* * *
Время на Землю набросило бедствий лассо
И за него по Вселенной планету таскает.
Нас же оно, точно чертово колесо,
То до небес поднимает, то в бездну бросает.

Что же такое на свете на белом стряслось?
Чем и когда мы прогневали Господа-Бога?
То ли земная незримая сдвинулась ось,
То ли же счастья дано было нам слишком много.

Нет, ось на месте, где ей и положено быть,
Нет, счастья вовсе немного отмеряно было.
Просто природа никак не желает простить,
То, что в нее человечество сунуло рыло.

Непоправимый случился в истории сбой:
Люди, законы открыв, нарушают их сами,
Цивилизация губит себя и собой,
Лишь небеса остаются всегда небесами.

Годы грядущие издали горем грозят,
Вот уже сердце болит, будто рана сквозная.
Лучше бы жил я, к примеру, лет двести назад,
Всех этих бед не предвидя и, значит, не зная.

Нет, не смогу я вернуться назад наяву,
Нет, то, что прожито мною, не в силах стереть я.
Счастье, наверное, в том, что сейчас я живу,
* * *
Солнечным подсвеченные кругом,
Ветром подгоняемы слегка,
Издали плетутся друг за другом
Дети поднебесья – облака.

Не имея помыслов греховных,
Вдаль плывут они в мечтах своих,
Отражаясь в куполах церковных
И одновременно множась в них.

В их движенье – отголоски страсти,
Испытать которую пришлось, –
Разрывает ветер их на части,
Прожигает солнце их насквозь.

А они плывут с мечтой на пару,
Переменой форм дивя с высот.
Южный ветер, как пастух отару,
На полях небесных их пасет.

И, узрев подобную картину,
Я мечтаю без обиняков
Лечь, как на пуховую перину,
На одно из этих облаков

И умчаться с ним туда подальше,
Где еще не знают торжества
Зависти, предательства и фальши,
Зла и лжи, убийств и воровства.

Только где такой вы край встречали? –
Не было его и нет пока.
Голову задрав, стою в печали,
Провожая взглядом облака.

* * * 
Давно знакомая больница.
Звенит за окнами гроза.
Живых полуживые лица,
Полубезумные глаза.

Здесь мир иной и жизнь иная,
Назойливых зловоний смесь,
Здесь просыпаются, не зная,
Проснутся ли назавтра, здесь,

Питаясь кашей порционной,
Мечтаешь, взгляд уставив в пол:
Вот если б в операционной
Не лечь на стол, а сесть за стол,

Уставленный всем тем, что ныне
Тебе, дружок, запрещено,
И пить, переча медицине,
Коллекционное вино

Коньяк ли пить коллекционный,
В котором звезд – как в небесах…
Ты замер в операционной
У смерти с жизнью на весах.

В воображенье пляшут черти,
А ты молись, чтоб в этот час
От вечного наркоза смерти
* * *
Березы, словно струи молока,
Пролившиеся в землю с небосклона,
И крона – изумрудная корона –
Над каждою колышется слегка.

Их отражает быстрая река,
Расчесывает ветер благосклонно,
Они листвою шепчутся у склона,
Ветвями машут нам издалека,

Как будто бы под свой зовут нас кров,
Где от прожилок солнца тень резная,
И притязаний зноя в ней не зная,
Мы словно начинаем жизнь с азов.

Царят березы, в небо ускользая,
Парят парные струи их стволов.

* * *
Спокойней относись к обидным фразам –
Они от злости, а не от ума,
Подчас опережают чувства разум,
Ты это знаешь по себе сама.

Когда тебя, случается, обижу,
Твой гнев на милость я смирить молю
И сам себя ужасно ненавижу,
И сам тебя до ужаса люблю.

КОПАЧИ
Парят нити снега и солнца лучи.
Невольно причастные к чьей-то драме,
В стужу на кладбище копачи
Промерзшую землю долбят ломами.

И там раздаются – уж так повелось –
Вслед за ударами мат и скрежет.
Лом торчит из земли, как земная ось,
Которую копач в одиночку держит.

Перекурив, он лопату возьмет
И будет ее вгонять упрямо
В планету, пока свой глиняный рот
Не раскроет прямоугольником яма.

Она – словно вход то ли в рай, то ли в ад,
Вечностью пахнет и к вечности клонит.
И кажется, будто бы в ней снегопад
Заживо тех копачей хоронит.

Но им в могиле не страшно ничуть,
Зато в ней нет ледяного ветра.
А снежинки, попавшие в яму, путь
Проделали дольше на два метра.

Закончена копка. Видны изъяны,
До них никому уже дела нет.
И копачи вылезают из ямы,
* * *
Памяти Татьяны Рековой

К земле нас годы, к сожаленью, клонят,
В глазах безумства угасает пыл.
Пришла пора, и тех уже хоронят,
Кого еще я в юности любил.

Красавицы, невесты и подруги,
Вас мертвыми представить не могу.
Я целовал когда-то ваши руки,
Губами согревая их в пургу.

Сходил с ума, сжимая ваши плечи,
Делил постели с вами и грехи,
Казалось, жил от встречи и до встречи,
И посвящал вам лучше стихи.

Без вас я ни мужчиной, ни поэтом
Не смог бы стать и в мыслях к вам летел,
И лучшим гонораром мне при этом
Была взаимность ваших душ и тел.

Но в небо ваши души улетели,
Но в землю ваши спрятали тела.
Уже метели занесли постели,
Которые сжигали мы дотла.

Но даты на могилах ваших лживы,
Их мысленно стираю каждый раз –
Вы не сошли со сцены, ибо живы,
Покуда я живу и помню вас.

А если попаду костлявой в сети,
В ваш вечный сон когда-нибудь приду
И встречу вам на том назначу свете,
Не обессудьте, ежели в аду.

* * * 
Мы живем и, покуда есть силы,
Вместе с близкими или одни
Навестить дорогие могилы
Мы идем в поминальные дни.

И, в свои погруженные планы,
Замечаем, едва лишь придем,
Как над каждой могилой тюльпаны
Разгораются вечным огнем.

К сожаленью, он быстро увянет,
Жизнь, как прежде, пойдет ходуном,
И в заботах нам некогда станет
Вспоминать тех, кто в мире ином.

Наклонившись к могиле, «Мужайся! –
Сам себе говорю и прошу, –
Мама, мамочка, не обижайся,
Что к тебе я пока не спешу».

Говорю тоном исповедальным,
По тебе, дорогая скорбя.
Для меня стал давно поминальным
Каждый прожитый день без тебя.

* * *
Любовь – начало всех начал,
Которых вкратце не опишешь.
Я просыпался по ночам,
Чтоб убедиться, что ты дышишь.

Ломая голову, я про
Тебя писал в стихах и в прозе.
Но платы требует добро,
Как путник водки на морозе.

Бедра дразнящий полукруг,
Слетающие с плеч халаты,
Касанья губ твоих и рук
Эквивалентом были платы.

И крест возлюбленной неся,
Не оценив его значенья,
Ты мне себя дарила, вся
Щедра до умопомраченья.

Не потому ли каждый миг
По той или иной примете
Осознаю, что я должник,
И что не расплачусь до смерти?!

Я чушь любовную мелю
И похожу на скоморохов,
Но снова по ночам не сплю,
* * *
Я смотрю на чинушу-невежду,
И приходит на ум каждый раз:
Можно всё отобрать, но надежду
И любовь не отнимут у нас.

Власть имеет всегда превосходство:
Сила вся на ее стороне,
С ней любая борьба – донкихотство,
Но оно все же по сердцу мне.

Наросла вековая короста
Беззакония не потому,
Что законы отсутствуют, – просто
Здесь они не нужны никому.

Неподъемна бесправия глыба,
Под которою наши права.
С головы может портиться рыба,
Если есть у нее голова.

Настоящее прошлого хуже
И бросает на прошлое тень.
Почему же засели мы в луже
И не веруем в завтрашний день?

Почему не прельщенные раем,
Что обещан в былые года,
Мы в слезах навсегда покидаем
Край, который любили всегда?

Что же надобно сделать такого
Чтоб в Отчизне не жить, как в плену?
К сожалению, нам рулевого
Тяжелее сменить, чем страну.

Но отвергнув обилие выгод
И живя в измеренье ином,
Кто-то знает, наверное, выход
И боится поведать о нем.

Дело здесь не в вопросе – в ответе,
За него, не боясь головы
Потерять, всё б я отдал на свете,
Но ничем не владею, увы.

* * *  
По речке-жизни наши годы-льдины
Плывут, а я, исполненный вины,
Боюсь погладить первые седины
Твои, что добела раскалены,

Как будто ток по ним идет и может
Ударить возле каждого виска.
Ничто меня сильнее не тревожит,
Чем твой диагноз, если он – тоска.

Моя ладонь к твоей щеке причалит,
Тем самым объявив тоске табу.
Ничто меня сильнее не печалит,
Чем нотный стан твоих морщин на лбу.

ЗАПРЕТНАЯ ЧЕРТА

Все горести в душе сметало чувств цунами,
Когда однажды Вы пришли, как сон, чиста.
И в тот счастливый миг, к несчастью, между нами,
Незримо пролегла запретная черта.

Ее переступить, увы, не смеем даже,
Она мешает нам, пугая и маня.
На деле просто всё: я ближе к ней, Вы – дальше,
А может, ближе Вы, скрыв это от меня.

И всё же дышим мы одними небесами,
Хотя Вы от меня пока еще вдали.
Запретная черта – не мы ли с Вами сами
Ее не на земле, а в мыслях провели?!

Как заповедь, она в душе моей хранится.
О, как бы ,за собой сжигая все мосты,
Ее нарушить вдруг и перейти границу,
Чтоб с Вами по одну стать сторону черты?

Я подошел к черте, усталый, многолетний,
Запреты всех богов звенят в моих ушах.
Осталось сделать шаг, единственный, последний,
Но трижды он трудней, чем первый в жизни шаг.

* * *
Лица сбрасывают маски,
Листья ливнем льются с веток.
Осень выдавила краски
Всех оттенков и расцветок,
Их смешала, как сумела,
И раскрасила пространство,
Неожиданно и смело
Изменив его убранство.
Впечатленье, что отныне
Поменяли мы планету,
На которой, как в камине,
Догорает бабье лето.

* * *
Ему под шестьдесят. Как прежде, дарит
Господь ему здоровье и года.
По сути он еще не стар, но старит
Его, притом заметно, борода.

По улицам он ходит с нами рядом,
И грусть-тоска в глазах его видна:
Плывут навстречу женщины, но взглядом
Его не удостоит ни одна.

Живет он, постепенно увядая
И уставая от житья-бытья,
И обрамляет борода седая
Его лицо, как пена для бритья.

Когда-нибудь наступит все же утро,
В которое почти что без труда
Он к черту сбреет бороду, как будто
С ней вместе сбросит старость навсегда.

И, возгордясь исправленной ошибкой,
На улицу он выйти будет рад,
И там внезапно на себе с улыбкой,
Как бабочку, поймает женский взгляд.

7 ноября 2011г.