Юрий Полисский

                                                 ГОЙЯ

                                 (Историческая фальсификация)

- Дон Франсиско Гойя-и-Лусиентес, - голос Магистра тайного Ордена Корсиканцев глухо звучал в мрачной, освещаемой редкими факелами пещере, - по своей ли воле ты пришёл к нам?

-   Да, - твёрдо ответил Франсиско Гойя.

- Дон Франсиско Гойя-и-Лусиентес, - известно ли тебе, что Великий Инквизитор приговорил всех членов нашего Ордена к сожжению? Готов ли ты к этому?

-  Да, - ответил Франсиско Гойя, но в душе его поселился первородный леденящий страх.

- Дон Франсиско Гойя-и-Лусиентес, - снова прозвучал голос Магистра, - готов ли ты свой талант художника полностью посвятить интересам Ордена?

-  Да, - ответил Франсиско Гойя, хотя всё его существо противилось такому решению.

- Итак, - Магистр опустил ритуальный меч на левое плечо коленопреклонённого художника, - Дон Франсиско Гойя-и-Лусиентес, отныне ты полноправный член Великого тайного Ордена Корсиканцев. И, если ответы твои были искренни, то всё, ради чего ты пришёл к нам, в точности исполнится. Если ответы твои были искренни, - повторил Магистр, - иначе... А теперь иди по этому тоннелю, и да помогут тебе потусторонние силы.

По дороге Гойя снова и снова вспоминал ту Рождественскую ночь, когда Каэтана Альба впервые подарила ему неземное блаженство. Потом были другие ночи, и он, весь во власти молодой герцогини, проклинал и обожал её – прекрасную и похотливую, лживую и гордую, вздорную и всё-таки прекрасную свою Каэтану. Он забывал о времени только от одного её прикосновения, а Земля уходила из-под ног.

 Он забывал о своей глухоте и своём возрасте, а вся Вселенная возвращалась к первоначальному хаосу, в котором царствовали хрупкость и грация её фигуры, обаяние её красоты с удлиненным бледным лицом, огромными глазами и пышными чёрными кудрями. И вот теперь её нет. Она ушла такой молодой, и Гойя понял, каждой своей клеткой прочувствовал, что жизнь без неё потеряла смысл. А проклятая память снова и снова возвращала его к финалу земного бытия   божественной  Каэтаны. 

Этот день он провел в её спальне, чередуя зарисовки эскизов красавицы с исполнением постельных эскизов совместной страсти. Домой Гойявернулся поздно и, пьяный от герцогини и андалузского вина, не раздеваясь, сразу же заснул. А утром Каэтаны не стало.

Он стоял перед её портретом и тончайшей кистью воображения добавлял новые мазки. Она все еще жила в нем – жеманная, с искрометными шутками и дерзкими словами, страстная и холодная, капризная и очень злая, предававшая его Каэтана. И так же, как при жизни герцогини, с каждым взглядом, с каждым новым воображаемым мазком Франсиско Гойя влюблялся в неё всё больше и больше. А надпись на песке: «Solo Goya» сводила его по-прежнему с ума.

Поэтому и пришёл он сюда, в тайное братство запрещённого Ордена Корсиканцев, которому подвластно  воскрешение усопших. Он  поставил на  карту  всё: талант, своё искусство, карьеру придворного художника, собственную жизнь, наконец, чтобы снова сжать в объятиях божественную Каэтану. 

И вот он, Франсиско, на пути к ней, и сердце его едва не рвётся на клочья от предстоящего счастья. Правда, беспокойство вызывает предупреждение Магистра: «Если ответы твои были искренни…». Ведь Гойя и в самом деле был неискренен в последнем своём ответе.

- Неужели что-то будет не так?

Тоннель постепенно сужался и уходил вниз. При неверном факельном свете прямо пред собой Франсиско вдруг увидел движущуюся навстречу женскую фигуру. Вот она ближе, ещё ближе, и уже Гойя узнаёт в ней контуры божественной Каэтаны. 

Он почти пробегает последние дюймы. Но что это? Улыбаясь отсутствующим ртом и протягивая изъязвлённые руки, тянется к нему полуистлевший труп Каэтаны, а у безобразных ног её отчетливо выделяется надпись «Solo Goya». Гойя в ужасе пятится, но влекомые воскресшей страстью останки герцогини крепко сжимают его в своих  объятиях, он чувствует тлетворный запах её поцелуев, а она, уже вся сжигаемая страстью, рвёт отваливающимися пальцами одежды художника. И прекрасное при жизни, а теперь cтрашное в своём смертном гниении, раздираемое извивающимися змееподобными гадами, тело герцогини Каэтаны Альба вновь, как и в ту Рождественскую ночь, сливается с телом Гойи.

Он лежал в спальной комнате доньи Фелипе, хорошенькой владелице книжной лавки, которая с недавнего времени смотрела на него благосклонным взглядом. Вот уже почти неделю сознание не возвращалось к дону Франчо, как ласково называла его Фелипе. Но на седьмую ночь он  вдруг встал и, находясь в каком-то безумии, стал лихорадочно лист за листом рисовать всякую дьявольщину.

Вот толпа обездоленных, которая с неиссякаемым терпением кормит своих угнетателей - грызунов, крыс и прочих тварей. А вот  ритуал целования руки у сатаны в образе козла. А здесь молодая  женщина в поисках талисмана, приносящего счастье, забралась к виселице и вырывает зуб у повешенного. Вот  сам  художник,  упавший головой на стол. А вокруг кишмя кишит ночная нечисть. И уже одно из чудовищ вскарабкалось ему на спину, а он закрыл лицо руками, не в силах стряхнуть с себя это зверьё. Человеческие пороки и духовное уродство плодят нечисть. Тёмной ночью колдуны и ведьмы, домовые и бесы хохочут, кривляются, однако с наступлением утра нечисть не исчезает, а лишь меняет свой облик, оборачиваясь внешне добропорядочными людьми. Здесь чудовищно безобразные старые сводни развращают юных неопытных девиц, а коварные прелестницы жестоко обманывают своих кавалеров, старость берёт верх над юностью, глупость и невежество над умом, а распутство над добродетелью.

Когда бумага кончилась, Гойя сложил рисунки стопкой, накрыл их носовым платком, подаренным Марией-Луизой, на котором написал «Caprichos», и тут же рухнул в постель.

Снова Франсиско Гойя  лежал  в  спальной комнате доньи Фелипе, и сознание не возвращалось к нему.

Однажды, по выполнении своей дипломатической миссии в Амьене, в  дом доньи Фелипе заглянул друг Франсиско Мигель Бермудес, первый секретарь всесильного дона Мануэля герцога Алькудиа, из-за кулис вершивший судьбами Испании. Листы с рисунками жгли ему руки,  их  хотелось отбросить, но не было сил отвести взгляд. 

Пока Гойя был в беспамятстве, дон Мигель показал «Caprichos» друзьям и гостям своего салона.

 По староиспанскому обычаю супруга дона Мигеля донья Лусия Бермудес принимала гостей, сидя на возвышении под высоким балдахином. Когда гости собрались, изящная и церемонная, вся в чёрном донья Лусия, радуясь предстоящему эффекту, сняла платок с надписью «Caprichos», открыв листы с рисунками.

Зрелище «Caprichos» потрясло гостей. Страх перед Великой инквизицией побуждал их к немедленному бегству. Однако по тому же староиспанскому обычаю гости не могли расходиться до окончания приёма. И гнев властного дона Мигеля был не менее страшен. 

А вскоре по Мадриду поползли странные слухи о бесовском искусстве Франсиско Гойи, которое может дать человеку только принадлежность к адскому Ордену Корсиканцев.

В дверь доньи Фелипе постучали. Этот стук странным образом вернул сознание Гойе. Он  встал и, подойдя к двери, распахнул её.                   

Светало. Стоявший на пороге человек в чёрной сутане поднял левую руку и, чеканя каждое слово, произнёс:

- Господин придворный живописец Франсиско Гойя-и-Лусиентес, вам предписано  в  ближайший четверг явиться на суд Великой инквизиции.

Начинался первый день светлых Рождественских праздников.

                                        ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТЕЙ
                                            (Околонаучная фантазия)

    «Один шанс на миллион выпадает десять раз из десяти!»

                            (Девиз оптимистов)

Ох, и надоел мне этот Билл, зануда Билл, восходящая звезда Международного Координационного Центра. Юный доктор наук до одури влюблённый в теорию вероятностей, он изводит меня своими нескончаемыми бесплатными лекциями о всеобщей случайности. 

- Я сторонник объективной, теории вероятностей, - начинает он наш новый день, - причем самого её старого — «классического» — подхода, наиболее полно представленного в  трудах П. Лапласа.  

После такого вступления следует подробное изложение каждого из трех подходов в объективной теории вероятностей и не подлежащих сомнению выводов самого Билла:

- Подход «относительной частоты» связан с «законом больших чисел» Я. Бернулли. Но я считаю, что идея относительной частоты при повторении бесконечного числа испытаний является просто идеализацией, а «склонность», предложенная Ч. Пирсом, предполагается объективно существующей, пусть даже только в метафизической области.

Понятно, что вынужденный слушать всю эту «галиматью» ежедневно, я возненавидел не только Билла и его теорию вероятностей, но заодно П. Лапласа, Я. Бернулли, Ч. Пирса и вообще всех математиков вместе взятых. И поэтому только из духа противоречия заметил, что я сторонник субъективной теории вероятностей, хотя не имел о ней никакого представления. Уже много позже, движимый чистым любопытством, я к удивлению своему узнал  о существовании на самом деле  субъективной теории вероятностей и, главное, что, уж, совсем по моему характеру, субъективная теория вероятностей - «это оценка индивидом (наблюдателем, действующим лицом) возможности наступления определенного события».

И надо же было мне дать согласие иметь такого напарника. Я считаюсь космонавтом с удивительно коммуникабельным характером, чем-то вроде идеала по парным полётам. И руководство Центра беззастенчиво пользуется этим. Я действительно коммуникабелен, просто самому противно до чего я коммуникабелен. Но сегодня Билл довёл меня до ручки.

А дело было так. Четыре часа назад стартовали мы с маленькой планеты, о которой Центр понятия не имеет и на которую мы сами случайно набрели, решив «сходить в самоволку» на сэкономленном топливе. Планета, как планета, даже чем-то на Землю похожа, и атмосфера вроде нашей. Так что разгуливали мы по ней без скафандров, в своей фирменной спецодежде. Многочисленное местное население, внешне совершенно не похожее на жителей Земли, почти не обращало на нас внимания, как будто появление представителей иных планет здесь рядовое событие. А, может, это и в самом деле так, не знаю. Ведь по инструкции вступать без согласия Центра в контакты с представителями других цивилизаций запрещено. А запросить разрешение Центра мы по причине «самоволки», разумеется, не могли.

Поразительно, до чего прочно засели в нас эти инструкции. И всё-таки, уже перед самым отлётом, я начисто позабыл о них, когда увидел у нейтронного фонтана очаровательную планетянку, оживленно болтающую с подругой. Как раз такую, о которой мечтал все эти долгие годы космического патрулирования. Мгновенно синхронизовав биоритмы, усиленные собственной суперкоммуникабельностью, я смело направился на установление межпланетных контактов. Но едва успел сделать пару шагов навстречу своему счастью, как этот садист Билл со своей проклятой вероятностью схватил меня за руки: ему, видите ли, пришла в голову блестящая идея доказательства парадокса «двух конвертов». И весь остаток пути до космолёта я был обречён на слушание вначале формулировки самого парадокса, а потом - и егодоказательства.

- Итак, - начал  юный вундеркинд, - есть два неразличимых конверта с деньгами. В одном находится сумма в два раза большая, чем во втором. Величина этой суммы неизвестна. Конверты дают двум игрокам. Каждый из них может открыть свой конверт и пересчитать в нём деньги. После этого игроки должны решить: стоит ли обменять свой конверт на чужой? Оба игрока рассуждают следующим образом. Я вижу в своём конверте сумму Х. В чужом конверте равновероятно может находиться  2Х или Х/2. Поэтому, если я поменяю конверт, то у меня в среднем будет (2Х+Х/2)/2=5Х/4, то есть больше, чем сейчас. Значит, обмен выгоден. Однако обмен не может быть выгоден обоим игрокам. Где в их рассуждениях кроется ошибка?

Вот тут я взорвался. Нет-нет, внешне я сохранил спокойствие. Но во мне рождалось доселе неведомое и такое захватывающее чувство мести. Мести Биллу за всё: за несостоявшееся знакомство с моей мечтой, за три месяца нескончаемой трескотни о случайных распределениях, за окончательно теперь уже погубленную репутацию коммуникабельного космонавта. Я даже промоделировал на JFod’е возможные варианты мести и получил однозначный ответ – пари. И я спросил у Билла, запомнил ли он тех двух планетянок у нейтронного фонтана.

- Конечно, - ответил садист, - ведь я их увидел как раз в тот момент, когда эта блестящая идея доказательства пришла мне в голову.

- Прекрасно, – искренне похвалил я его, ибо такое совпадение значительно экономило силы и время на воскрешение у Билла необходимых воспоминаний. – А теперь возвращаемся: я должен сделать предложение одной из них.

- Ты с ума сошёл, – поразился Билл. - Мы летим уже четыре часа, столько же понадобится на обратный путь. На этой планете будет далеко за полночь. Можно считать практически достоверным, что ни у фонтана, ни в километровом радиусе не только её, но и вообще никого не встретишь.

- Ну, что ж, Билл, ты, разумеется, дока в теории вероятностей, но я настаиваю на возвращении. Более того, предлагаю пари: уверен, что встречу её.

- Пари, так пари, – снисходительно согласился Билл. - Каковы ставки?

Всё: теперь он на крючке.

- Ставка с моей стороны… – я сознательно затягивал ответ, – ставка с моей стороны – та книга.

Я знал что предложить Биллу. Единственный известный экземпляр трактата по теории вероятностей -  сочинение Христиана Гюйгенса «Computationumcumaleaautcalculumadludumproperamus, cui», опубликованного в 1657 году и  давно уже ставшего библиографической редкостью, был у меня.

О, как обрадовался Билл моей ставке. Его так и распирало от счастья, которое неизбежно придёт к нему всего через каких-то четыре часа. И он, не раздумывая, принял моё условие: в случае проигрыша – ни одного слова до возвращения на Землю. Каюсь: это было жестоко, но на меньшее я бы уже не согласился.

…Мы вышли из космолёта, и чужая прозрачная ночь встретила нас молчанием. По давно опустевшим аллеям волнами растекался слабый розовый свет ночного освещения. Планета, многозвучная и шумная днём, спала. И только у нейтронного фонтана всё так же оживлённо болтала очаровательная планетянка со своей подругой.

Я включил поглотитель тьмы и обернулся. На шагавшего чуть позади Билла жалко было смотреть. Обычно бледное лицо этого вундеркинда утратило последние краски, а его математическая мысль зациклилась на единственной фразе:

- Этого не может быть. Ведь по теории вероятностей…

В характеристике, данной мне Центром при последней аттестации, есть слово «милосерден». Да простит меня Коллективный Разум Центра, но чувство, ранее не знакомое пьянящее чувство удовлетворённой мести безраздельно владело мною в тот момент. И я сказал поверженному зануде: 

- Ах, Билл, что такое теория вероятностей? Это всего лишь хрупкая  модель мужского представления о самом загадочном и прекрасном создании Вселенной. У тебя – это каскады «навороченных» формул, за которыми теряется божественность объекта моделирования. А моя модель выглядит так:

Каждая Женщина - это событие,       

Вечная тайна и счастье открытия,    

Лето и осень, зима и весна.         

Женщина миру в награду дана.        

Каждая Женщина - это явление,       

Жизни бушующей благословение,        

Связь поколений во все времена.     

Женщина миру в награду дана.        

Каждая Женщина - это призвание,     

Радость и горе, любовь и страдание, 

Свет, пробуждающий звёзды от сна.   

Женщина миру в награду дана.        

Каждая Женщина - это горение,       

Неповторяемость и повторение,       

Песней звучащая в сердце струна.    

Женщина миру в награду дана.        

Женщина спит и во сне улыбается.    

Этой улыбкой Земля наполняется,     

Смысл придавая течению лет.         

Каждая Женщина - чей-то рассвет.

А Женщина на любой планете есть Женщина. И здесь всякая теория бессильна.

                                     ГДЕ ЖИВУТ АРХИМЕДЫ

- … Но в 1960 годуТерещенко неожиданно возвратился в Cоветский Cоюз.

       Игорь Полонский – студент института информационных технологий, уютно устроившись в кресле профессорского кабинета,  с огромным интересом слушал воспоминания своего деда. Еще бы: академик Международной академии авторов научных открытий и изобретений Валерий Полонский стоял у истоков создания первых автоматизированных систем управления в СССР. И эти воспоминания во многом расходились с энциклопедическим изложением истории развития управления в стране.

- А через пять лет опубликовал брошюру «Организация и управление: опыт США», после чего в стране началось повальное внедрение так называемой научной организации труда, вылившееся в результате в Постановление ЦК КПСС и Совета Министров о создании автоматизированных систем управления. Нашему  институту автоматики была поручена разработка такой системы на Первоуральском Новотрубном заводе - флагмане советской трубной промышленности. 

Валерий с ностальгией рассказывал внуку об этом чудо-заводе с уникальными технологиями изготовления труб гражданского и оборонного назначения, заводе, от которого из-за нашего безумия сейчас ничего не осталось.

- К этому времен я был уже старшим научным сотрудником, руководившим небольшим коллективом талантливых молодых исследователей с трудогольными наклонностями. И начинали мы так.

- Валерий Владимирович, - пригласив присесть, сказал завотделом - человек мудрый, с совершенно некоммуникабельным характером, - как известно, отгрузка и реализация продукции являются завершающими стадиями производства труб. То есть ради этого, собственно, и работает завод. Сейчас там творится полный бардак, и ваша команда должна к концу года создать современную эффективную систему информационного сопровождения. Первые проектные решения и, соответственно, список необходимых вам специалистов и требуемых технических средств должны быть готовы через месяц.

- То, с чем мы столкнулись в результате тщательного обследования, сейчас даже трудно себе представить. Здесь, как и во всей стране, не было не то, что научной, но просто нормальной организации труда. Да и на что было рассчитывать, когда основной персонал составляли люди не только без специального, но, вообще, без среднего образования, а в качестве  калькулятора использовались обычные бухгалтерские счеты. Схемы информационных потоков изобиловали контурами различного порядка. А это означало, что одни и те же  документы неоднократно возвращались к пунктам их зарождения или уже прошедшей обработки. При этом зачастую из одного такого документа рождались несколько новых с неопределенным назначением. В то время, как готовая продукция поступала на склады круглосуточно, отгрузка осуществлялась и, соответственно, информация обрабатывалась только в утреннюю смену с обязательными двумя выходными – в субботу и воскресенье. При такой организации склады были перегружены, а финансовые потери, которые до нас никто почему-то не подсчитывал, весьма значительны. В общем, необходимость внедрения принципиально иных решений просто кричала.

Здесь Полонский прервал свои воспоминания и, выдвинув ящик  письменного стола, протянул внуку продолговатую плоскую деталь:

- Это - клавишный рычаг, и вся последующая история напрямую связана с ним. 

В результате ряда организационных, штатных, технологических, информационных  изменений нам удалось построить практически безукоризненную систему. Но её реализация требовала дистанционной передачи данных, а ни глобальных, типа Интернет, ни локальных электронных сетей в стране тогда не было. Единственным средством являлся телетайп - электромеханическая печатная машина для передачи между двумя абонентами текстовых сообщений по простейшему электрическому каналу, обычно по паре проводов. Но достать для нашей системы такой аппарат было делом почти безнадежным. Вместе с тем за окном стояла середина декабря, а Правительственная комиссия по приемке системы приезжала через неделю. И вдруг по какой-то счастливой случайности нам прямо из павильона ВДНХ СССР отправили новенький телетайп производства ГДР.

Надо сказать, что в те времена ученые систематически отрывались от своей непосредственной деятельности на выполнение более важных, по мнению партийного начальства, работ: для  подноса кирпичей на стройках, для ручной прополки посевов, для уборки городских улиц и парков и для любых погрузочно-разгрузочных работ. Поэтому мы профессионально выгрузили телетайп, также профессионально установили его и выполнили все необходимые подключения. Опытная эксплуатация была назначена на завтра в восемь часов утра.

Бережно укутав драгоценное приобретение, мы вернулись в гостиницу, где провели в ожидании почти бессонную ночь. Нет, не потому, что опасались провала. Напротив, в систему было заложено столько находок и новых решений, защищенных впоследствии авторскими свидетельствами на изобретения, что нам просто не терпелось увидеть осуществленные плоды своей работы. 

Наконец, - утро, восемь часов. Вся наша команда в сборе. А также директор завода, главный механик, главный энергетик, начальники цехов, финансово-экономические и сбытовые службы предприятия. Мы, не спеша, аккуратно сняли с телетайпа накидку…

… Уж, не помню, сколько времени понадобилось для выхода из шокового состояния, ибо то, что предстало перед нашими глазами, не поддается описанию. Замок телетайпа был взломан, а сам аппарат, что называется, «раскурочен». Все, что можно было, не выламывая, украсть, было украдено. Остальное же, тщательно изготовленное на высокоточных немецких станках, варварски искорежено. Электрические соединения «с мясом» вырваны из своих гнезд, вокруг валялись скобы, пружины, клавишные рычаги, а на остатки клавиатуры больно было смотреть. 

Это была катастрофа. Достать другой телетайп в принципе уже невозможно, тем более в оставшиеся до Госприемки дни. А чем грозил срыв Постановления ЦК КПСС страшно было подумать.

Не понимая зачем, я подобрал один - вот этот -  клавишный рычаг, и в растерянности посмотрел на директора завода. Ничего белее, чем его лицо, я никогда ни до, ни после не видел. И, тем не менее, известный, как человек крутого нрава, директор быстро взял себя в руки.

- Значит, так,- твердым с отливом металла голосом обратился он к сотрудникам завода, - завтра к восьми утра телетайп должен быть полностью восстановлен, выполнены все электрические  подключения и он должен безукоризненно работать. В противном случае вы и все причастные к этому разбою будут уволены.

Для маленького городка, где других предприятий не было, увольнение было равносильно высшей мере наказания.

Приказ директора вызвал у меня горькую улыбку.

- Ну, уволит он их всех. И что же? Все равно без знания технологии изготовления, без высокоточных немецких станков, да за такой срок восстановить совершенно незнакомое устройство просто невозможно. При этих условиях любая фирма в мире бессильна. 

Конечно, я знал, что почти в каждой уральской избе еще с демидовских времен есть специальные станочки и приспособления для обработки драгоценных камней, например, малахита. Есть у них также различные уникальные формочки для отливки высокохудожественных изделий. Так, всему миру известна знаменитая чугунная «Торокинская бабка», которая тогда выставлялась в Свердловской картинной галерее. Ну, и что? Ведь те изделия были структурно просты и, к тому же, статичны, а телетайп – сложная кинематическая система, каждое звено которой должно двигаться по своей особенной траектории.  

В подавленном состоянии возвратились мы в гостиницу. Спать не ложились. Все собрались в моем номере, чтобы найти хоть какой-то выход. Предлагались идеи от безумных до гениальных. Но времени на их осуществление у нас, к сожалению, не было. А за окном расстилалась панорама города. Бревенчатые уральские избы спускались от Дворца культуры до озера Билимбай, и в каждой избе горел свет.

К восьми утра мы и заводчане уже на месте. Рабочий аккуратно снимает накидку. Даже будь я литератором, а не научным работником,  все равно не смог бы передать охватившее меня и всех нас чувство потрясения. Перед глазами, как новенький, со всеми необходимыми подключениями стоит еще вчера изуродованный аппарат, крышку которого украшает малахитовая пластинка. А от клавиатуры невозможно оторвать взгляд: цветовое решение гораздо красивее фирменного и удобней в работе. 

Мы по очереди подсаживаемся к телетайпу и «гоняем» его в течение нескольких часов, задавая мыслимые и немыслимые режимы. Убедившись в безукоризненной работе, проводим опытную  эксплуатацию. Ура!  Наши замыслы реализованы, система начала самостоятельную жизнь, мы молоды, удачливы, синяя птица счастья сделала свой выбор.

Надо ли говорить, что Госприемка прошла успешно? 

- Вам по праву есть чем гордиться, - сказал на традиционном банкете, обращаясь к нам, директор завода. - Но я думаю, что выражу коллективное мнение, если скажу, что предметом особой гордости является талант наших народных умельцев, для которых, я думаю, нет ничего невозможного. Никогда не  устану восхищаться этим великим талантом.

- Здόрово, дед, - выдохнул восхищенный Игорек, - а, можно один вопрос? Мне стыдно признаться, но кто это «Торокинская бабка»?