НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВА.

«ПО ПРОЗВИЩУ ГУМАНОИД…»
(Повесть)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

«ГУЛЛИВЕР»1
В ПЕТЕРБУРГЕ7
БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА14
В НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ20
ХАНДРА26
P.S. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ30


«Гулливер»

Митька сидел в своей комнате у компьютера и мучил скрепку такими вопросами, от которых глаза у той, как у стрекозы, вылезали из орбит. Из технических помощников выбрал образ не собаки, не утёнка, а именно скрепки. Она выскакивала всякий раз, как только Митька нажимал стрелкой компьютерной мыши на вопросительный знак. Наблюдать за скрепкой было потешно: она то озадаченно чесала в затылке, то подозрительно косила глазами, раскачиваясь из стороны в сторону, то беспомощно разводила руками, мол, не понимаю, «что тебе надобно, старче». А что тут понимать? Митька ждал писем от Риты, а их не было уже целых две недели. Какие только реплики он ей не отпускал, какие открытки не отправлял. Вирус у неё в компьютере что ли? И мобильник теперь почему-то всё время был отключён. Деньги кончились? Такого ещё не бывало. Открыл её последнее письмо. Странное какое-то. Словно что-то хочет сказать и не решается. Намёки, подколки, капризы! Может, обиделась на что? У девчонок это часто бывает. Щёлкнул мышью по своему последнему посланию. Оно было непростительно длинным. Бегал глазами по строчкам и чувствовал, как потеет спина от стыда. Учил ведь дед: не впадай в эмоции, не прыгай от радости глупым козлёнком, сохраняй спокойствие, что бы ни случилось, привыкай ценить свои слова и чужое время. Э-эх! Переборщил!
А скрепка, знай, пилькала глазами! Уберись ты, чудо гороховое! Нечего подсматривать! Без тебя тошно!
- Митя! Иди-ка скорее сюда! Смотри, что показывают! - раздался из гостиной возбуждённый голос матери. Дался ей этот телевизор! Сядет за своё вязанье и, знай, каналы переключает. Ещё и сестрёнку, Люську, приучила! У той от этого ящика уже скоро крыша на сторону съедет! Темноты боится до поросячьего визга. Приезжает в деревню, и каждый раз просит бабулю до туалета проводить. До чего дошло! Внушал им дед, что человек должен своей жизнью жить, а не чужой. Да разве мать вразумишь? Ну, бывают, конечно, интересные фильмы. «Сибирский цирюльник», например… или «Ворошиловский стрелок». Артист этот, Михаил Ульянов, так на деда похож! Смотришь фильм с его участием - в груди щемить начинает. Ну, вылитый дед! Глаза такие же, спокойные, умные, в самую душу смотрят. И на висках - лучики морщинок от затаённой улыбки.
Мысли пошли вольготно гулять по прошлому, которого без деда Митька себе представить никак не мог. После его смерти мир стал приобретать какие-то совсем другие краски, формы, размеры... Дедов дом, например, в детстве всегда казался Митьке высоким, светлым и просторным, а теперь словно съежился, сгорбился, того и гляди, врастёт окнами в землю. Да и цвет дома был ярко голубым, а теперь сделался каким-то не то выгоревшим, не то линялым. Надо будет уговорить отца купить голубой краски да покрасить дом заново. И озеро, на берегу которого стояла дедова банька, раньше казалось глубоким. Прибрежные валуны, с которых он, мальчишкой, нырял солдатиком в воду, теперь покоились на сухом песке, блеклые и шершавые. Что случилось? Куда ушла вода? Застыл в оцепенении ветрячок, и никакой ветер не мог пробудить в нем былых чувств. Видать, что-то и в нём заклинило, сломалось. Чум на острове Откровения тоже обветшал до дыр, тюфяки сгнили, и внутри уже давно не пахло костром. И даже деревянная лодка, перевёрнутая вверх дном, рассохлась и облезла. Просмолить бы надо, да всё не собраться, со временем «напряг». И, самое главное, некому больше задать волнующих вопросов. Разве что в мыслях!
В воображении Митьки голос деда всегда звучал, как прежде, мудро и уверенно. И по этому дедову голосу Митька настраивал свою душу, как настраивают по камертону капризный струнный инструмент. Теперешним взрослым умом понимал, что не было в этом никакой мистики, как казалось раньше. Каждый может помнить голос ушедшего человека и, хорошо зная его суть, взгляды, манеру мышления, предположить ответ на тот или иной вопрос. Митька с раннего детства, как только помнил себя, верил каждому слову деда. И теперь вот также верил себе, потому что знал: с дедом они единое целое. Чёткое осознание этого пришло вскоре после смерти деда, словно тот, уходя в мир иной, оставил ему в наследство самое бесценное - свои душевные силы.
Жаль, что Рите не довелось с дедом познакомиться. Ей бы он тоже понравился.
Стоило вспомнить про Риту, как тотчас неуёмные мысли устремились в Петербург и стали бродить по заснеженной набережной Фонтанки, по пустынному двору, куда выходили окна Ритиной комнаты, так называемой «девичьей». В комнате Рита жила не одна, со старшей сестрой Светланой. Светлане было уже двадцать, и любое её мнение отдавало категоричностью. А впрочем, что ему до Светланы? Знать бы, чем занимается Рита! Дел, конечно, у неё под завязку. В какие только кружки не записалась! Японский язык учить принялась. Зачем он ей? Ну, английский - куда ни шло. Без него нынче ни шагу. А японцы-то эти на что сдались, если нет времени на письма ответить…
- Митька! Скоро ты?! - забарабанила к нему в дверь кулаком Люська. - Дядьку какого-то показывают, который людей оживлять может! Не веришь? Послушай!
Митька нехотя поднялся, не спеша, направился в гостиную. Встал в дверях, скрестив на груди руки. Нашли что смотреть! Шоу «Пусть говорят!» Большим планом показали какого-то мужчину. Митьку поразил его взгляд. Такой необычный. Смотрит на всех, как Гулливер на лилипутов. Ведущий программы из кожи вон лезет. Чуть не в нос ему микрофоном тычет: «Так вы утверждаете, что умеете воскрешать людей?!» - «Да! И я могу научить этой методе любого, кто пожелает». Вот это да! Митька присел на подлокотник кресла, и весь подался вперёд. На сумасшедшего, вроде, не похож.
-Мошенник! - словно прочитав его мысли, первой взвизгнула сидящая в зале толстая тетка с красным мясистым лицом. Как на рынке: «руки в боки» и давай глотку драть. - Вымогают у людей последние деньги! Набивают себе карманы на людском горе! Ещё в студию пришёл, наглец!
-А вы могли бы воскресить мёртвого человека прямо здесь в студии? - подхватил идею
ведущий.
- Как пожелаете, - спокойно пожал плечами странный мужчина. И опять его глаза показали крупным планом. Смотрит на всех так, будто силится понять, что же здесь происходит. Митька криво усмехнулся. Ну, дела! Мать сидит, бледная вся. Даже про вязанье забыла. А Люська глазищами так и стреляет, как та скрепка: то на Митьку, то на мать. Ответа ищет - правда ли? А какой тут ответ дашь? Вон у всех в студии лица вытянулись. А среди них ведь и врачи, и учёные, и писатели, и даже священники.
- Судить его, мошенника, или в психиатрию отправить! Развелось их, дьяволов, в наши смутные времена! Статистика в интернете такие факты выдаёт: три тысячи шестьсот шестьдесят человек уже объявили себя Иисусами.
И разом со всех сторон поднялся такой рёв: дай им волю - разорвут на части. Ату его!
Митька занервничал и принялся щелкать себя по ногтям. Вот дурацкая привычка! И не отвыкнуть никак. А как тут не нервничать? Не дают человеку слова сказать! Зачем приглашали?! Вдруг он, и правда, чем-то таким владеет. Вот бы деда оживить! Никаких бы денег не пожалел. Работать бы пошёл и вкалывал день и ночь. Только бы дед жив был. После его смерти Гуманоидом стали прозывать Митьку. И он носил дедово прозвище с честью и достоинством. Сначала по деревне разнеслось, а потом и в город просочилось. Гуманоид - и всё тут!
Снова взглянул на экран. Показывали одного из воскрешённых. Мужик - как мужик. Спокойный, как слон. Кусают со всех сторон, а он, знай, твердит: «Мир вам, люди!» В морге отлежал около суток. После воскрешения в Бога веровать стал. Интересно, кто он? Подсадная утка? Потом ещё одну женщину показали, которая мужа по этой цифровой методе воскресила. И её негативом «распяли». Каких только ярлыков не приклеили. А на вид нормальная женщина. По манерам, на врача смахивает. Только говорит не очень уверенно. Её спрашивают, где муж сейчас. Молчит. Словно боится проговориться. А чего бояться-то? Если бы он, Митька, чем-нибудь таким сверхъестественным владел, разве стоял бы вот так, язык проглотив?! Рассказал бы всё, как на духу. Чего они?! И «Гулливер» этот уходит от прямых вопросов.
Шоу закончилось так же неожиданно, как и началось. В душе осталось какое-то чувство неудовлетворённости. Митька молча удалился в свою комнату. Ни с матерью, ни тем более с Люськой обсуждать эту щекотливую тему не хотелось. Пусть женщины меж собой «чирикают», а ему, мужику, негоже. С отцом бы ещё обменялся мнением, но тот, как всегда, в командировке. Ну да ладно, время покажет: сумасшедший ли этот «Гулливер», мошенник или одержимый какой. А с другой стороны посмотреть, в сказки раньше тоже не верили, а потом и зеркальце, в котором всё можно увидеть, и ковёр-самолёт, и другие чудеса реальностью стали. Так почему не быть живой воде? Но опять же, воскресить одного, двух – это ещё: куда ни шло. А если всех? Что на свете твориться будет?!
А перед глазами так дед и стоит. Сидит на крыльце и насмешливо теребит бороду. «Вот так-то, Митька! Думай, чеши в голове. На твоём веку ещё и не такое будет!»
Митька снова сел за компьютер. Ну, а что ты на это, скрепка, скажешь? Та покачала головой. Потом развалилась, закинула ногу на ногу, закатила глаза вверх. Что-то соображает своей металлической головой. Ладно, не пыжься, отдыхай! С Ритой бы на эту тему поговорить. Она этими вещами ох как интересуется! Родители на неё ворчат. Они по профессии врачи. Верят только в то, что руками потрогать можно.
Вспомнился последний приезд в Петербург. Было это в сентябре. Долго гуляли по набережной Фонтанки. Говорили о клонировании. Гадали, будут ли проводить такие эксперименты над людьми или нет. Митька был категорически против клонов. Зачем и кому они нужны? Риту задевали эти темы так глубоко, что у неё от волнения начинал дрожать голос. А глаза прямо-таки искрились от возбуждения. В такие минуты Митьке почему-то очень хотелось её поцеловать. Но боялся обидеть. Просто брал за руку и нежно гладил её тонкие пальцы, разглядывая их, словно какую-то диковину. Рита сразу замолкала, но в глаза ему смотреть не решалась. Застенчево отводила взгляд. Однажды они остановились на мосту. В воде отражались уличные фонари. Кругом было безлюдно. Митька взял и поднял Риту на руки, да ещё вытянул их вперёд. Девушка тихонько вскрикнула и, крепко прижавшись к нему, обхватила за шею. Митьке стало так хорошо, что хотелось окаменеть и остаться с ней в обнимку на века. Но Рита взмолилась её отпустить. Он с нежностью провёл губами по её щеке и опустил наземь. Пока она поправляла волосы, Митька глядел на воду. По тёмной поверхности реки плыли яркие кленовые листья. Они напоминали растопыренные в стороны пальцы. И кто придумал такую красоту! Вроде, и клёнов-то рядом нет. Значит, кто-то специально нашёл, подобрал и бросил их в воду. И, наверное, загадал желание. Дед говорил, что вода полна всякой информации и большой магической силы.
Представлял Риту так явно, что даже ощутил тонкий запах её любимых духов. Всё тело стало распирать каким-то непонятным напряжением. С шумом выдохнул скопившийся в груди воздух и твёрдо решил в выходные, во что бы то ни стало, рвануть в Питер. Что сидеть и гадать на кофейной гуще? Приехать и всё увидеть своими глазами. Пусть даже Риты не будет дома. Ну, мало ли уехала куда. Поговорит со Светланой, с Галиной Ивановной, с Валентином Петровичем. Неизвестность - худшая пытка. Всё! Решено! Деньги на дорогу есть. Клянчить у родителей не надо. Зря, что ль, два месяца по вечерам разносил телеграммы. От денег, которые предлагал отец на карманные расходы, всегда отказывался. Нет халявных денег - нет и упрёков. Усвоил эту истину твёрдо. Бегая с телеграммами по убогим дворам, насмотрелся, конечно, всякого. Бумажные телеграммы нынче шлют только те, у кого нет ни телефона, ни компьютера. Услуги связи нищенских трущоб.
Одна молодая женщина с полугодовалым ребёнком на руках, прочитав текст телеграммы, долго смотрела на него с каким-то отчаянным укором в глазах. Словно ему, Митьке, было кем-то велено держать ответ за все грехи мужского пола. И бледные губы её вдруг стали шептать такое, от чего его бросило в жар - нездоровый, трусливый, липкий.
- Он меня предал!.. Оставил! Будь он проклят!.. Помоги мне! Останься! Люби меня!
Митька растерянно тряс головой и, заикаясь, невнятно бормотал что-то, типа того, мол, извините, я при исполнении. А сам с каким-то оцепенением смотрел на её полинявшую от стирки футболку, загрубевшую на груди от высохшего молока. Курчавая малышка беспечно подпрыгивала на руках у матери и озорно хлопала в ладоши. После неловкой паузы женщина резко развернулась и, обхватив дочку двумя руками, скрылась в тёмной комнате. Митьке ничего не оставалось, как поставить в графе «Получатель» закорючку своей рукой. И скорее на улицу! Подальше от всего этого. От гулкого топота его ног из глубоких рытвин облупившихся стен (словно после артобстрела!) сыпалась сухая штукатурка. Потолок чернел пятнами копоти, из которых торчком торчали обгоревшие спички. Кому не лень до самого потолка прыгать?!
Следующий адресат проживал где-то в деревянных двухэтажных бараках, построенных сразу после войны, как временное жильё. По этому поводу дед говорил так: «Никогда, Митька, не верь обманному слову «временно»! Под ним всегда подразумевается «навечно», «навсегда». Любое дело с душой делай, как для себя, и доводи всё до победного конца. Знай: всё к человеку возвращается: и добро, и зло. В одном месте чего худого натворил – в другом сам же на это и попадёшься. А за добрые деяния всегда получишь благодарность, не в словах, так в мыслях человеческих. А мысли, Митька, – великая сила! Мыслями мы творим и себя, и своё будущее!».
Митька никогда не любил эти деревянные районы. Ни город, ни деревня! Не поймёшь что! Разбросанные по двору дрова, вечно переполненные помойки, по которым шастают бездомные, облезлые коты и собаки. Разбитые окна подъездов зачастую наполовину заколочены фанерой. Кто ж сподобится вставить стекло? Не моё, общественное. Обшарпанные ступеньки деревянной лестницы скрипели на все лады, как расстроенная домра. Так и знал: дверной звонок сорван. Постучал в дверь кулаком. Открыл ему старичок со светлыми и какими-то трогательно-беззащитными глазами.
- Вам телеграмма, - казённо сообщил Митька. – Распишитесь здесь, пожалуйста. – И протянул старику сложенную вчетверо бумажку.
- Да я, милый, плохо вижу. Ткни пальцем-то, куда закорючкой чиркнуть.
Митька приставил кончик ручки к нужному месту на бумаге. Старик расписался. И только Митька хотел уйти, как тот взмолился.
- Не уходи, сынок, прочти, что в телеграмме-то! Старуха моя тоже не видит, у обоих катаракта.
Митька окинул взглядом прихожую. В углах на оборванных обоях гнездились тараканы. Вообще-то тараканов Митька видел, но чтобы их было столько – никогда! Если бы не шевеленье их чувственных усов, можно было подумать, что угол выложен блестящим коричневым кафелем. Старик, конечно, эту живность не видел.
Развернул телеграмму, быстро пробежал глазами по тексту: «Трагически умер Павел. Вчера похоронили. Зина». Видя, что Митька что-то мнётся, старик строго приказал:
- Читай! Мы от телеграмм нынче ничего хорошего не ждём.
Митька откашлялся и прочёл, стараясь произносить слова, как можно равнодушнее и суше.
- Господи! – перекрестился старик на «лампочку Ильича», что болталась на проводе без люстры под самым потолком. – Спасибо Тебе, Господи, что прибрал на место! Пусть земля ему пухом, а горемычной душе - прощенье за слабость Духа. – И, уже обращаясь к Митьке, добавил: - Пил он, по-чёрному. Давно знали, что добром не кончит! Сын это наш. Вот так, парень. Теперь иди с Богом, дай поплакать вволю!
И снова Митька прыгал через ступеньку, будто ему дали пинка под зад. Внизу под лестницей кто-то шевелился, шелестел картонными коробками. В нос ударил зловонный запах. В привокзальном туалете дышать легче! Митька зажал нос ладошкой. Какой-то бомж устраивался на ночлег. А куда ему деться? Во всех приличных домах домофоны да консъержи. А тут дверь, как на станции метро, в обе стороны ходит. У батареи – худо-бедно, но тепло. Взглянул на следующую телеграмму. Где же этот дом под номером шесть? По идее, вон тот должен быть. Но в нём, вроде, никто не живёт… Дверей в подъезде вообще нет. Стёкла выбиты. Свет ни в одном окне не горит. Посветил фонариком. Увидел рваную занавеску на окне. Пошарил лучом по тёмным углам подъезда, пугая сонных собак. Те уж давно не лают на чужих. Сами на птичьих правах. Высчитал квартиру. Должна быть, слева, на первом этаже. Гулко забарабанил в дверь. Послышались шаркающие шаги. Хмельной мужской голос недовольно спросил:
- Кого там принесло, на ночь глядя?
- Телеграмма! – громко оповестил Митька. Дверь открылась, но свет не зажёгся. Митька пристроил телеграмму на локоть. – Распишитесь!
Мужик сподобился.
- Посвети-ка! Что там в ней?
Митька приставил фонарик к дрожащим рукам мужика, в которых нервно плясала телеграмма.
- Бог ты мой! – вскинул тот на Митьку опухшие глаза. – Батя преставился! - И спокойно подытожил: - Пора уж! На девятый десяток перевалило. Нам столько не отжить. – Усмехнулся каким-то своим практичным мыслям, которые, как вороны при помойке, всегда рядом. - Думаешь, наследство оставил? Чёрта с два! Хибара одна, которую и задарма никто не возьмёт. Ну да ладно. Может, летом когда-нибудь съезжу погостить. Теперь никто зудеть не будет: « Не пей, Гришка, пропадёшь!» А как не пить? Живу, как собака последняя!
- Извините, я тороплюсь, - скороговоркой перебил его Митька и рассёк перегарный воздух стремительным движением лёгкого молодого тела.
Вот, дела! Одна смерть кругом! И, что самое странное, особо и не удивляет никого. Вот и этот тоже. Принял сообщение, как само собой разумеющееся. И вспомнился тот день, когда они с отцом приехали в деревню после похорон деда. Казалось, вот-вот рухнет весь мир! А тут ни слёз, ни скорби, словно о ком постороннем речь идёт. Неужели у мужика этого душа не болит?! А, впрочем, у всех ли она есть…
Вспоминая всё это сейчас, передёрнул плечами. Хорошо, что ушёл с телеграфа! Появится нужда в деньгах, лучше уж пойти вагоны разгружать, чем разносить такие вести.
Выключил компьютер, свет, быстро разделся и плюхнулся в постель. А то чего доброго Люська прибежит с вопросами. Её просто так не выпроводишь. Ещё та цаца! В какой-то книге вычитал, что перед сном можно сконцентрировать мысль на проблеме. Утром получишь готовый ответ. Только проснуться нужно раньше будильника, чтобы не вскакивать с постели, как на пожар, а полежать да подумать о том, что волнует. Не зря в пословице говорится: утро вечера мудренее.
- Мить! - сунула нос в темноту его комнаты Люська. - Ты спишь?
- Сплю, - сонно буркнул Митька. - Исчезни!
Но Люська настырно впёрлась в комнату и села по-турецки на коврик у кровати. Как она так ноги под себя загибает? Будто они у неё без костей. Имидж свой меняет, как ящерица хвосты. Сейчас вон, пацан пацаном. Спортивки, футболка, волосы под заколку заправлены, чтоб не мешали. А бывает, так вырядится!…
- Мить, знаешь, что мать говорит по поводу этого воскрешения?
- Не знаю, и знать не хочу! - лёг на спину Митька и заложил руки за голову. Лукавил. Знать хотелось. И Люська, уловив это, возбуждённо зашептала.
- Помнишь тетку Маню на краю деревни? Ну, ту, что с бородавкой на лбу? У неё ведь сын был. В армии погиб. Она всё по нему плакала. Что бы ни делала, всё Бога упрекала, мол, зачем сына так рано забрал. - Сестрёнка поёжилась, озираясь на тёмные углы комнаты, и понизила голос, будто её подслушивал кто.
- Короче! - требовательно изрёк Митька. Терпеть не мог, когда важную информацию размазывали, как клейстер по обоям. Картинка любого события в мысленном воображении вырисовывалась на лету. Прозвучат скупые на эпитеты слова: «Лето. Ночь. Болото» - у него не только картинка проявится, вмиг услышит натужное уханье совы, уловит дурманящий запах багульника, почувствует влажное касание ночного ветерка. А многословие отвлекает, уводит в чужие дебри.
- Будешь командовать, вообще ничего не расскажу! - поджала губы Люська.
- Ну ладно выделываться! – сдался Митька. - Начала, так валяй!
- Так вот однажды пошла эта баба Маня на болото за клюквой. Ягод много в тот год было. Набрала несколько вёдер на сдачу, а нести мочи нет. - Люська говорила так складно и образно, искусно вплетая в речь старинные словечки, что Митька усмехнулся. Вот артистка! И фразы-то найдёт! «Мочи нет!» В голове у него стали прокручиваться яркие картинки этой небылицы. А Люська, между тем, продолжала: - Села на пень баба Маня да запричитала: «Нет моего сыночка, чтобы мне помочь! Был бы Ванечка жив, собирал бы со мной сейчас ягоды и нёс домой! Не было бы у меня горя!» Пока она плакала да причитала, стемнело. Вдруг видит, сын по болоту в её сторону идёт. Подошёл, молча взял рюкзаки, вскинул за плечи и вперёд. Баба Маня еле-еле за ним успевает. И слова вымолвить не может. А как к деревне подходить стали, собаки от лая зашлись. Луна на небе поднялась. Тут баба Маня сына окликнула. Он рюкзаки на землю опустил, повернулся к ней. Смотрит она на него, в глаза заглядывает, а в них - пустота! Тут баба Маня креститься да молитвы читать принялась. Ванечка исчез! Потому что не сын это был, а фантом его!
- Ну и дальше что? - как можно равнодушнее спросил Митька.
- Ничего! - почему-то рассердилась Люська. - Мамка говорит, что нельзя мёртвые души тревожить. А то наплодят таких вот призраков! Не дело этот дядька задумал! А ты как считаешь?
- Не знаю, - недовольно пробурчал Митька. - Иди спи! Вон глаза-то сейчас из орбит вылезут.
И отвернулся. Иначе от её вопросов просто так не отделаешься. Люська, недовольно пыхтя, удалилась. А Митьке ещё долго было не заснуть. Что ни говори, а пустыми дедовы глаза ему видеть никак не хотелось. Во взгляде у деда отражалось всё, о чём он думал. Митька мог наблюдать за дедом часами. И часто подлавливал его на каком-нибудь шкодливом моменте: «Признавайся, дед, о чём сейчас подумал?!». Дед смеялся и раскидывал перед Митькой пасьянс своих потаённых мыслей. И уже хохотали вдвоём. Умел он заразить своим смехом. Бывало, что сама ситуация, казалось бы, не стоила выеденного яйца, а дед преподносил её с таким азартным юмором, что Митька смеялся уже не над самим случаем, а над дедовой мимикой, интонацией. Уж сколько лет прошло со смерти деда, а Митька выверял по нему все свои мысли, чувства, поступки. Раньше большого значения словам деда не придавал. Сказал и сказал. Что тут такого? А теперь каждая, сказанная им когда-то фраза, выплывала из глубины забвения, светясь каким-то особым светом. «Учись, Митька, жить легко и с радостью, - любил повторять ему дед. - Нет радости в жизни - твои проблемы. Не под тем углом на мир смотришь!». Нет, не хотелось видеть деда призраком. В Митькиной памяти дед всегда оставался живым и естественным. И вечной жизни Митька тоже не хотел. Хоть размышлял по этому поводу не раз. На краю дедовой деревни одна старушка жила. К ста годам уж ей тикало. Лицо всё морщинами изрезано. Спина сгорблена, чуть не в дугу. Вместо рта беззубая впадина. Руки тряслись так сильно, что казалось, она постоянно злится на весь мир. От ветра шаталась, а всё жила. За что ей наказание было такое? За какие грехи? Бабуля, завидев её, крестилась: «Да минует меня чаша сия! Не дай Бог до такой поры дожить, чужой век заедать!» Так что подумать было над чем.
А когда заснул, попал на какое-то очень странное собрание. Явное попадание в прошлые века. Огромная зала. Вместо потолка прозрачный купол, сквозь который проглядывают звёзды. Все присутствующие в белых одеждах. Лица, вроде, и знакомые, а не узнать никого. Смотрят на него так пристально, что шевельнуться страшно. А один, с лавровым венком на голове, странно так, не разжимая губ, одними глазами вопрошает:
- Ты «за» или «против» бессмертия?»
Митька молчит, тупит взгляд. Тогда вопрос ставится по-другому.
- Хотел бы жить вечно?
« Не-а!» – качает головой Митька.
Все куда-то исчезают. А он парит в звёздном пространстве. Мимо пролетает уродливая старуха с косой в руках. Не безызвестная особа! Скалится ему беззубым ртом. Но Митька её не боится, осеняет крестом. Катись своей дорогой! Она быстро проносится мимо и сливается с густой темнотой. Сон был таким отчётливым, что Митька в ужасе проснулся. Фу! Ерунда какая! Приснится же!.. Зато улёгся, постели не разобрав. Сел, позёвывая и потирая глаза, стянул с себя спортивки, футболку, откинул в сторону покрывало. Последнее, что шевельнулось в дремотном сознании: книжку о таинственной силе цифр прочитать всё-таки надо. Предпочитал, как и дед, на все иметь собственное мнение.


В Петербурге

В Петербург поезд прибывал ровно в девять часов утра. Раньше на перроне Митьку всегда встречала Рита. Ищущий взгляд выхватывал её фигурку из толпы встречающих мгновенно и безошибочно, как выхватывает взгляд заядлого грибника копеечный по размерам подосиновик, только-только выглянувший из-под плотного слоя прелых листьев. Рита выделялась какой-то почти призрачной воздушностью. Казалось, дунь на неё, лёгким пёрышком взлетит над суматошной людской массой. И сердце у Митьки начинало подпрыгивать в груди, как шарик на теннисной ракетке. Некоторое время, смущенно улыбаясь, молча смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом он первым произносил: «Здравствуй! Вот и я!» И осторожно брал её руки в свои, прижимал к губам её тонкие пальцы. В метро, на эскалаторе, он всегда становился на ступеньку ниже. И их глаза оказывались на одном уровне. Рита долго не выдерживала его взгляда. И со счастливой улыбкой начинала разглядывать рекламы на стенах туннеля. Её никогда не интересовала реклама. Просто смущенному взгляду некуда было деться от Митькиных любящих глаз. А он открыто любовался ею. Девушка чувствовала это. Смеясь, дотрагивалась до его лица руками и отворачивала его голову в сторону. Тогда он закрывал глаза и снова касался губами её пальцев. И плевать-то ему было на всех любопытствующих. В этой незнакомой толпе они были одни.
Удивительно, но, чувствуя рядом с собой Риту, он будто не замечал окружающий мир. Не реагировал на чужие локти, не видел грязных вокзальных бомжей, не слышал резких голосов киосковых зазывал. Взгляд его летал где-то на уровне высоких крыш и серого питерского неба. Его руки, как ветви больших деревьев, защищали её пространство от чужого вторжения. А слух ловил музыку ветра. Сегодня защищать было некого, и мир сузился так сильно, что Митька остро ощущал на себе его незримое давление. Так же, как внимание пожилых женщин, торгующих мороженым и старающихся зацепить его любопытными взглядами.
- Эй, парень, купи мороженое!
Он, не оборачиваясь, качал головой.
- Холодно? Куда путь держишь?
И что они к нему все цепляются? Будто на лбу у него что написано, или лампочка в голове светится.
Когда Митька добрался до Ритиного дома, было уже около десяти часов утра. Но свет в окне «девичьей» не горел. Значит, спят ещё. По субботам Рита со Светой вставали поздно. Митька долго разглядывал обрамлённые кружевами шторы. Раньше Рита очень чувствовала его взгляд. Сегодня телепатия была явно чем-то заблокирована. Чем? А, может быть, кем?! Но думать об этом не хотелось. Где-то в голове сразу появлялась сверлящая боль, острая и неприятная, словно зубной бур попадал в нерв. К чёрту гнать эти тёмные мысли! Как там дед говорил: «Крест ко мне, дурные мысли от меня!». Помогало моментально. Ведь в голову чего только не втемяшится. И если всякому мысленному сброду давать в голове приют, до такой помойки докатиться можно. Сколько раз, например, представлял собственные похороны. И даже то, кто и что говорил у гроба. Умирать Митька не собирался, но подобная ересь в голову лезла. Или, к примеру, идёшь по улице и представляешь, как на тебя падает старый тополь. И даже отчётливо слышишь треск ломающегося дерева. Откуда приплывают такие ситуации? А через пару дней узнаёшь, что в этот день старым тополем придавило насмерть какую-то девушку. Оторопь берёт! Совпадение или что другое? Про энергию мысли много чего интересного рассказывал ему дед. На одной стороне земного шара человек ещё только подумает о самоубийстве, а на другой – эта зародившаяся в тёмном мозгу мыслишка возьмёт да и подтолкнёт кого-то на тяжкий грех. Чёрными мыслями, страхами, тревогами, говорил дед, человек притягивает к себе все неприятности. Зная это, Митька гнал от себя сейчас всякие подозрения, И всё же в воображении вырисовывался образ какого-то мужика с узкими татарского типа глазами. И откуда только эти образы берутся?! Навязчивые и цепкие, как пиявки в грязном пруду.
В окне Ритиной комнаты зажёгся свет. Интересно, кто отодвинет в сторону штору: Светлана или Рита? В оконном проёме появился Ритин профиль. И снова радостно запрыгал шарик на теннисной ракетке. Слава Богу, дома! Хотел махнуть рукой, но интуиция подсказала: не увидит. Откидывая в сторону штору, во двор Рита не взглянула. Плохой знак! Митька вздохнул и направился к подъезду. Из дверей подъезда выскочила чёрная кошка. Её только не хватало! Плюнул через левое плечо. Угомонись, нечистая сила! Но ничего хорошего от встречи уже не ждал. Так и вышло. На звонок ему открыла Светлана. Растерянно отпрянула назад.
- Дима?! Вот не ожидали!
- Здравствуй! - буркнул Митька. - Рита дома? - Светлана кивнула, но как-то неуверенно. Вот те раз! Что она не знает, дома ли сестра, с которой живут в одной комнате?
- Проходи. Раздевайся. Сейчас я её позову.
А у Митьки кроссовки к резиновому коврику словно присосало. Не переступить порога. С трудом заставил себя это сделать. Зима, не лето, не будешь дверь настежь открытой держать. Из кухни выглянула Галина Ивановна, их мать. Увидев Митьку, сделала обрадованное лицо. Именно «сделала», потому что рот хоть и расплылся в улыбке, в глазах застыла какая-то тревога. А он, как исследователь тонких материй, все взгляды, жесты, интонации фиксировал в душе, как на сверхчувствительном пульте управления. А Галина Ивановна, между тем, всё обласкивала приторным этикетом:
- Ах, вот это кто! Дима! Заходи, заходи! Давненько ты у нас не был! Рита! Что ты там так долго копаешься?! К тебе гости!
Из девичьей выскочил Юнг, здоровенный и добродушный чёрный пёс, Ритин телохранитель. Поставив Митьке лапы на грудь, лизнул в подбородок. Потом развалился на полу, доверительно подняв вверх лапы. Вот уж кто истинно ему рад! Митька почесал ему брюшко и мысленно поблагодарил. «Спасибо, дружище, выручил! Помог выйти из неловкого положения. Тебе зачтётся!». И сунул псу в открытую пасть заранее припасённый в кармане для момента встречи пряник.
Рита вышла из комнаты с каким-то растерянно-виноватым лицом. Протянула ему руку.
- Здравствуй, Дима. С приездом. Рада тебя видеть. Раздевайся. Проходи в комнату.
Митька протянул Галине Ивановне её любимое печенье, «Растягайки», и коробку шоколадных конфет.
- Это к чаю.
Светлана деликатно удалилась вслед за матерью на кухню. Они с Ритой остались в комнате одни.
- Извини, что без предупреждения. Как на голову свалился. Ты получала мои письма? - всё старался заглянуть он Рите в глаза. Но девушка прятала взгляд и уходила от прямого ответа:
- Чаю хочешь?
Он покачал головой. Какой там, к чёрту, чай! Слюну и ту не проглотить. Понял, что его приезд её тяготит. Незваный гость хуже татарина! Зачем, спрашивается, припёрся?! Только чего уж теперь! И всё равно, лучше знать горькую правду, чем истязать себя догадками.
Чаю всё-таки попить пришлось, потому что играть в молчанку было больше невмоготу. После завтрака вышли на улицу. Здесь, конечно, дышалось легче. Хотя проклятая неопределённость доставала сильнее зубной боли. Зачем людям так истязать друг друга? Что, не могла прямо ответить письмом? Мол, прости, у меня появился другой, которого люблю. А ты, дескать, уже вчерашний день, спасибо за то, что был. И все дела! И тут же осадил себя: кто ты такой, чтобы за неё всё раскладывать по полочкам?
И снова, как тогда в сентябре, они молча брели по набережной Фонтанки. Только пейзаж изменился, словно в мультике смена времён года. Соответственно и в настроении отразились природные катаклизмы. С низкого неба сыпалась снежная крупа. Рита подставила перчатку. И разглядывала каждую крупинку так внимательно, словно это было для неё сейчас важнее всего на свете. И не было ей дела до того, как он жил эти две недели без её писем и звонков!
Только вспомнил про звонки, как в Ритиной сумочке сразу зазвонил мобильник. Значит, всё-таки сменила номер телефона. А он-то, глупый, голову ломал!..
Митька деликатно отошёл в сторону. Не привык подслушивать и подглядывать. И хоть Рита тоже отвернулась, и голоса её слышно не было, Митька нутром чувствовал, что говорит она не с подругой. Это был ОН! Поднял глаза вверх. Серая, и плотная, будто войлочная, завеса глухо окутывала всё небо. Никакого просвета! Перевёл взгляд на окрестные дома. Они сейчас смотрели на Митьку с какой-то болезненной и безысходной тоской. Поёжился. В этом муравейнике он явно был чужаком. И никак было не освободиться от какого-то предчувствия, что через несколько минут должно произойти что-то ещё более неприятное. Ох уж эта интуиция! На душе вдруг сделалось так омерзительно, словно лицом угодил в клейкую паутину, незримо натянутую между деревьями каким-то пауком. Так и знал! Перед ними затормозила иномарка. Темноволосый мужчина, лет тридцати, опустил тонированное стекло:
- Карета подана! Прошу садиться, господа!
- Дима, познакомься, это Валера. Я ему про тебя рассказывала, - каким-то замогильным голосом произнесла Рита и вся вспыхнула. Митьке даже жалко её стало.
- Счастлив познакомиться! - ёрничал парень. - Думаю, мы не нищие, чтобы решать свои проблемы на улице. Предлагаю поехать в ресторан. Разумеется, за мой счёт! - узкие, восточного типа глаза его смотрели самодовольно. В гробу бы видал Митька этот «мерседес», но Рита уже открыла заднюю дверку машины и ловко («Привычно»! - отметил про себя Митька) устроилась на сиденье. А он всё стоял, раскачивая свои сомнения на силиконовых подошвах новеньких кроссовок.
- Не бойся, парень, жив будешь, я даме слово чести дал. А честью я не бросаюсь.
Митька не удостоил его ответом. Вздохнул и нехотя сел в машину. Хотелось вмиг исчезнуть, испариться, лишь бы не заставлять Риту так страдать. Попробовал улыбнуться и даже подмигнуть девушке. Она смутилась и уткнулась взглядом в подол бархатного платья. Хм! Посмотреть бы со стороны, какая у него вышла гримаса!
В ресторане парень проворно помог Рите снять пальто, заботливо стряхнул прилипшие к пушистым манжетам снежные крупинки. Митька искоса разглядывал парня. Крепышок, однако. Мышцы накачаны. И уверен в себе на все двести. Он, Митька, ему, конечно, не конкурент.
- Что пить будешь? - небрежно перекинул ему прайс-лист Валерий.
- Сок, - не взглянув на предлагаемый выбор, спокойно ответил Митька. - Апельсиновый.
- А ты, Ритуля?- наклонился к ней Валерий, и рукой бесцеремонно убрал прядь волос с её лба.
Митьке словно наждачкой резанули! «Ритуля»! Демонстрирует близкие отношения?
- Чай с пирожным, - выдохнула Рита.
- Ну-у-у! - нарочито разочарованно протянул парень. - Что за компания! Я за рулём, но шампанского приму. Такое приятное знакомство непременно обмыть надо. Ты, Дмитрий, после школы поступать куда думаешь?
Митька пожал плечами. Что он его за дурака держит? Без мыла в одно место влезть хочет! Видали таких!
- Могу по дружбе помочь с поступлением в универ. Есть приличные связи.
Митька отвернул голову к окну. Благодетель нашёлся! Кого-нибудь другого покупай!
- Да я уж как-нибудь сам. Не утруждайтесь…
Митька смотрел на парня внешне спокойно, без вызова. Хоть чего уж там говорить, внутри всё клокотало. Собой владеть научил его дед. Сколько раз повторял ему: «Не доставляй врагу удовольствия, не выходи из себя, не теряй достоинства!».
- Ишь ты, какой ершистый! - скривился в ухмылке парень. Митька проигнорировал. Не хватало ещё перебранкой сцепиться.
Официант принёс шампанское, сок, какие-то пирожные, фрукты, открыл бутылку, наполнил бокалы:
- Приятного вам торжества!
- Вот именно! - подхватил Валерий. - За встречу! Очень надеюсь, что она окажется доброй.
Рита тоже подняла бокал. Митька чокаться не стал, демонстративно потягивал через соломинку свой сок и молчал. Парень быстро потерял инициативу в разговоре. Смотрел на Риту и улыбался, рассчитывая на взаимность и поддержку. Но Рите было не до улыбок. Она разглядывала свои руки. На левой руке красовался дорогой перстень. «Подарок», - догадался Митька. После шампанского щёки у Риты порозовели. Во взгляде вместо вины теперь всё больше сквозила жалость. Только этого ещё и не хватало! Что его жалеть?! Не убогий! Всё у него впереди: и учёба, и девушки. А вот она за этим ухарем быстро себя потеряет. Это факт! Вон в нём сколько фарса. Из ушей лезет. До иномарки его Рите, конечно, дела нет. В этом почему-то Митька был уверен. Языком взял. Наглость - второе счастье. Опыт имеет. За словом в карман не лезет. Вон, каким петушком обхаживает. И рядом, под боком, не за тридевять земель. Позвонила - и через десять минут он у её ног. А он, Митька, раз в два месяца приезжал. Да и разве только в этом дело! Вон он как властно её за руку держит. И она не противится. Значит, нравится. И, словно уловив Митькины мысли, парень приобнял Риту за худенькие плечи.
- В общем, так! - перешёл он в наступление. - Что ходить вокруг да около! Дружбы между нами, сам понимаешь, не получится. Ты больше Рите не звони и письмами не домогайся. Твои девчонки ещё кашу едят и под стол пешком бегают. А мы любим друг друга! И ты на пути не стой! Так я говорю, Ритуля?
Она вспыхнула и бросила на парня такой взгляд, от которого у Митьки всё внутри опустилось. Не знал, куда девать глаза, словно подглядел что-то тайное и сокровенное. Хорошо, что есть эти спасительные окна, куда можно устремить свой растерянный и мятущийся взгляд.
На улице разыгралась метель. В такую погоду добрый хозяин собаку из дому не выгонит. А ему нужно где-то «перекантоваться» до поезда. Что называется, убить где-то часов семь. Хорошо ещё, что обратный билет не взял. Какое-то недоброе предчувствие всё-таки было!.. И сумка с собой. Слава Богу, заходить к Рите не надо. Достал кошелёк, положил на стол деньги за сок и шампанское. Решительно встал, посмотрел обоим прямо в глаза и, как можно радушнее, произнёс:
- Я понял. Счастья вам! - и первым протянул руку парню. - За откровенность спасибо!
Тот тоже встал. В жгучих татарских глазах блеснуло радостное удивление. Видно, не ожидал столь быстрой развязки. А Митька тем временем неловко, по-телячьи, ткнулся губами Рите в висок:
- Не мучайся! Я на тебя обиды не держу!
К выходу шёл, как под прицелом пистолета. А сердце гулко отсчитывало шаги. Уже у самой двери услышал её отчаянный крик:
- Димка! Постой!
Но Митька не остановился. Прибавил шагу и прыгнул в свободное такси.
- Куда? - равнодушно спросил водитель.
- Жми, давай! Потом скажу.
- Любовь?! – понял таксист, выхватив любопытным взглядом плачущую на крыльце ресторана Риту.
- Что она крикнула? Ты слышал?! - не своим голосом спросил водителя Митька.
- А-а! - махнул рукой парень.
- Мне это важно. Скажи! - Бледное Митькино лицо произвело впечатление. Парень пожал плечами.
- Трус, говорит.
Митька так и обмяк, словно сама Вселенная вдавила его в сиденье. Расстегнул воротник джинсовой рубахи. Значит, и парень подумал так! Слюнтяй, мол, не умеет постоять за своё счастье. А разве счастье можно взять силой? Всё понял он по её влюблённым глазам! И к чему теперь эти дискуссии! Не собирается он оправдываться! Ни перед кем!
- Не держи в голове, - участливо посоветовал водитель. - На все их капризы смотреть!..
- Помолчи, а?! - оборвал его Митька
- Держи к Ладожскому, ладно?
Народу у кассы было много. Занял очередь и стал глазами искать, куда бы приземлиться. Ноги категорически отказывались держать. Свободным было место возле «сладкой парочки». «Он» и «она» дышали на окружающий мир недельным перегаром. Сидели, как два голубка, нос к носу, рука в руку. У обоих фингалы под глазом. У неё слева, у него справа. Зато на лицах сплошное блаженство. Это про таких, наверное, говорят: милые ругаются - только тешатся. Перегар смешивался с какой-то кислятиной. Митька отворачивал нос, но всё же не выдержал. «Свято место», вопреки пословице, снова осталось пусто. Остановился у книжного киоска. Облокотился на прилавок. Сделал вид, что изучает названия книг. Они были разделены на три секции: «классика», «философия» и «современное чтиво». Нет, не в его настроении сейчас книги читать. И только хотел отойти от киоска, как продавец, худощавый мужчина пенсионного возраста, в старомодном пальто и какой-то дореволюционной шляпе, встал и протянул ему тонкую брошурку.
- Возьми, сынок, дарю.
Митька пробежал глазами по названию: «Энергия мысли». Шутит, что ли?
- Не шучу, - вслух ответил на его мысленный вопрос мужчина. - Давно за тобой наблюдаю. Я не продавец, вообще-то. Временно внука замещаю, чтобы тот работу не потерял. Внук мой - ровесник тебе. В больницу попал. Какие-то звери ни за что, ни про что избили. А книжка эта тебе пригодится, не сомневайся.
- Сколько стоит? - полез в кошелёк Митька.
- Не обижай. Сказал же: дарю!
Митька протянул мужчине руку. Крепко, по-мужски, обменялись пожатиями. И молча отошёл от киоска, поднялся на второй этаж, в зал ожидания.
Народу здесь было чуть меньше, но все места забиты сумками. Поймал себя на мысли, что всё-таки, с одной стороны, хорошо, что люди кругом. Не дают расслабиться. Мелькают по сторонам чужие заботы. А если бы оказался один, да в чистом поле? Наверное, волком бы выл! А толпа, она и мёртвого двигаться заставит
- Молодой человек! - зазывно улыбнулась ему девушка в синей форменной пилотке. Ресницы чёрные, длинные, как у куклы. Костюм синий с погонами. Рубашка голубая. Стюардесса, да и только! - Помогите нам разыграть приз!
- Вы мне?
- Да, именно Вам.
- Что, что Вы сказали?
- У Вас что, со слухом плохо?
- Почему?
- Подойдите! Нажмите вот сюда. - Она осторожно взяла его руку и нажала какую-то кнопку. И вдруг захлопала в ладоши:
- Вы выиграли пятьсот рублей!
- Если за пять минут вокруг не найдётся человека, который бы поставил на кон деньги, приз Ваш!
- Какой приз? За что?
- За красивые глаза! - очаровательной улыбкой смутила его девушка.
Он растерянно обвёл взглядом сказочное пространство вокруг этой волшебницы. Она сидела в каком-то маленьком, словно игрушечном теремке. На больших картонных часах мигали огоньки. Часы отсчитывали минуты, как на старте.
- Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! - громко комментировала девушка. - Две минуты! Ба! Вас перебили! - весело и азартно воскликнула она.
Митька закрутил головой. Сбоку воткнулась в него чугунным взглядом какая-то пожилая женщина, очень похожая на южанку. Она нерешительно положила на жестяное блюдо сто рублей.
- Прекрасно! Разыгрывается шестьсот рублей! - тоном Якубовича азартно объявила девушка в пилотке. - Всего пять минут решат судьбу приличной суммы. Молодой человек! Найдите хоть сто рублей - и приз Ваш!
Девушка смотрела на него такими глазами, что Митька невольно стал шарить в карманах. Не ради этого странного приза, ради этих умоляющих его глаз.
- Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! Ну?! - вскрикнула девушка, ловко вытащила из его рук сторублёвую купюру и небрежно бросила на блюдо. - Ещё пять минут - и приз в семьсот рублей будет Ваш!
Но, не успела она начать отсчёт, как южанка справа быстро положила на блюдо триста рублей.
- Эх! Не повезло! - сценично схватилась за голову девушка в пилотке. - Если бы Вы нашли триста рублей - приз Ваш! Но уже не каких-то семьсот, а целая тысяча рублей! Отсчёт! - скомандовала она сама себе. - Пять минут! Четыре минуты! Да пошарьте вы в кошельке! Это сумма! Скупой платит дважды! - Девушке почему-то очень хотелось, чтобы выиграл он, Митька, а не эта молчаливая особа, что всё время гипнотизировала Митькин профиль. Толпа любопытных, невесть откуда и взявшихся, вокзальных зевак дышала ему в спину. Он слышал их вожделенные выкрики: «Давай, паря! Не жмись! Покажи, что не лыком шит!", « Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!», «Думай - не думай, а сто рублей не деньги!».
Митька открыл кошелёк и достал пятьсот рублей. Девушка азартно крутанула блестящее блюдо. На нём затанцевали сгорбленные купюры.
- Одна тысяча пятьсот рублей! - ударила в игрушечный гонг красотка. И подмигнула Митьке. - Пять минут. Четыре минуты! Три минуты! Две минуты! - Митьке казалось, она так и хочет поторопить время на картонных часах, чтобы приз непременно достался ему. Обведённые яркой помадой губы девушки посылали ему воздушные поцелуи. А настырная конкурентка пожирала его насмешливым взглядом, зажимая в руке очередную порцию денег. Откуда она их берёт? Из воздуха, что ли? В руках даже сумки нет. Но было уже не до деталей. Ум лихорадило неведомым ему доселе азартом. И прыгала в голове не на шутку разгулявшаяся мысль: «У меня последние триста. Сколько зажато в кулаке у той?»
Девушка так и приплясывала за стойкой. Из сказочного теремка картонный домик на глазах превращался в избушку на курьих ножках.
Женщина бросила на блюдо три сотенных. И блюдо победно закрутилось.
- Одна тысяча восемьсот рублей! Пять минут! Четыре минуты!
У Митьки взмокла спина. В груди отдало какой-то горечью, словно надышался угарного газа. Чёрт с ним, с билетом! Либо пан, либо пропал! И кинул на кон последние деньги. Они никак не хотели кружиться на блюде. Сваливались и разлетались по сторонам, но девушка в форменной пилотке любовно окучивала упрямые купюры и, знай, выкрикивала звонкое своё:
- Две тысячи сто рублей в пользу молодого человека! Пять минут! Четыре минуты! Три минуты! Две минуты! Одна минута!
Митька замер. И вокруг поползло змеиное: «Ш-ш-ш-ш-ш!» Блюдо замедлило ход. Все взгляды устремились на южанку. Глаза её неистово вспыхнули, и она артистично стала крутить над блюдом рукой. Сотенная купюра победно короновала денежную груду.
- Эх, парень, проиграл! - насмешливо констатировала девушка в пилотке и проворно собрала деньги в бумажную шкатулку с надписью «Приз!». Под дружные аплодисменты шкатулка перешла в руки южанки. И не успел Митька сообразить, что к чему, как все люди вокруг куда-то испарились: и южанка с деньгами, и зеваки, и девушка, так похожая на стюардессу. И даже сам сказочный теремок на глазах превратился в груду каких-то бесцветных коробок, которые разлетелись по сторонам, забиваясь под скамейки зала ожидания. Может быть, это сон? Заглянул в кошелёк. Пусто! Оглянулся вокруг. На него грустно смотрел какой-то старичок со стареньким рюкзаком на острых коленях.
- Эх, милый! - покачал головой он. - Это у них называется «шоу-бизнес». Обдирают таких, как ты, простачков, как липку, на глазах у всех. И никому дела нет. Видишь их, артистов, сколько! И милиция с ними заодно. Видать, хорошо отстёгивают. Сейчас с другой стороны вокзала свои сети раскинут. И новый спектакль сочинят. Жаловаться - стыдно: сам лопухнулся. Ехать-то далеко?
- Далеко, - ушёл от ответа Митька.
- Попросись у проводницы. Может, пустит постоять в коридоре. В тамбуре-то холодно.
Митька ничего не ответил. Натянул капюшон куртки на голову. Замаскировался! И на свежий воздух.
Порывистый ветер свистел то в одно ухо, то в другое. И что странно: ржавый гвоздь, застрявший в сердце после встречи с Ритой, уже не вызывал такой боли. Видно правду говорят, что клин клином вышибают. Чёрт с ним, с этими деньгами. Дед обычно говорил ему так: «Уходят деньги - исчезают проблемы!». Эх, дед! Знал бы ты, как аукается в душе каждая сказанная тобой когда-то фраза!
Митька бесцельно бродил по перрону, наглухо закутавшись в пустоту и безразличие. Глаза безучастно созерцали происходящее вокруг. Два милиционера оттаскивали от входа кафе «Бистро» какого-то бомжа. Тот блаженно улыбался, забавляясь привычной ситуацией. Знал: при людях бить не станут. Если что – закричит. Найдутся защитники. Какой бы ни был, в обиду не дадут, заступятся. Бомж расслабился, повис на руках у парней в форме, поджал под себя ноги. Пусть тащат! А впереди ледяная полоска, раскатанная детьми. Бомж сложил ноги вместе, катится. Ну, выведут его за территорию вокзала, а дальше что? Пригрозят, конечно, чтоб, мол, мы тебя больше здесь не видели. Согласится, кивнёт, чтоб тайком не пнули, и проникнет на вокзал с другой стороны, где ещё не засветился.
На перроне вытанцовывала вьюга. То тут, то там столбом поднимался снежный вихрь, и, казалось, хрупкая балерина в белом платье, волчком крутится на одной ноге, разводя по сторонам снежные руки. Ветер пронизывал насквозь. Хотелось выпить горячего чаю. Посчитал оставшуюся в кошельке мелочь. Около пяти рублей. На чай мало. А так сидеть – неудобно. Поддел носком ботинка пивную пробку. Та звякнула, солидно возражая, мол, не пробка я, юбилейные десять рублей. Нагнулся и поднял. Покрутил в руках, хмыкнул. Видно, ангел-хранитель подкинул из жалости. Направился в кафе. Народу было немного. Из-за соседнего столика донёсся любопытный разговор. Митька невольно прислушался.
- Нет, Витёк, хочешь - обижайся, хочешь - нет, но ни в какую Америку я не поеду! Как я своё отделение брошу?! Как людям в глаза посмотрю? Я ведь у самых истоков стоял. Сколько душевных сил вложил! На меня мои больные, как на икону, молятся…
- А что с этого имеешь? – веским аргументом перебил его другой. И хоть Митька сидел к ним спиной, по интонации и голосу внешне чётко представлял каждого из говорящих. Первый – худенький, с бледным чуть вытянутым лицом, с серыми глазами и русыми, прямыми волосами. Другой – полный, толстолицый, курчавый, в американском джинсовом костюме. И непременно с редкими волосинками на толстых пальцах. Глаза с жёлтыми крапинками на тёмно зелёных зрачках.
Не удержался, мельком обернулся. Так и есть, не ошибся. Первый – в шерстяном пуловере и белой рубашке с расстёгнутым воротом. Поймав Митькин взгляд, понизил голос:
- Ничего не имею! Еле концы с концами свожу. Ведь я ещё алименты Светлане выплачиваю.
- Вот! Вот! А у тебя ведь, Серёга, руки золотые! Ты ведь хирург от Бога! Дай тебе инструмент нормальный, ты бы такие чудеса творил! Я тебе все документы сам сделаю, только подпись поставишь. И деньгами на переезд обеспечу.
Он подозвал официантку и стал заказывать водку, деликатесы. Тот, которого звали Серёга, взбунтовался:
- Ты что, с ума сошёл! Мне ещё в отделение зайти надо, у меня одна больная тяжёлая очень!
- Да забудь ты хоть сегодня обо всём! Часто ли я приезжаю?!
- Не сердись, Витёк! Разные мы. Не могу я за границей жить! Не моё это!
- Да ты не был там! Не знаешь!
- Был на одном совещании. Еле дождался, когда эта тусовка закончится!
- Ты ко мне приедь. Сколько уж зову. Поживи, присмотрись. Я тебе свою клинику покажу. Вот и будешь тогда решать. Тебя ж ничего здесь не держит. Один, как сыч. Ни семьи, ни женщины любимой. Одна работа.
Вот пристал к мужику со своей Америкой! Митька почувствовал какое-то раздражение. Вспомнил Болгарию и то, как не мог дождаться отъезда с курорта, на который, помимо его воли, затащил его тогда отец. Конечно, Болгария не Америка. И всё равно первое впечатление, чего-то неестественного, искусственно созданного так и осталось в памяти до сих пор.
Чай был выпит. Митька согрелся. И снова потянуло на свежий воздух, подальше от этих затхлых суждений «Витька». Поднялся и неожиданно для самого себя направился к соседнему столу. Стал лицом к лицу с худощавым хирургом и решительно произнёс:
- Разрешите пожать Вам руку!
Тот поспешно вскочил, словно только и ждал того, чтобы выйти из-под давления своего упёртого коллеги. Обменялись добрыми рукопожатьями.
- Вы у меня оперировались, молодой человек?
- Слава Богу, нет! Но Вас очень уважаю и желаю добра!
Тот удивлённо вскинул на Митьку брови. А Митька моргнул двумя глазами и быстро вышел навстречу метели. Дед говорил «Бог троицу любит»! Видно, ещё одного доброго человека встречу на пути.
Наконец, подали состав. Появилась забота. Внимательно вглядывался в лица проводниц. К молодым подходить бесполезно: побоятся без билета взять. К сорокалетним - тоже: не глядя, отошьют. Вон, какие фирменные все. За работу держатся. А что если к начальнику поезда? Идея!
Начальником поезда был мужчина лет пятидесяти, с твёрдым волевым подбородком раздвоенным упругой ямочкой. С таким и в разведку пойти не страшно. Выслушал молча. Поверил. Наверное, наслышался об этих «шоу».
- Нынче, парень, ухо надо держать востро. Мигом обуют. Это тебе не у нас, на севере. Моли Бога, что догола не раздели. Голодный, наверное? - Сунул ему в руку десятку. – На, купи хоть что-нибудь. Иди в девятый купейный. Скажи, Роберт Иванович отправил. Проводницу Зинаидой Петровной зовут. Чаю-то не постесняйся попросить. Не держись за гордыню. - И, больше не оглядываясь, пошёл по перрону, надёжный, как вбитый в скалу страховочный крюк.
Размеренный стук колёс, как того ожидал Митька, большого облегчения не принёс. Несущаяся навстречу темнота раскидывала сети сомнений. А, может, не надо было уходить из ресторана? Может, нужно было парня этого, Валерия, на кулачный в коридор вызвать? Драки Митька не боялся. В секции ушу два года занимался! Да и вообще. Реакция у него будь здоров. Одному отбиваться - не впервой. С детства особнячком держится. Зря, что ль, Гуманоидом зовут! Приятелей много, а вот по душам поговорить не с кем. Раньше делился с Витькой Смирновым. Но с ним вышла незадача. Так-то он парень неплохой, конечно, да язык за зубами не всегда держать умеет. Как-то Митька рассказал ему про Риту. А через неделю Цыганков, известный в школе циник и бахвал, при словесной перепалке, кривляясь перед публикой, пропел на грузинский манер: «Ри-та –Чи-та, черепок обри-тый - да-а-а!». Митька взглянул на Витьку, да так, что у того ёршик волос на голове тотчас взмок. И больше Митька ничего не выяснял. Зарубил на носу: что знают двое, знает и свинья. Закрыл душу на все замки, чтобы никто никакими судьбами проникнуть в неё не смог. Не за себя больно было, за Риту.
И от этих воспоминаний такое умопомрачение нашло, хоть на ходу из поезда выпрыгивай! Боль в душе была такая, будто кто в неё живьём клинья забивал. Ведь кричала Рита ему: «Димка! Постой!» Почему не остановился, козёл?! Выскочила и плакала на крыльце ресторана!.. Может, вместе с ним хотела уйти? А он взял да бросил девчонку с этим фраером! Может, тот её силой домогался! А он, Митька, даже не спросил толком ни о чём, ревность, видите ли, заела! Взгляд, видите ли, засёк. Как же! Два года встречались - не целовались почти, а этот тип за каких-то две недели голову вскружил! А, что как не вскружил, а запугал чем?! Бывает... Да нет, что ж он, Митька, во взглядах ничего не понимает! Взгляды-то какие были…
И даже затошнило. И голова поплыла куда-то. Поезд остановился. За окном привиделся картонный теремок. Девушка в синей пилотке, пританцовывая, всё махала пачкой денег перед самым его носом. А вокруг корчились в смехе какие-то бритоголовые парни, тыча в его сторону пальцами.
- Эй, парень! Что стонешь-то? Плохо тебе, что ли? Или ты, стоя, спишь? - легонько похлопала его по плечу проводница. - Ложись иди в первое купе на верхнюю полку. Если пассажиры сядут - разбужу.
Митька благодарно кивнул, как всегда, одними глазами. Проводница вся так и расцвела. И веснушки на круглом лице превратились в тычинки чудного цветка. И снова всплыли в памяти дедовы слова: «Когда человек делает добро другому, он себя за это любить начинает!» Эх, дед! Откуда в тебе всё это?!!

Беда не приходит одна

Дома творилось что-то невероятное. Мать, вся зарёванная, сидела на кухне, уронив голову на руки. Люська была похожа на котёнка, который нос к носу столкнулся со щенком. Отец стоял посреди комнаты в расстёгнутом пальто, с бледным и растерянным лицом. На полу в прихожей стояли какие-то чемоданы и коробки. При виде Митьки лицо у отца несколько оживилось. Он поспешно протянул сыну руку.
- Как ты кстати!
- Что случилось-то? - как дятел в перерывах между гулкой работой крутил головой Митька.
- Пойдём в спальню, расскажу!
Присели на кровать. Пальцы у отца мелко подрагивали. С похмелья, что ли? Раньше никогда за ним такого не водилось. Митька осторожно потянул носом воздух. Нет, перегаром не пахло. Нервничает так.
Отец долго смотрел в пол, тяжело вздыхал, не зная с чего начать нелёгкий разговор.
- Вот что, сын, - наконец, сподобился он. - Ухожу я … Вернее, должен… Видишь ли, ребёнок у меня от другой женщины намечается. Ты взрослый уже, поймёшь, - торопливо подытожил он и вскинул на Митьку умоляющий взгляд. - Позаботься о матери. Успокой. Тяжело ей. Деньгами помогать буду.
Митька молчал. А что тут скажешь? Вид у отца был такой жалкий и пришибленный, что Митька не выдержал, отвернулся. Доигрался, чёрт его дери! Предчувствовал, что добром эти командировки у него не кончатся. И мать хороша! Куда смотрела?! Хоть бы раз по-настоящему скандал учинила.
- Бывает это, понимаешь, - начал оправдываться отец. - Устал я на части рваться. А вы не маленькие уже…
Митька крутил в руках пятак. Щёлкал по нему пальцем до боли, будто палец был в чём-то виноват. Да что палец! Хотелось головой удариться об стену!
- Вали давай! Да поскорее! – одними губами выдавил он.
Отец как-то вздрогнул и протянул визитку с женским адресом.
– Это на всякий случай. Матери не показывай, ладно?
- Была нужда!
В дверь позвонили. Отец суетливо вскочил, неловко прижал к себе Митьку. Тот дёрнул плечом. На кухне в голос зарыдала мать. Ей вторила Люська. Началось! Час от часу не легче!
Как только за отцом захлопнулась дверь, прошёл к матери на кухню. Как маленькую, погладил её по голове.
- Не плачь, переживём! Я тебе во всём помогать буду. Что теперь сделаешь, раз случилось. - Но мать и слышать ничего не хотела, голосила, как по покойнику. И Люська туда же.
- Ты-то хоть рот закрой! - пристрожил сестрёнку Митька. Помогло. Хоть звук убрали. Скоро и мать реже носом шмыгать стала.
- Куда подался-то он? - принялась допытываться она у Митьки.
- Какая теперь разница! Его тараканы.
- Давно чувствовала, что другая у него есть, - снова сдавленно всхлипнула мать, по капле выжимая из души ядовитую боль.
- Зато всё по командировкам! - по-взрослому, по-бабьи, с какой-то очень неприятной интонацией, подхватила Люська. - Дома почти не бывал!
- Закрой ты рот! – поморщился Митька. - Твоего ли ума дело?! Нашла что мусолить! Сами разберутся. Иди уроки учи! – И, развернув сестрёнку за плечи, подтолкнул в сторону двери.
Люська, хоть и сделала гримасу, но из кухни удалилась. Митька устремил свой взгляд в окно, словно там, за спасительными рамами, мог найти такие необходимые, такие нужные исстрадавшейся душе слова.
- Ты, мам, особо не переживай на этот счёт. Будут и у тебя радости в жизни. Молодая ещё. И красивая, вон, какая! Я замечал: мужчины на тебя часто оглядываются. – Это было явно не то. Этот пустомеля-язык нес всякий вздор, хоть его, поганого, вилкой коли. Надо было срочно куда-то выруливать. - На отца обиды не держи. А то - себе дороже будет.
Мать молча, с каким-то удивлением, смотрела на него. И слёзы больше не текли, застыли на щеках смоляными каплями.
- Господи! Митя! Как ты на деда сейчас похож! И говоришь, как он! Будто не ты мой сын, а я твоя дочь! Когда повзрослеть-то успел, сын?!
- Да ладно тебе! - отмахнулся Митька и удалился в свою комнату. Но занятия себе найти не мог. Достал с полки альбом с фотографиями, нашёл портрет деда и долго смотрел на него, пока у самого не затуманились глаза. Эх, дед! За что столько бед?! Сыплются, как из рваного мешка. Как всё пережить? Хотя, о себе ли думать надо? Больнее всего матери. Как её из шока вывести?
Успокаивать бесполезно. Каждый в такие минуты в своих мыслях, как бомж в помойке, роется. Мать тоже вон, сидит, в столе взглядом дырку сверлит. Что тут делать? Анекдоты начать травить? Белыми нитками шито! Музыку весёлую включить – только раздражение вызовет. Тут нужен какой-то очень неожиданный приём. Долго ломал голову. Неприятная ситуация должна быть представлена в каком-то лёгком, юмористическом свете. Тогда душевная боль отступает. Проверено уже. И тут пришла идея. Пока мать копошилась в кухне, тихонько пробрался в спальню, порылся в шкафу и достал пару забытых ею платьев. Потом отыскал парик, косметичку и прошмыгнул в свою комнату. Вертелся перед зеркалом долго. А когда мать крикнула их с Люськой к обеду, выкатился на кухню во всей бабской красе. Мать с сестрёнкой так и обомлели. А он давай «Ваньку ломать»!
- Ой, девочки! Ой, милые! Нам ли жить в печали?! Ну, их, этих мужиков! Чтоб им пусто было! Лишь бы деньги давали! - И стал перед зеркалом губы мазать. – Фиглишь нам, красивым! -
Люська хохотала до коликов в боку. А у матери на глазах слёзы. Но отступать было поздно. И Митька шёл ва-банк!
- Ой, красавицы мои! Век бы воли не видать! А теперь!… К чёрту кастрюли! Вечером в ресторан двинем. Имеем право! Сто лет уж мороженого с орехами не ели.
Музыку врубил. Люську под ручку схватил и в пляс. Такие «па» выдавал, что мать, наконец, улыбнулась. Митьке только этого и надо было. Только бы удержать ситуацию, только бы, хоть на время, забыть про плохое. Шутки - шутками, а в кафешку собрались. Парик и платье, конечно, Митька снял. Но весёлое настроение старался поддерживать. Юмор из Митьки сыпался, как снег с февральского неба. Каких только анекдотов не вспомнил. Особенно хохотала мать над последним. Приходит, значит, мужчина в парикмахерскую перед самым закрытием. Впопыхах обращается к девушке: «Вы что ль мастер будете?». Та от усталости никакая, с ног валится. И ему резко так: «Нет! Я – лишай стригущий!».
Весь вечер из своей забавной роли не выходил. Мать смеялась. Скорее всего подыгрывала ему. А ночью снова будет кусать подушку… Короче: поживём, увидим! Что гадать? Всё лучше, чем сидеть да тоску на себя нагонять. И, как ни странно, самому легче стало. Будто второе дыхание открылось. Не зря дед любил повторять: «Хочешь поднять себе настроение – развесели другого».
И всё бы было хорошо, но после мороженого у Люськи разболелись зубы. Мать ей и сало свежее прикладывала, и настойку прополиса во рту держать заставляла. Ничего не помогало. Сестра не переставала ныть. И тут Митька вспомнил про книжку, которую ему подарили в Питере, в книжном киоске на вокзале. Стал торопливо читать. Изучил всю от корки до корки за час. В голове всё укладывалось так легко, будто он всё это давным - давно знал, да просто забыл. А когда дошёл до главы “Лечебная последовательность цифрового ряда”, даже руки от возбуждения потёр. Если верить этой брошюрке, то для настройки работы каждого органа нашего тела существует определённая цифровая последовательность. Сконцентрируй мысли на семи цифрах - и твоей болячки, как не бывало! Стало быть, цифры выполняют функцию камертона, по которому наш организм может настраиваться подобно музыкальному инструменту. Далее приводились примеры цифровых рядов и болезней, от которых они лечат.
Люська уже голосила на всю квартиру. Митька поспешно листал страницы чудотворной брошюры, искал среди болезней что-нибудь про зубы. Мать уже готова была вызвать такси и везти сестрёнку к дежурному врачу. Но тут Митька заорал:
- Ага! Вот оно! «Болезни зубов и полости рта». Люська! Быстро сюда! Лечить буду!
- Иди ты к чёрту! - взвизгнула Люська. - Знаешь, как болит! А ты издеваешься!
Но Митька решительно схватил её за руку и потащил в свою комнату. Действовал так решительно, убеждал так уверенно, что Люська даже ныть перестала. Усадив сестрёнку на кровать, заботливо подложил ей под спину подушку. Сам сел на стул, напротив.
- Слушай меня внимательно. Число семь играет в нашей жизни очень большую роль. Семь дней в неделе. Семь нот. Семь цветов радуги.
Люська хлюпала носом.
- Ну и что?
- Сейчас я покажу тебе семь цифр. Ты их должна выучить наизусть. Запомни: называя цифры в этой последовательности, ты лечишь свой зуб. Держи своё внимание на каждой цифре по десять секунд.
Митька нашёл фломастеры и нарисовал на карточках семь разноцветных цифр. Поднимая карточку, строго командовал:
- Назови цифру!
Люська что-то мямлила в ответ.
- А ну-ка чётко, без каши во рту!
- Отстань от меня! - снова скривила в рёве свой большой рот Люська.
- Люсь! Будь умницей. Я тебе помочь хочу! - как мог, уговаривал Митька. - Умные люди пишут. Только к этому очень серьёзно относиться надо. И верить, как веришь в лекарство от боли. Представь, что каждая цифра объята пламенем. Пламя с одной цифры переходит на другую. 1488514. Представила?
Люська кивнула. <