Вадим КОВДА (1936-2020)



Глядя Богу в глаза

Склока, давка, борьба...Что я делаю здесь? – не постигнуть...
Пот, стенанья и кровь... Чую смертную боль и тоску...
Победить не могу – я могу лишь бесславно погибнуть...
И могу промолчать... Изменить ничего не могу.

Сквозь мельканье и гвалт брезжут отзвуки жизни ушедшей.
Мама, бабушка, брат... Бог упорно глядит мне в глаза...
Я кругом виноват... Я нормальный вполне сумасшедший...
Это глюки мои... Это спекшейся тьмы голоса...

Впрочем нет – это явь... Не имеет она снисхожденья.
И я послан судьбой всё, что было, осмыслить посметь...
Обрастаю враждой. Погружаюсь в свои наважденья.
Верю только в себя, да в грядущую скорую смерть.

Сохранить, как...

Мёртвые, не воскресайте!
Ждите до поры.
Мёртвые, живых спасайте!
Будьте так добры.

Вы в могилах – ледяные.
Мы – лишь на пути...
Нас, живых, мои родные,
некому спасти.

Ничего не говорите,
отыщите знак.
Нас, убогих, сохраните,
я не знаю как...

О любви не забывайте
в отношенье нас...
И спасайте же, спасайте!...
Да! Сейчас, сейчас...

В ганноверском музее

Лукас Кранах, Сандро Боттичелли,
Питер Брейгель – вы всё ж не истлели!
Через время – кривое стекло
поражали, светили и грели,
затыкали души моей щели,
а иначе бы всё утекло.

Смерть, любовь и безумство воспеты...
Изменить эту сторону света –
безнадёжно – как Бога просить...
Можно лишь замахнуться на это –
не понять, но хотя б отразить.

Ваши души манят и пленяют,
озарение в сердце несут,
наполняют и переполняют
восхищенья гранёный сосуд.

Всё же вы оказались мудрее:
через войны и мор и века
задержались в немецком музее,
чтобы действовать наверняка.

И придётся, добравшись до сути,
и понять, и принять, не коря,
что не зря на земле жили люди.
Мы(то зря, да вот эти не зря!

На мадонн, на слепцов-оборванцев,
на детей, на собак, на корчму
всё смотрю – не могу оторваться.
Не могу объяснить почему.

Очень поздняя осень

1

Черны и строги дерева,
черны листы и травы...
И я был прав и ты права,
И все на свете правы.

Кругом пустынно темно.
Вот так-то и бывает:
Хоть лето кончилось давно,
Зима не наступает.

И для того, чтоб дальше жить,
Чтоб всё забыть бросить,
Пришла пора повременить –
Необходима осень.

Необходимо отстрадать,
Необходима плата
И всё былое не предать,
А только лишь оплакать.

2

Когда деревья обезлистели,
Они сражаться перестали...
Но я замечу, ради истины,
Что не заметил в них печали.

Заметил я в хитросплетенье
Их неустойчивого хора
Великолепие паденья.
Великолепие разора.

Они смеялись безответно
В пылу трагической игры.
И громко радовались ветру...
Но это тоже – до поры...

Памяти мамы

Сколько льдов и снегов и тумана!
Сколько бед и предательств во мгле!
Где теперь моя грустная мама? –
Тридцать лет в этой грустной земле.

Не успел проявить интереса,
ни помочь, ни отринуть кошмар.
Почему из весёлой Одессы
ты рванула тогда в Краснодар?

Вот портрет – улыбнулась хотя бы,
рассказала про старую жизнь
где впервые увидела папу,
познакомились как и сошлись?

Над былым голубая завеса,
за которой клубится беда.
Я родился в период репрессий,
и они не прошли никогда.

Сколько хамства и лжи, и нахрапа!
Комсомолия, голод и культ...
Что содеял мой ветреный папа,
чтоб тебя уничтожил инсульт?

Эта жизнь расцвела и распалась.
Всё забыто – осталась молва.
Впрочем, нет – ничего не осталось!
Лишь душа твоя, чую, жива.

Всё летает она над Москвою
лёгким облачком в мареве дня.
А ночами кружит надо мною
и глядит, и глядит на меня.

Сон

Брови рисованная дужка,
Взор, полный страсти и огня...
Моя безумная подружка
Летает в ступке вкруг меня.

Остановилась, что-то просит,
смеётся, плачет и зовёт,
и лжёт, и любит, и поносит,
злословит, кается и лжёт.

А я в раскованности детской,
но лысоватый и седой,
кричу ей что-то по-немецки,
я – старый мальчик молодой.

* * *
Ах, какие ясные деньки
Придержала осень напоследок...
Я надену завтра сапоги,
В лес пойду, зажгу костёр из веток.

Посижу. На пламя посмотрю.
Станет и беспечно и крылато.
И негромко песни попою.
И сварю супец из концентрата.

Буду тихо думы ворошить,
нa небо белесое взирая,
А потом пойду себе бродить,
может быть, грибов пособираю.

* * *
Надоело ходить по врачам.
И по дамам ходить надоело...
На кровать волоку по ночам
это грузное, жёсткое тело.

За дисплеем штаны протирать,
корчить лик молодого поэта!..
Неужели пора умирать
и забыть всё, что знаю «про это»?
Да, пора – понимаю и это...

Всё развеялось – дымка ли? дым?
И душа, словно старая клуша.
Димка! Димочка! Димонька! Дим!
Что ж не смог вечно быть молодым?
Не сберёг свою ясную душу.

Но ведь книги, любовь и мечта...
Ковда! Ковдочка! Димка! Дымочек!..
А ты помнишь, как жил ты тогда?
Помню! Но не скажу – ставлю прочерк...

Век мой всё же меня не сгубил,
протащил через муки и беды
А как жил, разлагался, любил –
Роют пусть говнюки-ковдоведы