Михаил Грозовский


* * *
Окно было настежь,
И шторы дышали апрелем.
И куст, воробьями заряженный,
Весь пролетарский запал
Весне отдавал
И звенел.
И в сосульках прожилки горели.
И кот у соседей под вечер из дома пропал.

И было смешно и легко.
И хотелось дышать как попало,
Обняться со всеми,
Любить без разбору, без дна...
Мне было шестнадцать.
Для полного счастья хватало
Мгновенной весны и открытого настежь окна.

Лошадка

Возил я с водою бидоны и бочки.
Телега, скрипя, громыхала на кочке.
"Трень-брень", - говорили бидоны друг другу.
Вода из бидонов плескалась по кругу.

Лошадка бежала ни шатко, ни валко.
Вода, коли есть, так ее и не жалко.
Зато, как сгружали бидоны,
мы той
поили лошадку студеной водой.

Я брал из столовой буханку черняги,
руками разламывал хлеб для коняги,
на крупные грубые части делил
и крупною грубою солью солил.

Забыть ли тот хлеб, раскуроченный грубо?
Как брали его лошадиные губы,
к ладони моей прикасаясь слегка...
...И сердце забудет,
да вспомнит рука...

Детство. Ночная гроза
Ужалила молния землю,
На миг озаряя поля,
И мощь раскаленного стебля
Впитала ночная земля.

Твердыня ее задрожала.
Мы видели с братом вдвоем,
Как плоть огненосного жала
Она поглотила живьем.

Как будто бы рухнула рядом
Небес вековая стена.
Над нами могучим разрядом
Прошла грозовая волна.

Она раскатилася лихо,
Из молнии вытряхнув злость.
И вновь стало сонно и тихо.
И все на душе улеглось.

О чем-то мы с братом мечтали,
До неба мечты возводя.
И долго, счастливые, спали
Под шум проливного дождя.


* * *
М. Зурину

Я только на миг, только на миг уснул...
В ранние канул дни.
Видел, как во дворе
с другом и братом втроем
бегаем просто так...
Это была игра...
И хохочем до слез...
Потом подошел отец,
на руки всех поднял,
начал сам хохотать...
Я только на миг, только на миг уснул...
Вздрогнул, глаза открыл...
Все еще вижу двор,
друга, брата, отца...
Лишь позабыл игру...
Они хохочут втроем.
Они на меня глядят.
Словно каждый из них
ответного смеха ждет...
Я только на миг, только на миг уснул...

Предки

Их нет, но они живут,
Блуждая в моей судьбе.
Они меня ждут и ждут,
Они меня ждут к себе.

И разум мой не угас
За гранями бытия.
Их нет, но который раз
Я вижу: им нужен я.

- Мы ждем тебя в свой черед! -
Но я кричу на ходу:
"Пусть кто-то кого-то ждет,
А я никого не жду!"

Но только ночь, только ночь
Затеплится, как в крови
они...
Я гоню их прочь,
Но знаю - они мои.

Их нет, но они живут,
Блуждая в моей судьбе.
Они меня ждут и ждут,
Они меня ждут к себе...

* * *
Валентину Вихореву

Сидел бамбуковый медведь
на берегу реки.
Сидел, глядел, как по воде
расходятся круги.

Гуляла рыбка в глубине,
бежал за кругом круг.
Сидел медведь на берегу.
Вблизи шумел бамбук.

Я там вовеки не бывал,
в той дивной стороне.
Но ветер думы навевал
и относил их мне.

Хотя бы краешком одним,
минуткою одной
мне захотелось в чудный мир,
воображенный мной.

Вот так с друзьями посидеть
и пригласить подруг,
а рядом рыбка, и медведь,
и речка, и бамбук...
М.Беспалову

Ты входишь осторожными шагами
В осенний лес. Он молчалив и пуст
Хрустят сухие листья под ногами,
Ломаются...
Их напряженный хруст

Любой твой шаг в лесу сопровождает.
Твои следы утоплены в листве.
...Редеет клен. Осина облетает...

В безропотном древесном существе
Такая гипнотическая сила,
Что стоит только пристально взглянуть,
И строй души, где все так тускло было,
Совсем иную обретает суть.

На торжестве губительного пира
Среди лесной осенней пестроты
Глубинную немую тайну мира
Вдруг ощущаешь судорожно ты.

И сразу же природе на потеху
Спешишь назад, шагая широко
Туда, туда... поближе к человеку,
Где даже если глупо, то легко...

* * *
Андрею Тихонову

Ты слышишь, друг, как ветер по деревьям
С осенних листьев собирает шум?..
Ты чувствуешь, как чей-то голос древний
Приносит нам древнейшую из дум?

Нашептывает что-то о грядущем...
Напоминает что-то о былом...

Как сладко пахнет желудем гниющим!
Как все пронизано кругом
Спокойным ожиданьем забытья!

Смотри, как просто листья опадают.
Как будто впрямь они такое знают,
Чего не знаешь ты, не знаю я...

Высокий дуб, кривой и непреклонный,
Распахнут настежь и тысячерук.
И черная на дереве ворона,
Как бы спохватываясь вдруг,

Напоминает миру без конца,
Что он сомнителен и зыбок,
Что жизнь любого мудреца
Есть сумма всех его ошибок.

Что все не так, что будет все иначе,
Что мы уйдем до наступленья тьмы,
Забыв про то, что в дебрях ветер плачет
И стынет лес в преддверии зимы.

* * *
Веселая сойка,
Убитая мною.
Зарытая мною
В снегу под сосною.

Мне друг говорит:
"Несъедобная птица".
От свежего выстрела
Гильза дымится.

"Считай, - говорит, -
Что стрелял вхолостую".
А сойкино место
На ветке пустует.

* * *
памяти Андрея Тихонова

Кошка пела на окне.
Мне казалось - обо мне.

А еще висел портрет,
где мой друг сквозь вечный свет
на стене вблизи окошка
слушал то, что пела кошка.

Думал думу на стене.
Мне казалось - обо мне.

А потом пошел снежок.
Кошка сделала прыжок
и ушла прыгучим бегом.

Глядь: в окне зима со снегом...
Забытье... Кошачий след...

И мой друг сквозь вечный свет
все следит за тишиною,
за живым за бренным мною...

И растет ничья вина.
Во Вселенной.
У окна.

Два окна

Ее окно. Мое окно.
Друг друга знаем мы давно.
Живем напротив. Мне она
В прямоугольнике окна
Всегда видна.

И это лучше, чем кино.
Она глядит в мое окно,
А я - в ее. Глядим вдвоем.
И нашим чувством упоен
Микрорайон.

Но ничего не решено.
Должно быть, так и суждено
Друг с другом быть наедине,
Но только ей в своем, а мне
В своем окне.

* * *
Она его неистово
Любила, невезучего.
Они встречались исподволь
От случая до случая.

Звонит она украдкою
Приходит с разрешения.
К столу приносит сладкое...

Такие отношения,
Такая вещь обычная:
Две жизни - две нескладные.

Варенье земляничное...
Конфеты шоколадные...

* * *
Не всем назначена любовь,
Но всем назначена дорога.
Мужайся, брат.
В пути от Бога
Не всем назначена любовь.

А если явится к кому
На взлете лет или на склоне,
То слепо, вдруг... на переломе
Из близи в даль, из света в тьму.

И не затем, чтоб скрасить путь
Или судьбу переиначить,
А душу вспышкой обозначить
И мигом вечность обмануть.

* * *

Ну что за черт, ну что за черт,
ну что за дьявол, бог ты мой!
Ведь шел домой, спешил домой,
а оказался у пивной...

Наверно, ноги у меня
имеют собственный секрет.
Ведь шел домой, спешил домой,
пришел домой, а дома нет.

Была там скромница одна...
Как пили -помню не вполне...
Я ей -стихи ...
В ответ она
всю душу выплакала мне.

И ведь почуяла, лиса,
что слаб я к жалостной судьбе.
Ведь шел домой, спешил домой,
пришел домой.., да не к себе.

А там -всего одна кровать.
Ведь шел домой я , видит бог!
Эх, кабы ведать, кабы знать
Секрет своих дурацких ног...

* * *

Т. А. С.

День скрытным был и молодым.
Ночь грешною была.
Очнулся - замело следы,
И даль белым-бела.

Оно и верно: счастьем впрок
Не запастись навек.
Сегодня вышел за порог,
А за порогом - снег.

Сосед на ухо трень да брень,
Могу ли чем помочь?
...Сосед, верни минувший день,
Ту женщину и ночь.

Ему, конечно, невдомек.
Он добрый человек.
А я вот вышел за порог,
А за порогом - снег.

* * *
А пóд вечер тяжесть на сердце легла...
Поблизости старая тетка была.
-Вздыхаешь? Небось, сочиняешь стихи? .
Для важности тетка надела очки.

-Зачем?
-Ни за чем.
-А кому?
-Никому.

-Умен, -говорит, -ты, видать по всему.
Да знаю я все о тебе, дураке,
по линии жизни на левой руке.

И хмуро сказала, взглянув на ладонь:
-Сожрет тебя, парень, бесовский огонь.

Старуха ушла, и, повесивши нос,
Я долго глядел на скрещенье полос,
На хитросплетенье морщинок и вен,
На линию жизни, дающую крен.

Ну, ведьма!

Я вытащил чистый листок
и вдруг написал эти несколько строк.

Пробились стихи, да и канули в тьму.
Зачем?
Ни за чем.
А кому?
Никому...

* * *

Пиши как пишется...
Рассеянной душе
Движенье дай для радости и боли.
Для встреч на запредельном рубеже...
Все скажется твоей помимо воли.

И ты не угадаешь взлет,
Когда, идя волной слепою,
Поэзия сама тебя найдет.
И схлынет как волна...
Сама собою...

* * *
В ожидании чуда земного -
Или впрямь это вечер такой -
Представляю я снова и снова
То, что будет уже не со мной.

Все мне видятся травы и дали.
Я гляжу им улыбчиво вслед.
Я хочу, чтоб меня вспоминали,
Даже если и смысла в том нет.

И не важно: зима ли, весна ли...
Просто жизнь. Просто вечер в окне.
Я хочу, чтоб меня вспоминали -
И не знаю, зачем это мне.

Пес

Пес здоровый, но дворовый.
Вид как будто бы суровый,
а возьмешь для службы - плох
и выкусывает блох.
Глуп.
И хоть размеры - с тигра,
а в душе лишь блажь да игры.
Нет породы - нет и спроса.
И поэтому барбоса
отовсюду матюгом,
отовсюду сапогом
без разбору:
в морду, в грудь,
по хребтине...
Ты побудь
в этой шкуре...
Грозен вид,
а поманишь - и юлит.
Просит жрать.
Не обессудь.
Ты голодным-то побудь
по два дня, а то и по три...
Ты побудь, а мы посмотрим...

Кот

Поздний вечер. Ветер свищет.
Дождь. Мерцанье фонарей.
Здоровеннейший котище
Желтые раскрыл глазищи
И скребется у дверей.

Молча смотрим друг на друга.
Он узнал меня, ворюга.
Счеты с тем у нас котом.
Счеты мы сведем потом,

Нынче поздно.
Ветер злится,
Дождь за шиворот струится...

Я коту хочу помочь.
"Заходи!"
Но кот боится.
Фыркает. Уходит прочь.
В ночь.
В пустыню.
В темноту.
Так спокойнее коту.

Комар

Комар над ухом прозвенел,
Аж дернулась щека
И зуб заныл.
Видать, летел
На кровь издалека;

Видать, почуял жизнь, злодей,
А может, смертный час.
Ну что ж, попей ее, попей...
Небось, в последний раз.

Попей, попей, пока живой,
Хлебни еще глоток.
Сам виноват, голубчик мой,
Сам виноват, браток...

* * *
Поэт не должен быть счастливым.
Иной ему назначен путь.
Житейским благом боязливым
Поэта вам не обмануть.

Ему смешны условья ваши.
В земные пущенный края,
Он призван отхлебнуть из чаши,
Из горькой чаши бытия.

И тем слышней его участье
В круговороте лет и зим,
Что он воспеть приходит
счастье,
А не воспользоваться им.

* * *
Одиночество -слово ночное.
Примостилась луна на трубе.
"Не вздыхай, -говорит, -предо мною.
Не загадывай муку себе.

Не дари ты мне смертную думу,
Не делись человечьей виной.
Я наслушалась всякого шуму,
И, поверишь, спокойней одной.

Спи-ка лучше... И спорить не стоит...
Что возьмешь со старухи-луны?
Одиночество - слово ночное.
И темны наши души, темны..."

Ворона на стройке

Стоит нагая осень,
И мокнет серый двор,
И мелкий дождик косит
Строительный забор.

Дворовая ворона
В дни осени нагой
Кричит в окно фургона:
-Здорово, дорогой!

Ей голос из фургона:
-Привет, едрена вошь!
. . . . . . . . . . .
Обидчивой ворону
Никак не назовешь.

Зато она со стройки
Несет и се, и то.
От стройки до помойки
Примерно метров сто.

По-наглому таскает,
Характер не тая.
Зато -она простая.
Зато -она своя.

* * *
Вернешься на родину... Мало ли разных сторон,
Откуда судьбою нам, к счастью, дано возвратиться...
Приедешь, увидишь знакомый шумливый перрон,
Услышишь,
как сердце у самого горла стучится.

И, жадно вбирая обычную русскую речь,
Изведаешь боль, неизвестную сердцу доныне.
И будешь прощен. И от всех многочисленных встреч
Останется притча о блудном вернувшемся сыне.

И узы родства, уходящие в недра земли,
Окажутся крепче страданий твоих в одиночку.
И всё, кроме родины, тихо исчезнет вдали.
Замкнется и съежится в жалкую слабую точку.

* * *
В час, когда пенсионеры
Вспоминают о былом,
Я, свидетель прежней веры,
Восседаю за столом.

Настороженно-серьезно
Каждый раз вжимаюсь в стул
Перед той эпохой грозной,
Доносящейся как гул.

Перед той эпохой странной,
И суровой, и чудной.
Перед жизнью ураганной,
Занесенной сединой.

Перед их высокой болью,
Что уходит вглубь веков,
Оставляя свет невольный
В душах этих стариков.

Державная дума

Рванули щеколдою ржавой.
Пустили в страну сквозняки.
На думу великой державы
набросились, наивняки.

До неба наделали шуму,
три шкуры содрали с земли,
а только державную думу
никак одолеть не смогли.

Она неподвижной осталась
на фоне всеобщих потуг.

"Та дума без нас начиналась, -
сказал отъезжающий друг. -
И можно мечтать до могилы,
что что-то изменится здесь.
Но будет все то же, что было,
поскольку так было и есть..."

* * *

Андрею Шумяцкому

Бочком, бочком, наискосок,
почти бесследно
прошло и лодочкой в песок
уткнулось лето.

Случайной нотой на струне,
едва задетой,
и звездной ночью август мне
сказал об этом.

Еще светает в шесть утра,
но невесомо
и властно новая пора
подходит к дому

и ждет уже не легких слов,
не дуновений,
а зрелых мыслей, холодов
и откровений.

Что ж, я один, без неудач,
при урожае
живу и в город с летних дач
не уезжаю.

Но вижу: август поиссяк
и у колодца
дежурит туча на сносях,
вот-вот прольется.

Собаки воют, головой
все ближе к небу.
Я им несу, заслыша вой,
костей и хлеба.

Пока я здесь, они летят,
они встречают...
Как уеду, загрустят
и одичают.

Потом -зима одна на всех,
а ей, незрячей,
что дерево, что человек,
что пес бродячий...

* * *

В котле гигантском, недохристианском,
на коммунальном медленном огне
варился я...
Вбирая гул пространства,
империя сопутствовала мне.

Я влился в хор, хоть был рожден для соло,
и в пряной гуще братства и любви
всю крутизну кипящего рассола
впитали поры бренные мои.

Я схвачен был эпохою тотальной,
но верил в самой тайной глубине
своей фатальной, экспериментальной,
умом, увы, не понятой стране.

Я растворился в голосе народа,
когда снаружи инобытиё
пришло из телемусоропровода
и расстреляло прошлое моё.
И вот я стал солистом поневоле.

Изобретая будущность свою,
я сам себе выдумываю роли
и в переходах нищим подаю.

Мои года на ниточке повисли,
и что там нынче варится в котле
душа не ведает...
Ну а бездушной мысли
и без меня хватает на земле...

* * *
Под музыку Земли
я превращаюсь в снег
и на добро и зло
не рву себя на части.

Я жажду разделить
любовь свою на всех,
на большее число
мечтающих о счастье.

Я грежу наяву.
Свою беру в расход,
но в душу глубоко
твою не западаю.

Я рядом. Я живу
для всех.
Мой снег идёт
и тихо, и легко,
и не надоедая...