Станислав КРАСОВИЦКИЙ (1935-2025)

Астры

Калитку тяжестью откроют облака
И бог войдёт с болтушкой молока.
Ты не потянешься, но ляжешь наповал
Убитый тем, в чью душу наплевал.
И ты увидишь в чёрном полусне
Летя вразброд на вещем скакуне
В твоей спиною созданной ночи
Мечта богов воплощена в печи.
Трубой замаскированный пилястр,
В нём прокажённые лежат в коробках АСТР
И зимний дом замёрз, и летний сад,
И жизни продолжается распад.
Сыграй мне девушка такое,
Чтоб ухватило за пилястр.
Чтоб прокажённой красотою
Душа была коробкой АСТР,
Чтоб око выпало наружу
Расплатой тела на полях,
Душа моя, сыграй-ка мужу
На фортепьянных векселях.
Что для одних победа ритма,
В ином победа БУГИ-ВУГИ,
Но то же чувство, словно бритва,
Перерезает НОГИ-РУКИ.
Писк жаворонка в небе, мыши,
В нас вырезается ограда
И мы идём почти по крыше
В объятьях жестяного сада.
И как в театре нет предела
Явленью ГРОМА или ГРИМА,
Так в наших спинах
Солнца тело,
Похолодевшее,
Незримо.
В глазах по ЧУДУ, по МАНЬЯКУ.
Какой-то дьявол в нас сидит.
И каждый ракурс вплоть до РАКУ
НА-РАСТЛЕВАЕТ-КУСТ-РАКИТ.
И в этот миг виденьем сада
Намного мир и вещ и зрим.
И мы в тиши полураспада
На стульях маленьких сидим.
<1955-1960>

Белоснежный сад

А летят по небу гуси да кричат:
в красном небе гуси дикия кричат.
Сами розовые-красные до пят.
А одна не гусыня —
белоснежный сад.
А внизу сшибая гоп на галоп
бьётся Игорева рать прямо в лоб.
Сами розовые-красные до пят,
бьются Игоревы войски да кричат:
«У татраков оторвать да поймать.
Тртацких девок целоком полонять.
Тртачки розовые-красные до пят.
A тртацкая царица –
белоснежный сад.»
Дорогой ты мой Ивашка-дурачок,
я ещё с ума не спятил, но молчок.
Я пишу тебе сдалёка дорогой.
И скажу тебе, что мир теперь другой.
Я сижу порой на выставке один.
С древнерусския пишу стихи картин.
А в окошко от Москвы до Костромы
Всё меняется, меняемся и мы.
Всё краснеет, кровавеет всё подряд.
Но в душе ещё белеет
белоснежный сад.
<1955-1960>

Шведский тупик

Парад не виден в Шведском тупике.
А то, что видно, — всё необычайно.
То человек повешен на крюке,
Овеянный какой-то смелой тайной.
То, забивая бесконечный гол
В ворота, что стоят на перекрёстке,
По вечерам играют здесь в футбол
Какие-то огромные подростки.
Зимой же залит маленький каток.
И каждый может наблюдать бесплатно,
Как тусклый лёд
Виденья женских ног
Ломает непристойно,
Многократно.
Снежинки же здесь больше раза в два
Людей обычных,
И больших и малых,
И кажется, что ваша голова
Так тяжела среди домов усталых,
Что хочется взглянуть в последний раз
На небо в нише, белое, немое.
Как хорошо, что уж не режет глаз
Ненужное вам небо голубое.
<1955-1960>

* * *
 
А вдоль дороги жёлтая вода.
Больной туман
с деревьями по пояс.
Здесь – всё воспоминание.
Тогда
здесь проходил колючий бронепоезд.
 
Белела ночь.
Просвечивался дым.
В заброшенном дешёвом коленкоре
большой туман,
как серый поводырь,
шёл впереди дороги через поле.
 
А поутру
горело над водой.
И там под стоны вывихнутых ставень
лес, как старик
с сургучной бородой,
их провожал
плетнями и крестами.
Зимний вечер
 
Секунды бежали и падали.
Вас проседью
снег коснул.
И вы мне сказали:
– Надо ли?
Когда всё равно
уснуть…
– Ведь там
за морями вечера
такая чужая гладь…
– Но верно
мне будет легче
без ваших тревожных глаз.
И было вам
грустно очень…
А я
Рассказал… не то:
– как странно
в пустые ночи
растёт золотой цветок.
– Он вырос
из чёрной падали
и трупным дыханьем коснут…
– А вы мне сказали:
Надо ли?
когда
всё равно
уснуть…
* * *
 
Не идти по свету –
где какая истина.
Даже паровозы облетают листьями.
И за каждой ветвью
в каждой роще прячется
просто неопрятное
карканье грачей.
 
И за каждой рощей –
даром, что распутица –
та же жизнь и площадь
и пустая улица.
 
И старый дом со взглядом косо
сырых невытесанных досок
и ветер, что несёт на них
осенний ворох птиц сухих.