Виктор Каган

 
 Восьмистишия


* * *


Память, как Плюшкин, хранит пустяки,

мелочи, мусор, обломки, тряхмотья.

В руки возьмёшь – и становятся плотью,

что осыпается прахом с руки.

Освобожденье зови, не зови,

а невозможно ... Иллюзии, враки.

Мелочи, мусор? – Бесценные знаки

жизни и счастья, тоски и любви.



* * *


Под записных лжецов камланье,

под вой счастливых дураков

из лучших лучших на закланье

уводят испокон веков.

Оборванные жизней строчки.

Истории кровавый чад.

... А палачи растят цветочки

и нежно любят палачат.


* * *

День с утра, как чистый лист.

Россыпь рос. Горчинка чая.

Птичий гам и пересвист.

Дух смолистый молочая.

Колокольный перезвон,

Эхом – жучьи перегуды.

Лето с четырёх сторон.

Жизни простенькое чудо.


* * *

Я всё хочу спросить у Автора:

«Чем блажь твоя была легка,

когда создал ты авиатора –

порхающего мотылька?».

А он за облаком скрывается

и прячет хитрые глаза.

К нему с руки моей срывается

глазастый ангел – стрекоза.


Поэт

Виноват ли, играючи в прятки,

что не спрятались? Только тоска

по пятам – наступает на пятки,

и кончается тьмою доска.

Только взятки в итоге не гладки

и, сорвавшись, как меч с волоска,

точка выстрела стынет в десятке

изумлённого болью виска.

* * *

Стыдно манны ждать от Бога,

охорона от беды,

от сумы и от острога,

от сиротства лебеды.

Чтобы жить, не надо много –

хватит хлеба и воды,

и чтоб время, как дорога,

упиралось в свет звезды.


* * *

Лености в кои-то веки предаться,

мысью растечься по сонному древу,

время лениво листать, словно святцы,

и улыбаться направо-налево.

Так получилось, что жить мне случилось

дольше, чем думал. Ещё и осталось ...

Кажется малостью данности милость.

кажется милостью всякая малость.

* * *
Ибо даже в расписной фигурке Владыки
сосредоточено больше власти,
чем в живом человеке.
Борис Херсонский

Мы, конечно, собой невелики,
пока живы, а канем в покой –
расписная фигурка владыки –
нам уже ни на что, ни на кой.
Он пред Богом без красок предстанет,
точно так, как последний вассал.
Но сначала пусть в очередь встанет –
я не видел, чтоб он занимал.


* * *

От звука до отзвука – жизнь или две.

Застынешь и ждёшь. И душа, замирая,

следит, как скользит, не спеша, по траве

прохлада закатная, кровь разливая,

и тысячи звуков таятся в тиши,

и время неспешной верёвочкой вьётся

вдоль пропасти памяти. Стой, не дыши

и слушай как слово в душе отзовётся.


* * *

в три раза больше чем поэт

поэт в России или в восемь

его читать стихов мы просим

пролить на души духа свет

он вдохновенной головою

тряхнёт звездой во лбу светя

и то как зверь стихов завоет

то их заплачет как дитя


* * *

Ни в небе журавля, ни ветра в поле –

ищи-свищи, мечтай о лучшей доле.

В чём соль? Да никакой тут нету соли –

несолоно хлебавши и уйдёшь.

Закат о кроны вытрет чёрный нож,

в рассвете растворится лунный грош.

Три смерти до утра переживёшь.

Три жизни утром выпустишь на волю.

* * *

Листок засушеный в объятьях

бумажной ломкой желтизны,

слова в витиеватых ятях

дыханьем лет обожжены,

тисненья стёрлась позолота,

но дышит книга под рукой

и пахнет кожа переплёта

туманом, временем, тоской.

* * *

Зима просыпается ворохом

снежинок из горсти небес,

ложится серебряным шорохом

на спящий под звёздами лес.

Луна – словно шарик на ветке.

На веках – из детства роса.

И дым от твоей сигаретки,

как будто душа – в небеса.


© Виктор Каган, 2006–2009.
 © 45-я параллель, 2009.