленовые листья или, быть может, клинопись
    Лобовое стекло исчертила, в лицо мне ринулась!
     …я куда-то опаздывал, но я не помню точно.

    В предрассветной тиши на ветвях серебрился иней,
    Автостраду качало, как будто бы мост непрочный.
    Выбирался я долго, брел пешком по обочине,
     А потом, на рассвете, вышел…  к своей машине.

    Мне приснилась авария, позавчерашней ночью.
    Я пробил ограждение, вот оно, над обрывом.
    Был удар… И мой джип, словно хрупкая банка с пивом,
     Разлетелся вдребезги. Я убежден воочию.
 
    Предрассветное
 
     Проснешься, глянешь – скоро рассветет,
    Туман – в прорехах, будто паутина,
    Редеет, по проспекту вьется длинно,
     Но сладкий, легкий, словно майский мед,

    А до весны – всего-то ничего.
    И мартовский ледок на диво хрупок.
    Один лишь вдох, один всего поступок
     Остался – и очнется волшебство.
    Ночные разноцветные огни
    Поблекнут, городской прервется гомон,
    Один лишь миг, желанный и знакомый –
     Лишь позови и окна распахни.
 

   Разведенные мосты 
    
    Наизнанку всю душу выверну,
    Кому надо? Смелей! Берите!
    Даром! Руку и сердце! С ливером!
     …просто ты уезжаешь в Питер.

    Нараспашку двери и профили!
    Кто войдет? Любой! Заходите!
    Или, может, вас тоже бросили
     И сбежали от вас в Питер?

    Там столица, метро, вакансии,
    Чистота — куда ни взгляните!
    Там детей на бальные танцы,
     А самим отдыхать на Крите,

    Там поребрик, Нева, парадные,
    Кержаков там играл в «Зените».
    Даже думать «о нас» — не надо нам,
    Если ты уезжаешь в Питер.
    
    …до меня дошло на рассвете,
    Где-то ближе часам к пяти,
    Кто назавтра собрался в Питер —
     Должен все мосты развести.
 
Внезапная метель
 
      Май осыпАлся с вишни белым цветом,
     А Герда говорила, словно гид –
     Подробно, про Неаполь и Мадрид;
      Про марку и пробег ее кареты;

     О жителях далёких деревень,
     О пляжах на Таити и Гаити,
     О том, что где-то, кажется, на Крите,
      Теперь пасётся северный олень.

     Как не боялась бога или чёрта,
     Водила дружбу с разным вороньём…
     Запнулась, лишь заговорив о нём –
      Разбойнике из западного форта.

     Ему она доверила свой страх,
     ОН рядом был, берёг, звонил с работы,
     В бумажнике носил с собою фото,
      А я – всё пропадал в чужих краях.

     Весеннее поблекло разноцветье,
     И льдом схватились нежные слова.
     Я промолчал. Она была права.
      Январский ветер всё хлестал, как плетью.
 
   Осень плачет всю ночь
 
     Мне приснилось, что осень похожа на строки припева:
    Повторяется снова и снова, не помню, о чем.
    Прибежала едва не с рассветом и сыплет дождём.
     И на службу спешит, как и всякая старая дева.

    Облака всё темнеют, как в воду упавший подол,
    И, сбиваясь сплошной пеленой, тяжелеют и вязнут.
    И такая же темень в душе, словно это заразно -
     Исподволь пробралась. И спасения я не нашёл.

    Мне приснилось, что осень тускнеет, как жухлые травы,
    Прячет пальцы в перчатки – и врет, будто зябко рукам,
    Осыпаются листья – так петли бегут по чулкам,
     Только тронь – и уже не вернуть, и никак не исправить.

    Осень плачет всю ночь. И сегодня, и день ото дня.
    А потом удивляется – снова потёки на стёклах,
    И бросается вытереть, высушить всё, что промокло.
     Мне приснилось, что осень похожа на тень от меня.
  
 
     * * *
    Там, где древние скалы глядят в высоту,
    Где весна в седловине свернулась клубком,
    Там, где будущий день - лишь птенец под крылом,
    Я тебя позову и опять обрету.
    
    Там, где тайну открою - и снова не ту,
    Там, где песню спою - и опять не о том,
    Где вчерашняя боль успокоится сном
    Я тебя позову и опять обрету.
    
    Там, где время застыло на узком мосту,
    Целый мир раскрывается вешним листом,
    Я уверена искренне только в одном -
     Что тебя позову - и опять обрету.

   Помнишь?
 
    Помнишь, как ветер в ночи поёт?
    Терпкий, солёный бриз.
    Мы танцевали с тобой фокстрот.
     … кажется, напилИсь.
            
    Утром, часов, наверное, в семь,
    Шли босиком к воде.
    Я говорил: «Ты дрожишь совсем,
     На вот пиджак, надень».

    Помнишь причал, полуденный зной,
    Тёплый морской песок?
    С кем-то,   когда-то, но не со мной.
     Просто бредовый сон.
 
    Фотоальбом
 
     Её ладони снова сжаты в кулаки.
    А улыбается. Светло и невесомо.
    Четвёртый раз на двух листах фотоальбома
    Её ладони снова сжаты в кулаки.
    
    А впереди стоит её красивый муж
    С лицом надменным и холёным, как у пана,
    Засунув руки то подмышки, то в карманы,
    Он впереди стоит, её красивый муж.
    
     Не обернется – можно даже не гадать.
    Она его не позовет и не попросит.
    У них у каждого – свои земные оси,
    Своя орбита, и, наверно, календарь.
    
    Все эти фото – словно вехи на войне.
    На них меняются, пожалуй, только даты.
    Её ладони, как и прежде, крепко сжаты.
     А он всё так же не подумает о ней.
  
Двое на старте
 
Раскидаю боль, как колоду карт –
Разложу пасьянс, вверх рубашкой строго,
На любовь, на смерть, дальнюю дорогу,
А остаток весь выменяю в бартер.
 
Зашифрую боль, как военный флот – 
Не узнав ключей, не найдешь на карте,
Разнесу в куски: выйдет в оборот
Словно на развес, много мелких партий.
 
Разломаю боль, подержу за край
И к груди прижму, как сокровищ карту…
Сколько ни трудись, сколько ни ломай – 
Только боль и ты. 
Двое вас на старте. 
 
Привыкаем откладывать жизнь на потом
 
Привыкаем откладывать жизнь на потом –
Хотя список задач не такой уж и строгий –
Вот осушим болота, проложим дороги,
Да посадим деревья, да выстроим дом.
 
Покорим Антарктиду, откроем звезду,
Диссертацию за год напишем ночами,
Не успел оглянуться, и вот ты начальник,
И опять в паровоз, и на полном ходу. 
 
Привыкаем откладывать жизнь на потом
Вот напишем сценарии драм и комедий, 
Вот родится ребенок, пойдет и поедет,
Вот доделаем все, и тогда – заживем!
 
Откровение кроется в самом простом –
В этом ритме, кипящем, бурлящем, как лава,
Мы, наверное, правы. 
Мы именно правы!
Привыкаем откладывать смерть на потом. 

  * * *
…эти трудные слова 
размололо и растерло,
спазматическому горлу
не дано передавать.
 
Даже воздух – по глотку, 
очень мелко, очень часто.
Разрушаются на части 
эти важные слова.
 
Через слабость, через боль
и цензуры взгляд недобрый,
через стиснутые ребра
от истерики любой.
 
Через тысячи «нельзя»
И суровые запреты,
В эту зиму, в это лето -
тихий шепот про любовь.
 
Эти сильные слова.
Я погибну и воскресну, 
пусть весь мир несется в бездну,
в хлам, на щепки, на дрова,
 
пусть замкнется в карантин
по магическому слову.
Я хочу построить новый,
будем вместе познавать. 

    Сказочный Кай
 
     Сказочный Кай был на редкость счастливый дурень.
     Всех-то его страданий – в груди кололо.
    Физиология. Выпей-ка корвалола,
     и никакой тебе жуткой душевной бури.

    Можно еще коньячку – но всего полстопки.
    Больше не надо – вдруг тосковать потянет.
    Если не трогать осколок в открытой ране,
     может, пройдет? зарастет, приживется толком.

    Сколько сердечников тихо живут, вполсилы.
    Вовремя спят, едят и гуляют в сквере,
    обыкновенно. Пора бы тебе проверить.
     …как же там Герда? Забудь. Когда это было?…
 
На исходе зимы в Поднебесье
 
На исходе зимы пробуждается сказочный край -
В Поднебесье ведь тоже бывают суровые зимы -
По заснеженным пропастям исподволь, неуловимо,
Как дыхание, нежно, повеет иная пора.
 
И прозрачностью неба, и мраморной бледностью рек,
В тонких трещинах, словно начертанных, как по лекалу,
И всесильным, как жизнь, ароматом цветов первотала,
Для которых не страшен ни холод, ни мартовский снег.
 
Долгожданная вешняя песня над Слётной скалой
Позовет – никуда не укроешься – властно и жарко,
Исцелит вдохновеньем желанней любого подарка,
Поднебесье, душа моя, ждет тебя ранней весной.
 
Великая китайская стена
 
Почти что в каждом городе заштатном,
Особого величия полна,
Стоит, многообразна и приватна,
Великая китайская стена.
 
За ней укрылись частные озера
За ней укрылись частные сады, 
И наглухо обнесены забором
Разведанные залежи руды.
 
К причалу личному стремится яхта, 
К чьему-то берегу бежит волна,
Укроет все крепка и необъятна
Великая китайская стена.
 
В основу настоящей, что в Китае,
По слухам, замурованы тела.
А наша – не из бревен, не из стали,
А вся из крови нашей проросла.
 
Воздвиглась из предательства и фальши,
Под каждым камнем – чьи-то имена,
Стоит, стояла и прослужит дальше
Великая китайская стена.  
  
Родные деды 
 
Так сложилось, что дед у меня  - неродной -
Был жестоко изранен на склоне Семашхо
Но у смерти в тот день получилась промашка,
И его кто-то вытянул с передовой,
 
И остался в строю и продолжил стрелять. 
От ударов дрожали гранитные плиты,
Полыхали огнем вековые самшиты,
Между морем и небом горела земля.
 
Но они устояли единой стеной,
Возвратились, окрепли, возделали пашни, 
Наши деды. Родные, чужие – неважно, 
Так сложилось: все дети им стали роднёй
 
Неназванное
 
В четыре года – настоящий кавалер, 
А его мама пусть совсем еще девчонка,
В четыре года – он еще хохочет звонко,
И так смешно не выговаривает «эр».
 
Его затылок еще пахнет молоком,
Он любит кексы шоколадные на ужин,
Он своей бабушке сильнее жизни нужен:
Его целует утром, вечером и днем. 
 
Они несут его сегодня в тишине,
Смертельно бледного, отмытого от гари,
Вчера погибшего при бомбовом ударе -
В четыре года он расстрелян на войне. 
 
Чего еще? Чего мы ждем опять?
Сколько еще должно пройти столетий,
Когда земля, где снова гибнут дети,
Их сможет наконец-то отстоять?
 
  Самокритика
 
Среди надуманных историй
Образчик редкой чистоты -
Те строки написал не ты.
Те строки выточило горе.
 
    Прочь из рая
    
    Вскинусь ночью, в чужой постели,
    пахнет медом, знаешь, до одури,
     то азалии,  то камелии,
     а мне б, дурному — с разбегу в воду!

    Мне бы выйти в чистое поле,
    чтобы грозы и ливни — побоку,
    и магнолии, и сенполии,
     и вот, любуйся — тупой, как пробка.

    Вот сорвать бы привычный панцирь,
    тесный, узкий, приставший намертво,
     да настурции и акации
     по зерцалу его орнаментом 
 
     Душат, сволочи. Сговорились.
    Ветер сладкий, как будто патока.
    Бархат неба темней, чем Ирисы.
     А мне б с обрыва — да в водопады!

    Кануть в бездну, на дно морское,
    прочь из рая, как черт от ладана,
    не потому что — я недостоин,
     а потому что тебя нет рядом.