Павел СЕРДЮК


* * *
Рождённый в те блаженные года,
когда в начале века единица,
да что там века, тысячи гряда
была второй, могло ли мне присниться,
что мне откроют двадцать первый век –
и в третьем вот живу тысячелетии
мельканием привычных вёрст и вех.
Но постучался рок в грудные клети
и сердце до сих пор не осознало
масштаб событий, летопись времён.
Рождённому в квадратах коммуналок,
перебирая светочи имён,
смотреть, как тектонические плиты
Истории крушат материки,
и рушатся империи, элиты,
и льётся кровь, прогрессу вопреки.

* * *
Старость – вторая попытка детства
без смысла и продолжения,
время ошибок, которым деться
некуда правилами движения
вперёд в отсутствии перспективы,
возраст чудачеств, лихих причуд
чувств, не вполне ретивых
придурковатых чуть.
Знания запоздалого,
ненужного ремесла.
Жизнь – вариант кидалова,
горечи без числа,
радости, увлечения,
веры, любви, ума,
мудрости изречение.
Сумерки, дряхлость, тьма.

* * *
Кроны нет, теперь виднее дроны
и чернеют ямы на снегу,
будто бы зловещие вороны.
Взял молитву, как слегу,
и бреду через болото
жизни в дырках рванных ям.
Тускло солнца позолота
горизонта по краям
освещать путь проезжий
и скользящий проходной.
Воробей пушист, как ёжик,
подбирает по одной
крошки чёрствой хлебной булки
и бодрится ветерок.
За пригорком из-за балки
грянет выстрел, словно рок,
древнерусскою рулеткой
отмеряя возраст мой.
Я уже стучу калиткой,
завершая путь домой.

* * *
Я стал чужей себе, чем был с утра,
и недоступный стал, и отчуждённый.
Заварки медицинская сестра
поднимет тонус и режим подённый
пойдёт бодрей на мелкотравье тем
за створкой окон, глаз, минуДных стрелок.
Жизнь всё скорее набирает темп
между мытьём ботинок и тарелок.
И вкуса нет, безвкусие во всём,
и сколько не подслащивай сюжеты,
они горчат тухлятиною сёмг
не первой свежести, где запонки, манжеты,
где рюшки и жабо, и бланманже,
которое дают с миндальным соком.
Я стал чужим, и кажется уже
так низко размышляю о высоком.

* * *
Зернистая поверхность тротуара
напоминала чёрную икру
в окурках, правда, и в следах осколков.
Я шёл себе, куда шептали уши,
боясь прилётов или попаданий.
Идти, куда глаза глядят, не верно.
Осколок прилетает незаметно,
но кратко слышен свист перед падением
и по нему определяешь ветхость
остатка жизни, тела и одежды.
Я шёл и слушал, как врачи порою
на слух определяют ритмы сердца
или бронхит и лёгких воспаление.
Я далеко, обычно, не хожу.
Желательно быть раненым на людях,
чтоб кто-то подбежал и позвонил,
но здесь людей почти что не бывает.
И я всегда смотрю по сторонам,
присматриваю рядом человека,
как Диоген всегда его искал,
живя, по сути, в общем-то, аскетом –
таким же бочконутым, как и я.


ЛИБЕРТАНГО

"Музыка больше, чем женщина. Потому что с женщиной можно развестись, а с музыкой - нет.
Женившись на ней однажды, вы уйдете с ней в могилу"
ПРИМЕРНО ТАК И С ПОЭЗИЕЙ ))

Либертанго, чёрная пантера,
взгляд, взорвавший полночь изнутри,
страсти торжество и адюльтера,
пластики, исшедшей из витрин
скромности, приличий и привычек.
Танго всех сгорающих мостов,
танго обнажающих кавычек
тканей, нотных грамот и листов
с текстами, сгоревшими от боли
и не выразимого огня,
и свободы, от которой болен
мир, не выражающий меня.

ТАНГО (военно полевое)

Речки жилок на запястье
и развилок ручейки.
Лишь бы не было напасти
(и не выпустить руки).
И держать её, как знамя,
как рассаду и птенца.
Зная, что случится с нами
волей Сына и Отца.
Веруя, что руки эти,
эти пальчики в цвету –
родились уже, как дети,
(не вскрывая наготу).