Достопримечательностью посёлка был старый деревянный мост, неизвестно кем и когда построенный. Пользовался он дурной славой и вошёл в местные поговорки. Если какому-нибудь горемыке было совсем невмочь, он говорил: «Остаётся только идти на мост...». Имелось в виду, конечно, не на, а с моста.
И славу имело дурную и громкую. Кто хотел свести счёты с жизнью - приходили и издалека. В близлежащих деревнях такого «удобства» не было. Дурное место жутко манило отовсюду по большей части женщин. Мужики - разве что «по пьяни» во время паводка. Ну, а бабы, понятное дело - несчастная любовь, злая судьба... Мужиков это злило. Возвращаться тёмным вечером домой  - мост не минуешь. А из омута будто стоны раздаются... Вот и лезет в голову всякая чертовщина. И главное, никому не расскажешь - засмеют. А уж, как жена дома разойдётся: «Ты бы ещё больше зенки залил, тогда не то, что стоны, русалку бы увидел!» А чего залил-то? Рабочий день закончился! Каждый знает свою меру, да больше и не нальют. А вот если у кого ребёнок родился, или, допустим, у жены день рождения - тогда уж дополнительно магарыч...Под мостом всегда бурлил омут, и даже в знойные летние дни можно было увидеть вертящиеся водные круги. Говорили, что во время паводка глубина под мостом достигала два человеческих роста. Дурное было место.

Тимоха свою меру тоже знал. Но сегодня его подручный Антон принёс на радостях бутыль на всю бригаду - жена родила сына. Поэтому все расходились домой, превысив эту самую меру.

Тимофей уходил последним. Бригадир плотницкой бригады, он должен был закрыть под замок инструмент, навести порядок после вечеринки. Вышел на улицу - темень беспросветная, да ещё и дождь моросит. Хорошо хоть дорога за много лет вдоль и поперёк выученная. По пути Тимоха изобретал оправдания перед своей женой Галей за опоздание. Сказать, что отмечали рождение сына у Антона, нельзя. Для Галины это больной вопрос. Нету у них деток... От этого и частые ссоры. Хотя Тимофей больше молчит, скандалит жена. А мотив один и тот же: «Шляешься неизвестно где, завёл на стороне бабу!» У Тимохи и в мыслях нету кого заводить! Он жену свою уважает. А если честно - так и побаивается немножко, особенно, когда норму переберёт. Вот как сегодня. Тогда он называет жену Галиной Андреевной, клянётся, что рюмку больше ко рту не поднесёт, а насчёт других баб, так ему даже смотреть на них противно...

Так рассуждая, Тимоха подошёл к мосту. Дождь поутих, немножко прояснилось, но было грязно и скользко. Про этот коварный бугор перед мостом он помнил, обходил его ежедневно, но сегодня всё-таки перебор дал о себе знать. Почему-то ноги разъезжались в разные стороны, да и темновато, обзора никакого!

Короче говоря, Тимофей, пару раз качнувшись, растянулся на всю длину в мягкую жижу. Крепко выругавшись, он поднялся, и вдруг его глазам посреди моста, держась за поручни, явилась женская фигура. На непокрытой голове женщины во все стороны разметались длинные волосы.

- Вот она, русалка! Правду мужики говорили! - мелькнуло в помутневшем мозгу Тимохи. Он крепко зажмурил глаза, неумело перекрестился и, судорожно вспоминая слова из молитвы его покойной матери, громко произнёс:

- Господи! Спаси и помилуй!

Потом, на всякий случай, добавил слова от себя:

- Брошу пить, Господи! Только прогони нечистую силу!

Послышался какой-то возглас и шумный всплеск. Тимоха осторожно открыл глаза - на мосту никого не было.

- Услышал меня Господь грешного, - облегчённо вздохнул он и уже более твёрдой поступью прошёл мост, потом направился дальше по тропе в сторону своего дома.

- Да, завязывать надо с выпивкой, - продолжал рассуждать сам с собой Тимоха, - ну, разве что по праздникам. К примеру - Рождество, восьмое марта, первое мая...

Он хотел дальше пересчитывать к своему удовольствию количество праздников, как вдруг около куста орешника послышалось что-то вроде мяуканья.

- Опять нечисть преследует! - пугливо подумал Тимофей, но мяуканье перешло в явный детский плач, а под кустом он с трудом разглядел какой-то большой ком. Тимоха наклонился и взял обеими руками вздрагивающий свёрток.

- Это не котёнок, - зачем-то объяснил себе Тимофей, уже зная наверное, что в свёртке плачет ребёнок. Женский платок, в который был завёрнут младенец, был влажный. Мужчина одной рукой машинально расстегнул фуфайку, прижал к груди свёрток с ребёнком и укрыл его полами одёжи. Плач прекратился, свёрток изредка всхлипывал. Тимоха забыл про нечистую силу, хмель из его головы как-то враз выветрился. Ни о чём не думая, кроме как о согревшемся на его груди живом свёртке, Тимофей пришёл домой. Шагнув через порог в прихожую, он остановился. Жена была на кухне, оттуда слышался стук посуды. Ещё не видя мужа, Галина раздражённым голосом произнесла:

- Если сейчас ты назовёшь меня Галиной Андреевной - я запущу эту тарелку тебе в голову!

В прихожей было подозрительно тихо, и она вышла из кухни. Тимоха как вошёл, так и стоял у двери, не раздеваясь. Обеими руками он придерживал полы фуфайки. Одного взгляда достаточно было Галине, чтобы определить - муж сегодня выпивал, а за пазухой у него опять очередной «сюрприз».

- Горе ты моё! Опять подобрал щенка! Я уже двоих вырастила, вон они во дворе в будке. Куда же нам ещё одного?!

Повысив голос, жена перешла на крик:

-Сейчас же отнеси его туда, откуда принёс!

И вдруг Тимоха непривычно тихим, просящим голосом произнёс:

- Галя, не кричи. Ребёнка разбудишь!