Ирина Гирлянова


***
Я ощущаю фальшь
на кончике сознания.
Я утверждаю, – блажь –
все ваши начинания.
Я понимаю, - чушь –
все наши песнопения,
и верить не хочу
ни в идола, ни в гения.
Больна и голодна,
развинчена, развенчана,
лежит моя страна,
как брошенная женщина.
***
Обезъязычена. Не чую языка,
с щенячьих лет натаскана на русский.
Ахейцы ли, дорийцы ли, этруски –
затеряны и вытерты в веках…
Так разве важно, мова иль молва
тебя заполнит с головы до пяток?
Мысль не словами, чувствами богата,
как разумом, не шляпой, голова.
Я разумею, понимаю: вдрызг
бить, разбивая, и ломать – не строить.
Пал Вавилон. В огне погибла Троя.
И не осталось крох и даже брызг.
И будет так, по крайности, всегда,
во всех столетьях, лицах и столицах…
Горячих распрей мутная вода,
на стыках остывая, отстоится.

***
Исчерчен весь стрижами небосвод, -
пернатым – дом, и поле для сраженья.
Который год, как весь честной народ,
я в броуновском двигаюсь движеньи.
Молекула, такая же, как я,
на повороте обошла меня!
Под свежим ветром ждёт китов планктон,
кому-то - пища, что уже не плохо.
Евклид, Конфуций, Пифагор, Платон –
блестят под микроскопом Саваофа.
И, как ни странно – все моя родня.
Природный вид приветствует меня.
Слоны слонят купают нагишом.
Как мне, им век свой суждено слоняться.
Не выбирать им: малым быть в большом,
или большим над малым наклоняться…
Но нам дано лишь таинство огня!
Спасает человечество меня.
Как любит жизнь любой слепой червяк!
В любви самодостаточен и весел.
Делись и властвуй на исходе дня
беспутством разговоров и агрессий.
Что – внешний вид, и даже что – язык,
которым разговаривать привык?

***
Я хочу говорить
на своём языке,
хоть, быть может, другой – интересней.
Но по-русски
в далёком моём далеке
пела мать колыбельную песню.
И ведь я ни при чём,
что живу на земле
той, где пришлого люда немало,
исповедую грусть её чёрных полей,
ем её украинское сало.
Ведь не гостем на ней,
беспокойно живу,
обжигаясь в обугленной правде,
попадая в струю ли,
держась на плаву,
или что-то пытаясь исправить.
Я товарищей «щирих»
по-русски люблю,
им с донбасским акцентом отвечу.
Но по-русски дышу,
и по-русски пою,
и шлифую жемчужины речи.
Не дано выбирать нам,
когда или где
суждено ненароком родиться.
У земли – ясно солнце,
язык – у людей.
Мой народ – это многие лица.
Видно птицу по перьям,
народ – по речам.
Солнце всем одинаково светит.
Разговоры бессмысленны, если кричат
у врагов одинаково дети.
Снова палки готовим и камни несём
с непонятною злобой своею.
- Выбирайте из двух! Выбирайте, - и всё!
Не хочу выбирать! Не умею.
Пограничный мой край,
Пропылённый Донбасс, -
не Россия и не Украина.
Много крови различной намешано в нас,
только крепкое сердце едино.
Вседержавная ложь, что копилась тайком, -
это бред, сумасшедшая ересь.
Я горжусь
всенародным своим языком,
на котором люблю и надеюсь.

ИЗМОР.
Потемнело небо-небушко.
Жизнь сгорает, как свеча.
-Ненько, хліба! Мама, хлебушка!
Шепчут губы, не кричат.
Одинаково! Однаково!
Голод, мор, голодомор…
Острозубою собакою
разделяет нас забор.
Выжить – это не безделица,
легче было разделить.
Есть умельцы и умелицы
дело делать. Будем жить!
Вспоминать годину тяжкую
страшно, честно говоря.
Правда желтою бумажкою
содрана с календаря.
Потемнело небо. Тучею
кровь прихлынула к вискам.
Мы по жизни невезучие,
не хватает «тяма» нам.
Как травить и как натравливать
на народ другой народ, -
это право на бесправие.
Это было и пройдёт.
Мегафоны надрываются,
виноватых ищет власть…
Всё плохое – забывается.
В грязь лицом бы не упасть!

***
Заклинило. До крови на крови.
Назло врагам, кондуктору и мужу –
о чём хочу! А не о том, что нужно.
Не о любви. А, впрочем, о любви.
Сюжетам и эпитетам – отбой.
И даже проще: главное о главном.
Без пафоса, без прошлой фальши славной,
ты, Родина, скажи мне, что с тобой?
Звенит струна, напряжена струна.
Металл устал и проломилась крыша.
Когда-то часть страны, теперь страна
лежит в бреду, лежит и хрипло дышит.
Заморские румяны доктора.
Им видимость работы – есть работа.
Им – не болит! Им только бы содрать –
последнюю, пропитанную потом…
Бедна - была. Но в бедности – горда.
А в нищете - уже не до гордыни.
Стоят заводы, плачут города,
деревни смотрят окнами пустыми.
Заклинило! Идём ко всем чертям,
идём ко дну… А хочется – на воздух.
Любовь к земле, где родилась, - серьёзна.
И никому я это не отдам.

***
Упаси меня бог - от «поэтов»,
от чумных и бродячих собак,
от войны и её лазаретов –
упаси меня, бог и судьба;
от других необъявленных воен,
от азарта спортивных кровей,
где по мячику лупят ногою,
как по грешной моей голове.
Сохрани мне великое чудо –
свежесть жизни до поздних седин.
Пусть меня не застанет остуда
и простуда один на один.
Пусть – не враз – отпадёт шрукатурка,
древних фресок послышится плач…
Упаси меня, бог, - от придурков,
отбивающих слово - как мяч.
Первозданное «Слово», в начале,
в сумасбродном дыму кабака –
от отчаянья и от печали
упаси меня наверняка!
Дай мне, боже, креплёность и крепость
и в моей обозлённой крови.
Упаси меня ляпнуть нелепость.
Просто шуткой её назови.
Помоги мне простить. И как птицу
отпусти на хлеба – навсегда.
Упаси от того, что случится.
Не продаться бы. И не продать.

***
Счастье в руки плыло,
а, быть может, - не счастье?
Заскорузлую прорубь затянет ледок.
Я не знаю, за что настигают напасти
или счастье людей постигает за что.
Не простой соглядатай, проезжий, прохожий,
средь моих берегов равнодушный транзит,
я касания жизни предчувствую кожей,
прикасаясь к родимейшей нашей грязи.
Из-за собственной лени и собственной скуки
до духовной и всякой дошли нищеты.
Только просят работы замерзшие руки,
только головы целы ещё, не пусты.
Так давай же не будем метаться и охать,
мы бедны, но заполнены жизнью живой.
Нам такая судьба, нам такая эпоха.
Нам в холодную прорубь нырять с головой.



РАЧЬЕ.
Мы пятимся задом назад.
И всякую падаль сжираем.
В кипящих котлах умираем
и знаем: нас тоже съедят.
Зачем же вперёд нам глядеть,
пока не заполнено брюхо?
Когда отзовётся проруха,
успеем уже погудеть!
И мы, покраснев от беды,
бессилья и собственной злости,
никчёмные панцыри-кости
топорщим из жаркой воды.
Но знайте, обжоры, когда
кого-то из братии хлопотной
утянет живая вода, -
мы вас с удовольствием слопаем!

***
Ошарашена. Огорошена.
Не в опале и не в чести.
Разве трудно сказать хорошее,
И по-доброму чуть польстить?
Так устала, что жить не хочется.
Но заоблачных мыслей лёт
пролегает над одиночеством.
Пусть воркует, хоть не поёт.
Многословие, многоглавие,
как напутствие в дальний путь.
Славно русское православие, -
перемелется как-нибудь.
Укрепляя себя молитвою,
упираясь с большим трудом,
многоликую, монолитную
ремонтирую жизнь, как дом.
Разбираю завалы жуткие
до мольбы среди злой молвы:
-Где вы, добрые, где вы, чуткие?
Только слышит ли кто, увы!