Ирина Анастасиади

Они стояли на самом краю обрыва. Там, внизу, бурлила, клокотала, дразнилась пенными языками темная вода моря. Ледяной ветер пронизывал тело, надувал пузырем рубаху, трепал тонкий трикотаж брюк. Светловолосая девушка, стоявшая перед ним, жалась к его груди, заглядывала в глаза и жарко молила:

- Не бросай меня, Коля,…не уходи,…останься…

Он ладонями крепко сжал её запястья, пытаясь оттолкнуть от себя, прошептал в белое пятно лица:

-Не могу, прости…

-Ах, так! – воскликнула девушка, выдернула из захвата ладоней свои руки, обняла его за шею и вдруг резко откинулась назад. И он, оплетенный её объятиями, рухнул с обрыва, падая камнем вместе с девушкой, в стремительно приближающуюся кипящую всплесками черную волну, дико крича: «Н-е-е-ет!»…

-Коля! Коля! Да очнись ты! Коленька! - голос жены, трясущей его за плечи, был пронизан страхом и беспокойством. - Да что же это! Коля!

Мужчина открыл глаза. Он лежал на кровати, в своей спальне, рядом с ним стояла жена Катерина в шелковой ночной рубашке. Невысокая грудастая брюнетка «ягодного» возраста. «Сон. Это только сон. Ужасный, кошмарный, почти реальный, но все же, сон», – подумал Николай Костомаров, вытирая противный липкий пот со лба краем цветастого пододеяльника. Жена отошла на полшага к тумбочке, взяла стоявший там хрустальный графин и налила в матовый стакан холодного морса.

-На, попей, – предложила Катя.

-Не надо…не хочу…

Женщина сама сделала глоток из стакана, присела на край кровати:

-Что с тобой твориться, а, Коль? Как с деревни вернулись, ни единой ночи спокойно не спал! Опять кошмар?

-Да, – ответил Николай, рывком откинул одеяло, сел, опустил ноги с густыми черными волосами на голени и бедрах на пушистый зеленый прикроватный коврик. Потом встал, поддернул темно-синие «семейники» и, взяв с тумбочки пачку сигарет и зажигалку, пошел на лоджию – покурить. Жена, накинув на плечи легкий халатик, пошла следом.

Августовская ночь была теплой. Новорожденный месяц острыми рожками бодал звезды, которые крохотными светлячками рассеялись по фиолетовой скатерти неба. Легкий ветер, словно на крыльях, принес в открытое на лоджии окно третьего этажа запах прожаренного дневным солнцем асфальта, едкую испарину спящих автомобилей, а через мгновение швырнул людям в лицо тонкий, еле слышный аромат кустовых роз, с клумб перед домом.

Николай, темноволосый мужчина лет сорока пяти, высокий, статный, с правильными чертами лица нервно курил, делая резкие затяжки почти без перерыва. Катя, положив руки на край лоджии, молча смотрела на спящий город. Улицы были пустынны, только одноглазые фонари стояли недвижно, не обращая внимания на заигрывания светофора, подмигивающего им с перекрестка.

-Сглазили тебя, что ли…- сказала ночной тишине Катя, – может, бабку какую найдем?

Николай потушил окурок в пепельнице, обнял за плечи жену:

-Найди, …измучился совсем,…через неделю на работу выходить, а я как лимон выжатый…

-Может, сначала врачу покажешься?

-Да ходил уже! Толку-то! Наш психолог, чёрт бы его побрал, про подсознание да переутомление талдычил! Три тыщи отдал, а результата ноль! Кать! Хоть и не верю я в эту хиромантию, лучше бабку найди. Может, и вправду сглазили? Или позавидовали?

-Да уж, - протянула Екатерина, - есть чему позавидовать! Говорила тебе, не надо было на машине ехать! А мы! Приехали, всем подарков дорогих навезли, водкой две недели всю твою родню поили! А они? Кроме матери никто спасибо не сказал! Всё с усмешками, да подколками глупыми в ответ! Тьфу!

Через два дня стараниями Катерины бабка – ведунья была найдена. Жила она в деревушке за 200 километров от Москвы, и чета Костомаровых, встав рано утром, позавтракав, заправив на бензоколонке мощный «Лексус», выехала по полученному адресу.

Домик бабки прятался среди густо разросшихся высоких рябин, с еще не созревшими оранжевыми гроздьями, на толстых ветвях. В небольшом дворе посетителей было мало: суетливая блондинка лет тридцати, тщедушный мужичок с дрожащими руками, бесконечно шмыгающий сопливым носом, и дородная тетка с пергидрольной завивкой на голове.

-Вы к бабушке Нине? – скорее утвердила, чем спросила, блондинка. Костомаров отмолчался, а Катя кивнула в знак согласия головой.

-Ой, правильно! Баб Нина сколько народу вылечила! Прямо кудесница! Я только к ней езжу, чуть что, я сюда…всегда помогает…и денег не жалко,- известила всех блондинка. Мужичок достал из кармана мятый носовой платок, высморкался и просипел в ответ:

-Не скажу, что кудесница, но польза есть…вот, опять приехал,…другие-то от меня и вовсе отказались,…а баб Нина тянет,…хоть так, но живу…

В разговор вступила пергидрольная:

-Понимать надо. Она одна, нас много. Да и в возрасте, силы не те,…потому и результат разный. Кому сильно поможет, кому - вовсе никак.

Костомаров призадумался. Идея жены показалась бредовой. Ладно, эти, невооруженным глазом видно – небольшого ума люди. А он?! Главный инженер, с двумя высшими образованиями, атеист, не верящий в эту мистику, что тут делает? Николай повернулся к жене, а она, словно почуяв его желание уйти, нежно прикоснулась к его плечу и прошептала:

-Коленька, ты не сердись,…потерпи,…а вдруг толк будет?

Костомаров секунду поразмыслил и так же тихо ответил: «Ладно. Думаю, хуже не будет».

Бабка Нина, толстая, одышливая; с лицом, напоминающим изжульканную газету, с заплывшими тусклыми глазками и огромным красным носом, выдававшим пристрастие хозяйки к зеленому змию; да вдобавок неопрятно одетая, никакого душевного трепета у Николая не вызвала. Наоборот, мозги заполонила смесь разочарования и брезгливого пренебрежения. Но, ведомый строгим взглядом жены, он прошел вперед и сел на предложенный бабкой стул довоенного производства.

-Э, милок! Порча на тебе! Давняя! От седьмого колена идет! Нет, и не будет тебе удачи, если не снимешь! – вынесла приговор бабка, чуть поводив пухлыми ладонями возле костомаровской головы.

-А сколько денег надо? – поинтересовалась Катя.

Бабка наметанным глазом прошлась по гостям,их дорогой одежде, серьгам с бриллиантом, туфлям из крокодиловой кожи и известила:

-Тыщ семьдесят- восемьдесят станет. Меньше не возьму. Работы много.

Катины ресницы дрогнули, рот приоткрылся, она хотела что-то сказать, но Николай быстро встал, схватил жену под локоток и с силой вытолкнул её из полутемной комнатенки. Через минуту супруги уже сидели в машине, медленно ползущей по деревенским колдобинам. Проехав почти до околицы, где дорога сворачивала на шоссе, Николай нажал на тормоз.

-Ты чего? – удивилась Катерина, – вернуться хочешь?

-Нет. Пить хочу. Вон, колодец видишь? Пойду, напьюсь.

-Я с тобой, – заявила жена, и Костомаров возражать не стал. Вдвоем, держась за руки, они подошли к колодезному срубу, возле которого стояла женщина средних лет и крутила ворот, вытягивая на поверхность ведро с водой.

-Давайте помогу, – сказал Николай, подошел к женщине и без спроса перехватил деревянную мокрую ручку ворота. Женщина отошла на шаг назад и стала ждать. Цинковое ведро всклень было наполнено прозрачной водой, она даже чуть выплеснулась, когда Николай стал переливать её в подставленное женщиной другое ведро. Костомаров вновь бросил цепь в жадно открытый рот колодца.

-Поди, у Нинки были? – вдруг спросила женщина, – что, и у тебя порчу от седьмого колена нашла?

Женщина усмехнулась и продолжила:

- Не верьте ей: шарлатанка она. Лучше б к Пелагее сходили, коли проблема есть.

На Костомарова вдруг накатила волна веселого бесшабашного удальства:

-А пошли к Пелагее. Хрен редьки не слаще, но чем черт не шутит, пока бог спит? Дорогу покажете?

Женщина осудительно покачала головой:

-Зря вы так. Пелагея – настоящая. Если пойдете – сами увидите.

Костомаров напился студеной воды, вытер губы, обернулся к женщине:

-Извините. Просто…

-Да ладно, я понимаю,…умные-то люди от Нинки бегом бегут, только недалекие на её фокусы ловятся…Пошли, что ли? Или лясы точить будем?

-Пошли, – согласился Николай, – только может на машине лучше?

-Не проедешь. Машину тут оставь. Ничего ей не сделается. В нашей деревне варнаков нет, на чужое добро охочих, – ответила женщина, положила коромысло на плечи и пошла вперед по узкой травянистой тропинке. Костомаровы пошли следом.

Дом Пелагеи тоже был небольшим, но блестели на солнце чисто промытые стекла, радовали глаз резные наличники, выкрашенные в голубой цвет. В палисаднике перед домом, за низким штакетником, цвели разномастные астры, георгины, гладиолусы и общий внешний вид дома от этого великолепия настраивал на радостный, мажорный лад. Солнце грело нещадно, Николай, одетый в легкую фирменную футболку все равно вспотел, и снова, видимо, от волнения мучился жаждой:

-Кваску бы попить деревенского, ядреного, – вслух высказал он свое желание и вошел в приветливо открытую калитку.

Пелагеи в доме не оказалось. Уютная комната с простой мебелью, с иконами в красном углу, с домоткаными половиками на деревянных крашеных досках, напомнила Николаю родной деревенский дом, где он гостил всего две недели назад.

-Вы подождите чуток, пойду гляну, куда Пелагея запропастилась, видать, в огород вышла, я сейчас, – сказала женщина и повернулась к входной двери. Она не успела сделать и шага, как на пороге появилась хозяйка - маленькая, сухонькая старушка, в белом платочке, в пестренькой кофточке, в белом фартуке, повязанном поверх длинной до пола юбке. В руках старушка держала глиняный запотевший кувшин. Пелагея подошла к Николаю, протянула кувшин к нему в руки:

-На, сынок, испей…ты ж кваску хотел…вот, с подпола принесла…

Костомаров посмотрел в бездонные черные глаза Пелагеи и про себя решил – что бы ни сказала эта бабушка, ей поверит сразу и безоговорочно.

Пелагея долго держала ладони Николая в своих теплых ладошках. Потом, не моргая, пристально смотрела в его глаза. Затем отпустила ладони. Вздохнула.

-Совесть тебя мучает, сынок. Оттого и кошмарит по ночам. Девушку ты предал. А она тебя любила крепко. А ты струсил и сбежал. Вычеркнул её из памяти своей. А недавно ездил туда, где девушка эта жила. Её не вспомнил, а место это, родное для тебя, в сердце оно стучится, покаяния просит. Найди девушку, да в колени пади. Кайся от души. Если простит, всё дальше у тебя сладится хорошо. Не простит – боле тебе удачи не видать. Всё потеряешь, что имеешь. Так- то, сынок.

Костомаров сидел ошарашенный. Каждое слово Пелагеи было правдой. Но что делать дальше, он не знал.

-Она мертвая давно, бабушка Пелагея…У покойницы разве прощенья вымолишь? – просипел он враз пересохшим горлом. Старушка всплеснула руками:

-Да кто тебе таку глупость сказал? Жива она, не сумлевайся! Найти её правда, трудновато будет, но найдешь! Дружок твой, забулдыга, знает, вот у него поспрашивай…

-Спасибо вам, бабушка. Сколько с нас? – подала голос Катерина, до этого тихо и молча сидевшая в углу.

-А нисколь, – ответила бабка, - ты мужа-то своего сильно любишь, токо счас не ревнуй. Дело давнее, ты про то и знать не знаешь. А его не пытай, захочет – сам скажет. А нет – смирись.

-А вы не ошиблись с диагнозом? Может просто сглазили его? Причем тут совесть? Да вы знаете, какой он человек? Честный, порядочный! А вы тут целый роман сочинили! Да по молодости чего не бывает! Столько лет прошло, и только сейчас что ли совесть пробудилась!? Не верю я вам! – возмутилась Катя.

-Да мне твоя вера без надобности – ответила Пелагея – я правду говорю, и муж твой знает, что это правда. У него рыльце в пушку, не у тебя, … а совесть…У иного человека она сродни одуванчику – натворит человек дел, встряхнется, совесть пушинками вдаль улетит, человек дальше живет, как и не было ничего. Только жизнь заканчивает плохо. Голый, да обездоленный. Другой свою совесть путами вяжет, оправдания ищет, мол, не хотел, да сложилось так, не обессудьте, …и дальше живет, до поры пока совесть его путы не развяжет да мучить не начнет. Тогда самое время – покаяться да ошибки исправить. А коли опять заленится да струсит такой человек, тут пощады не жди! За все грехи ответ придется держать!

Пелагея повернулась к Николаю, погладила его по голове шершавой ладошкой:

-Не струсь на этот раз. Вдругорядь грех исправить судьба не даст. Я всё сказала. Ступайте с Богом!

Всю обратную дорогу до дома супруги ехали молча. Екатерина, видимо, внявшая совету бабушки, с расспросами к Николаю не приставала. Дома молча собрала на стол и после ужина, ушла в свою комнату. Костомаров принял душ, лег на широкую постель, закрыл глаза, и память, взбудораженная совестью, вернула его на двадцать лет назад, в те события, которые он тщательно стёр из души.

…Они валялись лицами вверх на разметанной копне сена и держались за руки. А над ними распласталась темно-синяя простыня неба, пришпиленная точечными искорками звезд. И полнощекая луна томно нежилась на темном шелке, прикрываясь легкой пелеринкой тканого облачка, разметанного ветром до состояния прозрачности. Они вдыхали ночной воздух, что был насыщен духами пряных трав, модных в сезоне июля.

-Ты любишь меня, Коленька? - время от времени спрашивала Светлана, стройная девушка с озёрными глазами, откидывая с упругой груди прядь светлых волос.

-Я люблю тебя! – отвечал он, ласково обнимая любопытную подругу за тонкую талию, – больше жизни люблю!

-Коленька! А мы поженимся? - не унималась девушка.

-Да, Светланка! Да! – отвечал он и покрывал поцелуями её обнаженное тело.

Они миловались до самой утренней зари. Едва показался первый луч проснувшегося солнышка, Светлана освободилась от объятий, оделась и шутливо приказала:

-Подъем, мой генерал! Вези меня к счастью!

-Правда, Коль, поехали домой, а то мне мамка такую взбучку даст! И тебе на работу надо!

-Поехали! Но вечером придешь? Я тебя ждать буду!

-Приду, конечно.

Николай сел на мотоцикл, Света устроилась на заднем сиденье. Мотор взревел и влюбленная пара помчалась в родную деревню…

Кто положил посередине дороги спиленное дерево? Это осталось неизвестным, но при повороте, на скорости, Николай заметил преграду слишком поздно. Он пытался затормозить, не успел, и тяжелый «Урал» резко ткнулся передним колесом в раскоряченные толстые сучья. Удар был настолько сильным, что Света, обнимавшая Николая за талию, не удержалась и, перелетев через него, рухнула в придорожную траву.

Николай отделался синяками. Света, упавшая спиной на скрытый травой булыжник, получила перелом позвоночника. Николай три месяца ходил в больницу к любимой. Дарил цветы, утешал, клялся в любви. Но врачи вынесли приговор: Света никогда не встанет на ноги. Он представил свою жизнь с инвалидом и испугался. Что всю свою жизнь будет привязан к женщине, которая никогда не родит ему ребенка, не будет создавать в доме уют, не будет гулять с ним по скверам и паркам, а будет лежать годами на постели, а он, молодой и видный, будет обречен лишь на вынос вонючих горшков…Лопнула в сердце тонкая нить любви. И втайне от всех он купил билет на поезд, решив сбежать без душераздирающих объяснений. Но за три часа до отправления поезда в больницу всё же пришел. Света смотрела на него глазами полными слез и сердцем, почувствовав грядущую беду, просила:

- Ты не бросай меня, Коленька…не уходи…я нашим врачам не верю…я поднимусь, вот увидишь! Только не бросай меня…не уходи…

Он поцеловал её в ответ. Вытер дрожавшими пальцами слезы с её щеки. Попрощался, обещав прийти завтра, и вечером этого же дня уехал в Москву.

…От матери долго не было писем, хотя он писал ей обо всех своих достижениях, что поступил в институт, живет в общежитии, скучает. Но о судьбе подруги не спрашивал. Придумал для себя оправдание, что должна же Света его понять, что ничем он ей помочь не сможет. Если с ней останется, будет вместо одной горькой доли – две… Месяца через три мать прислала весточку. Она радовалась успехам сына, желала всех благ, долго перечисляла деревенские новости, но в последних строках написала: «Ты пока в деревню не езди. Наши-то сильно на тебя злые за Светку. Ты как уехал, мать её в областной центр увезла, там, говорят, Света отравилась, когда узнала, что беременная. Не от тебя ли, сынок? Бог ей судья, но все - же подожди, не приезжай, а заскучаю, я сама к тебе приеду, только адрес вышли».

Не произошло трагедии тогда в его душе от этой печальной вести. Лишь на мгновенье сжала сердце грустинка и отпустила. Еще через пару месяцев Костомаров влюбился в коренную москвичку Катю, стал наводить мосты к её родителями, дело пошло, и терзаться муками совести по покойнице перед свадьбой он не стал. Вычеркнул из памяти светловолосую девушку с озёрными глазами, словно и не было её никогда.

Женился, при помощи тестя устроился на престижную работу, потом родился сын, тут уже и мать из деревни стала помогать посылками с деревенскими яствами, родители жены тоже в помощи не отказывали единственной дочери, и зажил Костомаров как у Бога за пазухой. И Екатерина свою лепту внесла – вышколила его, обтесала, выбила из мозгов деревенщину. Лишь с одной причудой справиться не смогла. Костомаров и дома, и в отпуске носил только ситцевые трусы, не признавая ни плавок, ни боксеров. В родную деревню поехал лишь двадцать лет спустя, не потому что боялся ехать из-за осуждения сельчан, он и думать про это забыл, а потому, что раньше отдыхал он за границей и на южных морях. А нынче занедужила мать и поехал Коля в свою Колывановку. Из бывших друзей в живых остался только Сергей, его одноклассник. Остальных скосила костлявая старуха, кого в пьянке, кого в драке, кого в болезни лютой.

…От воспоминаний отвлекла скрипнувшая дверь. В спальню вошла жена. Включила ночник.

-Не спишь, Коля?

-Нет.

-Может, скажешь всё-таки, о каком предательстве бабушка говорила? Может, не так всё страшно? Мы все по молодости ошибки делаем…

Костомаров посмотрел на жену. Глаза красные, опухшие. Видимо, плакала, пока он в прошлое нырял.

-Правду Пелагея сказала. Грех на мне, Катя…

Екатерина прильнула к груди мужа. Ласково погладила по плечу. Всхлипнула.

-Коленька, …я не знаю, что ты натворил, но если ты подтверждаешь, что бабушка правду сказала, значит надо эту женщину найти и повиниться, …боюсь я, Коль, тебя потерять боюсь и Славку нашего. Придумай что – нибудь!

Костомаров прижал голову жены к груди, чмокнул в макушку.

-Думаю. Да не придумывается. Матери надо позвонить. Может, она что знает, но не говорила, чтобы старое не ворошить.

-Так позвони! Прямо сейчас!

Катерина встала, принесла из другой комнаты телефонную трубку, сунула в руки мужа:

-Звони!

Костомаров в разговоре был краток. Без предисловий он просил мать дать ему адрес Светланы. Мать долго отнекивалась, но потом сдалась, видимо, осознав, что сын требует адрес не из простого любопытства, а по острой нужде и буркнула в трубку:

-Через час перезвони. Пойду Серёгу пытать. Он один только ведает, где Светка обитает. Если еще трезвый, узнаю. А если опять в умат, раньше утра не оклемается.

Перезванивать не пришлось. Минут через двадцать затрезвонил телефон, мать быстро продиктовала адрес и отключилась. Даже не обсуждая тему Светланиного воскрешения. Николай с недоумением читал наспех записанные строки: «Москва, Абельмановская, дом…» и не мог поверить – Светлана живет в Москве и почти рядом с ним! Вдруг бешено забилось сердце, желание увидеть бывшую возлюбленную мощной волной накрыло сознание. Если бы не глубокая ночь, он бы точно поехал к ней. Костомаров взял себя в руки. Глубоко вздохнул и только сейчас понял, что всё это время жена стояла рядом.

-Кать, прости.

Она, с белым лицом, на котором проступали маками красные пятна, обошла мужа, села на кровать с другой стороны.

-Спать давай. Утром разберемся, - сдавленным голосом проговорила Катя и выключила ночник.

Костомаров лежал не двигаясь, но желанный сон не приходил. По тому, как дышала жена, он понял, что и она не спит. Он повернулся к теплой спине Катерины, обнял за плечо, потянул к себе:

-Катюша…Катенька…

-Сплю я, отстань, – отрезала женщина.

Но через мгновенье развернулась к мужу и спросила:

-Ты надо мной долго издеваться будешь? Я в конце концов узнаю, что случилось? Или я у тебя из доверия вышла?

Николай включил ночник. Сел на кровати. Взял руку жены в свои ладони:

-Хорошо. Слушай. Мы со Светой с шестнадцати лет женихались. Она меня в армию проводила и ждала честно. Когда весной вернулся, мы к свадьбе стали готовится. Но, понимаешь, деревня. Там летом свадьбы редко играют. Всё по осени больше. Вот мы от людей и прятались. На дальний покос

ездили. Мотоцикл у меня был - «Урал», мощная машина, я тебе скажу! На нем и разбились. Мне ничего, а Света,… инвалидом она стала. Обезножила. Врачам не верила, говорила – встану, пойду, но я -то знал, что никогда этого не будет. Как представил, что на всю жизнь – горшки, пеленки, коляска инвалидная. Мечта у меня была – учится в Москве, и Света это знала. Мы бы вместе уехали, если бы не авария. И…Струсил я, Катя. Бросил её в больнице и уехал. Потом мать письмо прислала, что отравилась Света. Я тогда о ней и думать перестал. Мертвой посчитал. Потом тебя встретил, полюбил. И закрутилось всё… А в деревне, когда с Серёгой гуляли, прошел я возле её дома и тогда кольнуло сердце иголочкой, что здесь первая любовь моя жила, кольнуло и отпустило. Только, когда домой вернулись, она мне с первой же ночи сниться стала. Только я в толк не мог взять, что это Света. Во сне лица не видел. Пятно белое и всё. Точно Пелагея сказала, я всё забыл, а совесть моя вспомнила. Я тебе всё рассказал. Кать, ты мне как женщина скажи – можно меня простить?

Голос мужчины дрогнул. Он с тревогой ждал, что ответит жена на его исповедь. Но она молчала. Высвободила руку из ладони мужа, вытерла слезы с глаз и отвернулась.

-Катя…Катюша,…ты что? – оторопел Николай.

-Значит, если что со мной случится, ты и меня бросишь? Побрезгуешь, значит, горшки выносить, да? – голос жены был злым и острым, словно отточенное лезвие.

-Да ты что?! Катенька! Тебя – никогда! Я тебя люблю! Ты же моя самая желанная, родная! Как я без тебя! Не брошу, не изменю! Клянусь! И думать об этом не смей! Катя!

Жена неожиданно встала с постели, рванула к себе подушку, потом со злостью бросила её в мужа:

-А Свете своей до аварии тоже в любви клялся? Или как? Молчком чпокал? Уйди с глаз моих! Видеть тебя не могу!

Костомаров не понимал, что творится с женой. Он рассчитывал на её сочувствие, а получил агрессию. Мужчина растерянно озирался по сторонам, словно ждал какого-то чуда.

-Встал и пошел к Славке в комнату! Я с тобой спать не буду! – выпалила Катерина и, упав лицом в подушку, бурно разрыдалась.

Николай хотел подойти, успокоить, но не находил нужных слов. Он вдруг понял, почему так горько плачет жена.

…Женщине мало любви. Любовь это ласка, нежность, забота, доброта. Кроме этого женщине нужна надежность. Чтобы её избранник никогда, ни при каких обстоятельствах – не предал, не обманул, не бросил, не подвел, а был бы рядом –защищал, поддерживал, оберегал.

Слова о любви без доказательств, так и останутся словами, пустым звуком. Можно сказать жене: «Люблю» - и уйти к любовнице. «Люблю» - но не буду растить ребенка-калеку. «Люблю» - но ты свои проблемы решай сама. «Люблю»- но у меня свои планы. «Люблю» - и ударить в лицо со всей силы за пересоленный борщ. А если будет еще хуже - война, пожар, нищета, насилие? Кто спасет и защитит? Кто несмотря ни на что останется рядом? И поможет? Только он – любимый! А если он трус? Слабый, безвольный? Жестокий или равнодушный? Любимый человек, но ненадежный? Тогда мир женщины исчезнет, растворится в предательстве или подлости точка опоры, что позволяет женщине жить, создавать уют, рожать детей, заботится, нежить своего избранника. Сказать: «Я тебя люблю!» и доказать любовь – получается это две разные вещи!

…В семье Костомаровых всё было гладко. Спокойно. Шоколадно. Так изначально сложилось на многие годы. Были живы родители, был достаток, никто не болел, беды и неприятности обходили их дом стороной. Не было случая, чтобы судьба дала проверку на «вшивость». Катя любила его и была уверена в нем. И он не давал ей повода сомневаться в своей верности и преданности. Лишь много лет молчал о своей подлости. Можно сделать скидку на молодость, глупость, необдуманность спонтанных поступков. Но в его случае - это не оправдание. Он осознанно бросил любимую женщину, которая как никогда нуждалась в его помощи и защите. Не стал бороться. Просто сбежал. Струсил. Предал. И где гарантия, что он не поступит так же с Катериной, если вдруг незваным гостем в их дом придет беда? Катя перестала верить ему, разочаровалась, не чувствует его надежности – вот поэтому бегут горькие слезы по её щекам.

Костомаров подошёл к жене, опустился перед ней на колени. Хотел дотронуться, но не посмел:

-Катюша, любимая, я тебя никогда не брошу, что бы ни случилось… Поверь мне…

Катерина подняла заплаканное лицо, взглянула на мужа. Вытерла с его лица крупную мужскую слезу и сказала:

-Я не знаю, Коленька, простит она тебя или нет. Я бы не простила. И если изменишь - никогда не прощу.

Потом судорожно всхлипнула и, прижав ладонями лицо мужа к своей пышной груди, добавила:

-Завтра всё решится. Завтра. А сейчас – спать.

Утром москвичи не дождались яркого солнышка, что баловало их своим вниманием последний месяц. Небо хмурило брови фиолетовыми тучами, шалун-ветер бросал пригоршнями редкие косые струи дождя то там, то сям, и лишь часам к десяти дал волю мощному ливню. Костомаров завтракать отказался. Лишь выпил кружку крепкого кофе. Надел строгий костюм с серой, в тонкую белую полоску, рубашкой.

Катя смотрела на его сборы и молчала. Только когда он взял ключи от машины и надел ботинки, промолвила:

-Ты хоть цветы ей купи. Не с пустыми же руками идти.

-Куплю. А она меня этими цветочками по морде.

-Потерпишь, – подытожила жена, – иди, не томи душу.

Абельмановская улица была через квартал от его дома. Сначала он решил взять со стоянки машину, но потом передумал, пошел пешком. Тем более, что дождь словно устал и лился все тише и тише, и вскоре прекратился совсем. В сквере возле памятника Талалихину он сел на скамейку покурить и подумать. Заготовить первую фразу для встречи. Ничего в голову не приходило, и он пошёл дальше. Проходя мимо Покровского женского монастыря, где покоились мощи святой Матроны, неумело перекрестился. Но как бы медленно он ни шёл, все-таки оказался возле нужного ему дома.

Подъездного кода на входную дверь он не знал, поэтому просто нажал вызов консьержки.

-Вы к кому? – сразу поинтересовалась женщина лет пятидесяти, в больших роговых очках.

-В сто семнадцатую. К Светлане…м..Васильевне.

-Дома она, дома, проходите, третий этаж, – закивала головой привратница.

Костомаров поднялся на лифте и, только когда нажал кнопку звонка, вспомнил, что цветы он так и не купил.

-Проходите, открыто! – раздался из-за двери звонкий девичий голос.

«Света!» - ёкнуло сердце в груди Николая, и на ватных ногах он шагнул в квартиру. Длинная прихожая была пуста. Он не решился проходить дальше, стоял и ждал, пока не выкатится к нему навстречу инвалидная коляска…

-Ну что застряли? Проходите, я в мастерской! – позвала хозяйка.

И Костомаров, сделав пару шагов, свернул направо, под резную арку. Большая комната-студия была завалена картинами. Они были везде. Висели на стенах, стояли кучкой на полу, прислоненные холстами к стенам, к креслу, даже под окном виднелись прямые углы подрамников. Беглого взгляда хватило, чтобы понять странность картин. Здесь не было ни портретов, ни натюрмортов, ни пейзажей. На всех картинах сюжет был почти одинаковый – разномастные и разноцветные драконы, монстры, чудовища губили прекрасную девушку различными способами. Кто-то перегрызал ей горло, кто-то пил её кровь, кто-то, сжав когтистыми лапами, уносил в поднебесье. Посередине всех этих ужасов, спиной к входу, возле мольберта стояла худощавая, светловолосая, коротко стриженная, одетая в длинный джинсовый сарафан, женщина.

-Света – прошептал Костомаров. Его услышали. Женщина обернулась.

Она нисколько не изменилась. Она, его Светланка. Лишь обрезала волосы и возле губ, что он любил когда-то целовать, заимела две морщинки.

-Вы за картиной? – спросила Светлана. Потом близоруко прищурилась, вгляделась в гостя и резко отшатнулась назад, словно увидела одного из своих монстров наяву.

Она стояла и молчала. Лишь по скулам играли желваки и тонкие пальцы сжимались в кулаки.

-А я то всё гадала, когда же ты ко мне заявишься, – нараспев, с ехидцей – сказала Света, – долго же ты шёл. Ну, что скажешь?

Костомаров молчал. Только сейчас до него дошло, что Светлана стоит! Стоит на собственных ногах! Значит, победила её правда: она не верила в свою неподвижность и инвалидную участь! Светлана здорова! И Костомаров перевел дух. Тяжкий груз упал с сердца. Светлана здорова, значит не надо унижаться, вымаливать прощение у обездоленного инвалида. Она и так поймет его и простит…

-Света. Прости меня. За подлость мою прости. Виноват, – обыденно, без эмоций сказал Николай.

-Да пошёл ты…- не задержалась с ответом Светлана. Потом прикусила нижнюю губу, дернула себя за мочку уха и пристально вгляделась в Николая своими по-прежнему яркими, озёрными глазищами. Костомаров обомлел. Света всегда делала так в редкие минуты их ссор, когда она хотела, чтобы Николай первым пошёл на примирение. Сколько лет прошло, а привычка осталась! И Костомаров по наитию, а может по велению души сделал то, что делают все мужчины земного шара, когда виноваты.

Он вплотную подошёл к Светлане и, преодолевая её сопротивление, сладострастно поцеловал в губы. Он не останавливаясь целовал ещё и ещё её тонкую шею, маленькое розовое ушко, губы, закрытые глаза до тех пор, пока Светлана не прошептала: «Спальня в соседней комнате…»Тогда он подхватил её на руки и понес на кровать...

Они лежали лицами вверх, взявшись за руки, молча созерцая темно-синий потолок со звездным рисунком. И полнощекая луна в левом углу так же томно нежилась, прикрываясь легкой пелеринкой прозрачного тканого облачка.

-Прости меня, Свет, -прошептал Костомаров, – накажи, как захочешь, только прости.

-Бог простит, – ответила Светлана и добавила, – замужем я, Костомаров. Если бы не он, я тебя убила б давно. Ещё в двухтысячных, как на ноги встала. Если б нас тогда судьба свела, твоя Катюха лет пятнадцать уже как по тебе помины бы ставила!

Светлана высвободила свою руку, встала, не спеша оделась:

-Ну, что закис? Видно, прижало тебя крепко, раз меня нашёл да каяться решил.

-Ты меня каждую ночь убиваешь, – признался Костомаров и тоже потянулся за одеждой.

-Это как? – удивилась Светлана.

-Да просто. Приходишь во сне и убиваешь. Спать ложиться боюсь. А днем маюсь. Совесть гложет, – перемешал ложь с правдой Николай.

-Да ладно! – не поверила Света, – про совесть вспомнил! Если бы она у тебя была, ты бы раньше пришёл! Я-то тебя из виду не теряла! Вс-ё-ё- о тебе знаю, Сереге спасибо! Извещает!

-Я тебя сто лет назад похоронил! – взорвался Костомаров, – что ты жива, только вчера узнал! Мать писала, что ты отравилась!

-Было дело, – спокойно согласилась Света, - имела такую глупость. Понимаешь, Костомаров, меня по молодости один парень бросил, когда мне так тошно было! Любила я его! М-м-м,…как любила! А он свалил, представляешь? Вот я таблеток и дрыбалызнула! А меня спасли! Доктор молодой. Профессорский сынок. Не только спас, но еще и женился! Благодетель, блин! Ты представь, все в загс на своих двоих входят, а я как барыня на коляске въехала! Во как! А потом! Куда он только со мной не ездил! Сколько бабок на меня угрохал! Но своего добился – на ноги меня поставил!

-Ты его любишь? – вдруг взревновал Николай - почему тогда со мной?

-Люблю, не люблю - не твоя забота, – усмехнулась Светлана, – а это, - она кивнула головой на смятую постель, - а это я тебе отомстила. Пусть у тебя теперь в башке заноза сидит. Что ты сейчас и Катерину свою предал, как меня тогда. Помни это, Костомаров! Как про любовь щебетать ей начнешь, вот эту постель и вспомни! А забудешь, я напомню!

Костомаров облился холодным потом. Вот она – изощренная женская месть! Хуже пули, хуже ножа. Не послушал он совета Пелагеи, в ноги не упал, не покаялся. Думал – приласкает и отпустит ему грехи Светлана…Могла бы и оттолкнуть, не отдаться…А она вон как повернула. Вернется он домой, только в глаза жене посмотреть не сможет. И поймет всё Катерина, какой ценой её драгоценный муж прощение вымаливал. Костомаров посмотрел на Светлану. Она стояла гордо выпрямившись и скрестив руки на груди. Губы были растянуты в презрительной усмешке. Он не отводил глаз. Ждал. Её намека, словечка, кивка, хоть что – нибудь, лишь бы не чувствовать себя таким униженным и растоптанным. Не прощенным. И дождался.

-Не стыдно быть бедным, стыдно быть дешёвым, сказал Василий Макарович, - произнесла Светлана, – и он прав. Я рада, что у нас не сложилось. Потому как дешёвка ты, Костомаров. А теперь проваливай.

Костомаров поднял с пола плащ, кепку. Пошел к выходу. Светлана пошла следом. Открывая входную дверь, он обернулся и горько сказал, глядя в холодные и безжалостные глаза победительницы:

-Лучше б ты меня и в правду убила…