БОРИС ОСЕННИЙ

Борис Осенний - виртуальный поэт. В мире, где столько всего виртуального - давно бы уже пора появиться и виртуальному поэту. В конце концов виртуальное - это не просто нечто существующее только на экранах, но и наши сны, мечты, львиная доля содержимого нашего сознания... Вот и автор этих строк вымечтал себе сына-поэта, другого себя, задумывая вовсе не литературную мистификацию, а желая освободится от себя, от своей реальной биографии, от тесноты житейских и исторических обстоятельств. Главное в Борисе - его молодость, жизнерадостность, отсутствие боязни показаться слишком наивным и глупым. Он может позволить себе быть романтиком и идеалистом - что сегодня не слишком модно. Он хочет верить в то, что говорит. И я бы хотел, чтобы читатель принял его стихи не как условную литературную игру, а как насущное высказывание, за которым стоит единственно подвластная пишущему реальность - реальность поэтического Слова.
Илья Рейдерман


***

 ГРИППУЮЩИЙ АДАМ

Гриппозная пора. Души очарованье.
Когда лежишь законно на диване,
и думаешь о том, что в голову пришло.
Заботы, вируса, должно быть, убояся,
тихонько улизнули восвояси,
и нечего желать… И ты укрыт тепло.
Что ж, размышляй, посапывая носом,
над самым главным мировым вопросом,
и обо всех вещах, на свете сущих
(мешает только носовой платок)…
Как будто бы гуляя в райских кущах.
Не ты ль – Адам? И знаешь: рядом – Бог.
Как сладко, попивая чай с вареньем,
почувствовать себя наедине с твореньем,
(забыв, о чём там телевизор врёт).
Не каждый ли был первым человеком,
и, ничего не зная наперёд,
внимал деревьям, небесам и рекам?
Он праздным был. Что праздновал тогда?
Своё рожденье в мир? Свою свободу?
И радость омывала всю природу.
И истина была доступной, как вода.
Не каждый, разве, в детстве был в раю,
потом утратив радость детскую свою?
Лежит Адам, гриппует…Вирус – вырос.
Но видится уже болезни край.
Душа, почти забытая, прости нас
и в праздных мыслях изредка витай.
Себя скрепя, мы будем жить со скрипом
(пока не заразимся снова гриппом…)

***

ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ПЛЮЁТ

О, женщина, плевать - не эстетично.
Но ты - сквозь зубы, смачно, как мужик
плюёшь на всё, и говоришь: отлично!
И в этом видишь ты особый шик.
Плевать на всё - пошла такая мода.
Но у тебя - особый артистизм,
и твой плевок летит, как знак свободы,
сквозь жизни бытовой идиотизм.
Мне мысль одна покоя не даёт:
любить ли женщину, которая плюёт?
Полюбит ли она кого? Едва ли.
И не хочу, чтоб на меня плевали.
Нет, ты не та, что по ночам нам снится,
что нежности и ласки островок.
Зато умеешь классно материться,
в ответ на всё - увесистый плевок.
Остановлюсь у твоего порога -
как ты близка и как ты далека!
Да, недоступна ты, ты недотрога -
стою на расстоянии плевка!
Мне мысль одна покоя не даёт:
любить ли женщину, которая плюёт?
Не будет ждать она, как Пенелопа.
С любовью рядом - вырастает злоба.
Ах, Женщина, ведь говорят, что Бог
тебя лепил - ребро взяв у Адама.
Неужто всё уже ушло в плевок,
и в этом нашей глупой жизни драма?
И принимай её теперь такую,
и привыкай, что всюду наплевизм.
И не понять уже - о чём тоскую.
Ведь нет души - есть только организм.
Мне мысль одна покоя не даёт:
любить ли женщину, которая плюёт?
Ведь без привычки этой безобразной -
она могла бы быть такой прекрасной!

***

И со стихами папку - в ящик,
как пыл, что был, да вот - остыл,
как давней шалости образчик
иль сон: проснулся -и забыл.
Ну что ж. Неужто стал мудрее?
Иль просто миг настал такой,
и жизнь тоскливей и серее,
и нужно брать - что под рукой.
А рифма - то, что несподручно.
Вот - вырвалась из рук - лови!
Летит, орёт, шальная, звучно,
и всё о чём? Да о любви!
Нет, хватит шуток. В ящик - папку.
Скажи весне, что слеп и глух,
и сядь, поёживаясь зябко...
А всё же рифма - дразнит слух.
Гони её. Пускай подругу
не кличет. Всё тебе - равно.
... Иль до конца - идти по кругу,
хоть это стыдно и смешно?

***

Кто встретился со смертью, миновал
её – тот словно родился вторично.
Немая тьма, зияющий провал,
и снова - жизнь, что как-то непривычна.
Все краски - ярки, звуки - так остры!
Шершава жизнь для слишком тонкой кожи.
Душа, иные посетив миры,
не может скрыть испуга зябкой дрожи.
Как ядовита смертная печаль!
Но радость - та поистине целебна.
Свой новый день рождения встречай,
слагая тихой жизни гимн хвалебный!
Скажи, взглянув на солнце поутру:
«Я радуюсь – а значит, не умру».
И вечером, вновь подойдя к окну,
скажи: « Спасибо, день! Сейчас усну...»

***

Меня облаяла собака,
и ни за что, а просто так.
Она гулящая дворняга, -
но кто сейчас не из дворняг?
Меня облаяла собака,
а я не лаял на неё.
Она бездомная бродяга,
у ней - привольное житьё.
Как хороша ты, жизнь собачья!
Коль хочешь - ешь, коль хочешь - лай,
лови случайную удачу
да пасть пошире разевай.
А я обязан - ну хоть тресни!-
всё время вкалывать, спешить.
Как хороши собачьи песни -
они о том, как легче жить.
Их все поют! Они везде -
в наушниках и в ресторане,
и даже на другой звезде
орёт их кто-то на экране!
Поют - и в такт танцует хвост,
и злобу вышибают клином,
пережигая (выход прост!)
тестостерон с адреналином.
Дерьмовый мир - для них не плох!
Они, бездомные, - в нём дома.
Когда вычесывают блох -
такая сладкая истома!
Что мне - во вред, то ей - во благо.
Умеет жить! А я - дурак.
Меня облаяла собака.
Да жаль, что я - не из собак...

***

НЕБОЖИТЕЛЬ

Сяду на облако, ноги свешу,
скажу: «Господи, хорошо-то как!»
А я-то, глупец, на автобусах езжу.
А я-то в кресле сижу, чудак.
Мама, напрасно ты в детстве твердила:
«Мой дорогой, не витай в облаках!»
Облако счастья в небе застыло.
Жаль, что его не удержишь в руках…
Взглянешь на небо - и из дому выйдешь,
выключив и телевизор, и газ.
Ах, с высоты этой - просто не видишь
всех этих наших калифов на час!
Пусть упиваются властью, лелеют,
мысли о том, как любой из них крут.
… Как это облако славно белеет!
О, как хорош грозовой неуют!
Что за прекрасные горы и бездны
(смело иди, не боясь высоты!)
Житель земной ты и житель небесный.
Мысли твои высоки и чисты.
Светлая молния душу пронзает,
чтобы, как ливень, душа пролилась
всем, что она в небесах запасает,
чтоб, закрома открывая, сбылась!
Каждый из нас - лишь приёмных проситель, Ловкий ловец мимолётных удач?
Нет, хоть во сне своём - он небожитель.
Как понимаю я, небо, твой плач!
Ты ведь о детях тоскуешь, так рано
замки воздушные сдавших врагу,
прочь убежавших к стекляшкам экрана,
детские сны - позабыв на бегу…

***
Все говорят: давно Одессы нет!
Обломки - среди новых декораций,
что воздвигают те, кто рад стараться,
чтоб в кирпиче запечатлеть свой бред.
Одесса продана - за грош? за цент?
Торт кремовый. Сплошной торговый центр.
У города Аркадию украли -
и с берега увидишь ты едва ли
когда-то многих радовавший вид.
Вонь шашлыков. И музыка гремит.
Общительность, улыбку, благородство -
всё заменяет пышное уродство,
как будто бы нахальный нувориш
показывает всем монументальный шиш.
И торжествует хамство, жлобство, похоть.
Зато в почёте юмор. Громкий хохот.
Гогочут. Да, Одесса - не плоха
для тех, кто жрёт и пьёт, не ведая греха,
кто город продаёт, как водку - на разлив,
но памятник поставит Маразли.
Пир - даже не в холерном карантине,
на кладбище, среди могильных плит.
... А небо - всё же сине, море - сине,
хоть и зовётся чёрным. И - шумит.

***

По лестнице в небо, по зубьям пилы
карабкаюсь я. Как шаги тяжелы.
Но я поднимаюсь всё выше.
И звёзды мигают бесстыже.
Уже под собою не вижу земли -
какая-то тёмная бездна.
И всё, что любил я - осталось вдали.
Зато уж - просторно, не тесно.
Душа, вероятно, взлететь бы могла,
а всё же робеет - не птица.
Ступенька, что в кровь обдирает, пила -
и можно ли к ней прилепиться?
На что опереться? Лишь воздух пустой,
сгустившийся в ветер холодный.
Зачем соблазнился такой высотой,
мечтой молодою, бесплодной?
Но спрашивать поздно. Забота проста.
Шажочек ещё - вся забота!
Иначе и я упаду, как звезда,
сорвавшаяся с небосвода.
О, лестница в небо - поставил ли бог
тебя, и стоишь без опоры?
Как будто бы мало нормальных дорог,
и в небо ли пялить нам взоры...
А всё же звезда над моей головой
как будто крупнее, яснее.
Со мной говорит – и покуда живой,
и вверх поднимаюсь – я с нею.

***

Поэтов очень много –
их всех не перечесть.
Поэтов очень мало,
и не по Сеньке честь…
Стихи, как дождик, сеются,
чтоб землю напоить.
Стихами машет деревце –
и тоже хочет пить.
Стихи влетают в комнату,
в открытое окно.
Вы говорили - вспомните –
стихами так давно!
Но слово, что останется, -
очнётся на бегу,
измучится, изранится
и озарит строку.

***

Разговаривают обгорелые спички.
Их слова – что зола.
Но они – не со зла,
а скорей по привычке.
Что же делать, если все дни черны
и в душе холодина?
Им, наверное, снятся светлые сны,
например, очень белая льдина…
Им поссориться даже невмоготу,
им не вспыхнуть – нет мочи!
Остаётся лишь вопрошать темноту:
сколько ночи еще? Сколько ночи?

***

Что останется после меня?
Только горы бумажные, горы...
Словно пепел былого огня.
Рифмы, мысли, с собой разговоры.
Их прочесть никому недосуг,
всем важна их среда обитанья,
каждый пилит исправно свой сук
и решает вопрос пропитанья.
Ничего, что забудут потом.
Но крутись, чтоб сейчас не забыли,
и верти, как собака, хвостом,
и фуршетов лови изобилье...
Сам себя половчей презентуй -
словно вправду ты ценный подарок.
Свет софитов - так жарок, так ярок!
А не нравится - раны бинтуй,
в одиночество бросься, как в Лету.
Без раздумия. Вниз головой!
Ни привета не жди, ни ответа.
Что за гений - покуда живой?
Ну а мёртвый - тем паче не нужен.
Хочешь - пишешь, а то - не пиши...
Так зачем же я с рифмами дружен?
Это всё, говорят - для души?
Мы, наверное, странные маги, -
воплотим свои души в бумаге.
В руки взял, полистаешь, шурша -
и услышишь, что шепчет душа...

***

Я в Одессе родился, в Одессе умру.
Только кто превратил этот город - в дыру?
О, базарно - курортная зона,
где торгуют и жрут полусонно!
Обожаю я море, Приморский бульвар.
Но покуда я жив - кому нужен мой дар?
Что же делать тому, кто не умер?
Море Чёрное, чёрный и юмор.
Этот город лежит на песке, как штаны.
Здесь мозги и таланты - совсем не нужны.
Предпочтительней рожа кривая,
что гогочет, пивко попивая.
Трёхэтажные дачки построив, кайфуй,
и на импортной тачке гоняя, блефуй,
пересчитывай долларов пачку
под Жванецкого старую жвачку!
Для чего тебе умное слово, скажи?
Ты Смирнова читай и на пляже лежи!
Жри, потом - переваривай пищу.
Ну а подлинно мыслящий - нищий.
Я родился на Княжеской - только не князь,
всякий втопчет меня беззастенчиво в грязь.
Симпатично-весёлые жлобы
это сделают даже без злобы.
Что стихи мои им? Ну, конечно - фигня!
Похоронят - потом откопают меня?
А пока краеведы с лопатой
не пришли, хочешь - стой, хочешь падай.
Я в Одессе родился, в Одессе умру.
Пир во время чумы? - я чужой на пиру!
Стыдно жить в этом городе сытом.
Не считайте меня одесситом!