МОЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ДЯДЮШКА

ВЛАДИМИР БАТШЕВ


(отрывок из романа)

Владимир Семенович Батшев (4 июня 1947 Москва) прозаик, поэт, историк и редактор

В 1965-66 один из организаторов и руководителей неформального литературного общества СМОГ, редактор журнала «Сфинксы» (№ 1-4), альманахов «Чу», «Рикошет», «Авангард».

Арестован 21.4 1966 и 25.4.1966 осужден на 5 лет «за тунеядство». Отбывал ссылку в селе Большой Улуй Красноярского края. Под давлением международного общественного мнения, в частности, издательства Посев, освобождён в 1968 году по амнистии. В 1968-75 участвовал в диссидентском движении. В 1969 выпустил вместе с В. Кононенко самиздатовский альманах «Перелом».

Закончил сценарный факультет ВГИК. Работал сценаристом в кино, литконсультантом в журнале «Студенческий меридиан», в издательствах «Детская литература» и «Молодая гвардия». В 1989—1991 — представитель издательства Посев в СССР.

1991-93 — первый заместитель главного редактора ежедекадника «Литературные новости». 1993-95 руководитель организованного им издательства «Мосты», которое за два года успело выпустить 25 книг российских и русских зарубежных авторов. С января 1989 по март 1995 — внештатный обозреватель Радио Свобода.

В феврале 1995 вместе с женой эмигрировал в Германию. Член Союза писателей Германии и международного ПЕН-клуба. С апреля 1998 — редактор ежемесячного журнала Литературный европеец и председатель Союза русских писателей в Германии, с января 2004 — редактор журнала Мосты.

 Роман "Мой французский дядюшка"  вышел в 2010 году в США в издательстве "Вольный стрелок" и в 2014 году в Германии в издательстве "Литературный европеец".

 

В XVI-XVII веках началась колонизация Америки. Туда потоком хлынули из Европы искатели приключений, люди, жаждавшие наживы, неудачники - в на­дежде, что им улыбнется там счастье. Случалось, что некоторым из них действи­тельно удавалось разбогатеть, и тогда они нежданно-негаданно обогащали своих терпевших нужду родственников, не только близких, но и дальних.

 В литературе и в театре XVIII-XIX веков одним из излюбленных героев стал такой американский дядюшка, выручавший из беды нищих племянников. А в переносном смысле выражение «у него американский дядюшка нашелся» стало означать: «ему неведомо с чего повезло».

 

Запись по фильму

 

Ночь. Балкон. У балкона человек точит бритву. Он смотрит на небо и видит сквозь стекло... Легкое облачко, приближающееся к полной луне. Потом - лицо девушки. Ее глаза широко раскрыты. К глазу подносится лезвие. Облачко про­плывает перед луной. Лезвие рассекает глаз.

 

1

 

Что я не испытал? -

 

не жил под мостом Александра Третьего,

 

не стоял в очереди безработных,

 

не давил клопов в грязных подозрительных отелях,

 

не был знаком с Великими Князьями,

 

не водил такси,

 

не работал на заводе,

 

не пил самогон,

 

не писал стихов,

 

не дружил с Мозжухиным.

 

2

 

Раннее парижское утро.

 Звонок у дверей. Кто бы мог быть в 7 часов?

 Встаю с постели. Одеяло - налево.

 Криминальный роман шлепается на пол. Гангстеры Чикаго - брр... Набрасываю халат, шлепаю босыми ногами по недавно натертому паркету. Открываю дверь. Почтальон протягивает «пневматичку».

 В конверте сообщение: съемки переносятся с двенадцати дня на десять утра. Неужели у них в Бийянкуре солнце? Тогда почему его нет у меня над головой? Да, с Мозжухиным зря не дружил. И с Лилиан Гиш. И с ее сестрой тоже. И с Жозефиной Бакер. И с бывшим президентом Клемансо. И с нынешним президен­том Думером.

 Дружил бы - давно стал кинозвездой.

 Как говорят в России? Знал бы где упасть - подстелил бы соломы.

 А что такое солома? Вчерашняя трава. Нет, она называется по-другому. Не солома?

 Чищу зубы. А голова отмечает, что русский язык из меня выходит, убегает, вытекает.

 Как вода в отверстие раковины.

 Это замечательно. Вместе с русским языком уходит его главный недостаток - акцент.

 Закрываю дверь. Ключ недовольно скрипит зубами - не хочет покидать дом.

 Быстро вниз, здороваюсь с консьержкой:

 - Бонжур, мадам! Надеюсь, ревматизм вам сегодня не мешал спать?

 В руках у нее, как всегда, развлекательный журнал. Но не с моей фотографией на обложке. Жаль.

 - Бонжур, господин Пьер. Вы знаете, в журнале пишут про мадам с третьего этажа, знаете, которая служит в модном доме манекеном, я и не представляла, что она такая знаменитость...

 Это она про Мари. Моего старого кредитора. Раньше я иногда брал у нее взай­мы. На удивление она никогда не отказывала, но и я вовремя отдавал. И контра­марку на премьеру - в придачу.

 Слава Богу, у консьержки хорошее настроение. Желает приятной прогулки, несмотря на небо в тучах. Почему у нее хорошее настроение? Она все время жа­луется на дождь и ревматизм. А сегодня точно будет дождь. А ревматизма у тетки нет. Странно.

 Или врет.

 В прошлом месяце она держала в руках журнал с портретом певицы Дамьи. Я чуть не вырвал его у нее из рук, но опомнился.

 Потом отдышался. Прошлое - прошло.

 Вспомнил слово! Сено.

 Подстелить надо сено, его собирали в кучи - маленькие и большие. А как они назывались? Я помню, что имелось название большим кучам сена!

 Раскрыть зонт: капает. То ли дождь будет, то ли прошел.

 Быстрым шагом к повороту, где всегда можно остановить такси.

 Так что же надо стелить - сено или солому?

 

3

 

Раннее парижское утро.

 

Пулеметный треск поднимаемых жалюзи.

 

Неприятное воспоминание. Так и хочется пригнуться.

 

Это открывают кафе на противоположной стороне улицы.

 

Официант Огюст вытряхивает в окно коврик. Ага, сбрил усы. Неделю ходит с усами. Неделю - без усов. Ба-а-льшой оригинал.

 

За цинковой стойкой хозяин приветственно машет рукой.

 

На ходу кланяюсь, но зайти не могу - время, как говорят в Холливуде, деньги. Тем более у меня. Хотя еду не в Холливуд. А в Бийянкур. Сегодня должны под­писать годовой контракт.

 

Или не подпишут.

 

Навстречу - сосед из дома № 26, как всегда с шофером-охранником.

 

Идет в церковь: по русской привычке - к заутрене.

 

- Бонжур, господин генерал.

 

- Бонжур, господин артист.

 

Какой варварский акцент!

 

4

 

Было. - встретил генерала два года тому назад, только переехал на эту квар­тиру, сразу узнал, хотя не носил уже генерал легендарной бороды, а только - ма­ленькую, тронутую сединой бородку.

 

- Здравия желаю, господин генерал, - и пошел дальше. Только услышал вслед:

 

- Кто это?

 

- Это киноартист, сын бывшего торгового агента во Франции.

 

Не та борода у генерала, не та. Как говорит русская пословица: закатали сивку гангстеры, в асфальт. Что за чепуха! Это из криминального романа. А как звучит русская пословица? Кого-то закатали, укатали, катали. Ехали на тройках с бубенцами.

 

О, какое счастье забывать прежний язык!

 

Вместе с акцентом.

 

Охранник улыбается, ходит, конечно, в кино. Да, охранники все знают, у них такая работа. Через полгода они уже не вспоминали, чей я сын.

 

Через полгода:

 

- Добрый день, ваше превосходительство, - я варьировал приветствия.

 

- Добрый день, мсье, - в спину. - Кто это? Знакомое лицо...

 

- О, господин генерал! Это же Пьер! Киноартист. Вы видели «Тропическую сирену»? А «Монте-Кристо»?

 

5

 

На углу нашей улицы Русселе и улицы Удино сенегалец продавал жареные каштаны. Вот такие сенегальские стрелки в Иностранном легионе черте что вы­творяют, вчера читал...

 

На горячем листе, поставленном на козлы, прыгали и перекатывались коричне­вые и черные каштаны. Он их помешивал металлической лопаткой.

 

Не зуав ты, не зуав, вот и хорошо, ты бы меня подстрелил от скуки...

 

В кармане непонятного - то ли халата, то ли плаща - торчали газетные кульки, фунтики - мама их так называла - фунтики! - треугольные пакетики из газеты. А может, он не сенегалец? И даже не зуав?

 

Лиловый кафр насыпал пакетик каштанов, получил свой франк, и я пошел дальше.

 

«А где-то там, в притонах Сан-Франциско лиловый кафр вам подает манто», чуть не пропел я известную песенку Вертинского, но каштан во рту не позволил.

 

Столько удовольствия за франк!

 

Что за газета? Потом посмотрю.

 

Скоро фунтик опустел, и я собрался выбросить его, оказалось - он свернут из вчерашнего номера «Матэн».

 

Если на другой стороне будет статья о фильме, даже не статья, я согласен, что там даже не рецензия, а небольшая заметка в разделе «Кинохроника», как пишут обычно в хронике, но если есть два слова обо мне, значит, контракт на следующий фильм подпишут, а может, и на год.

 

Увы! Оказалась другая страница. Надеешься на хорошее, получаешь - пустоту.

 

Точно - жизнь жестче. Сказок не бывает.

 

Контракт не подпишут.Рыжий кот, именно кот, а не кошка.

 

Большого рыжего кота размером с собаку я буду водить на поводке, рыжего, а не черного, рыжего, а не полосатого кота буду таскать на поводке по бульвару, чтобы окрестные собаки завидовали и боялись моего рыжего.

 

Потом сажусь в автобус с котом на поводке, пусть видят, не в такси сажусь, в автобус. С котом на поводке. Он лежит калачиком на коленях. Буду гладить его рыжую шерсть, а он в ответ - урчать.

 

Пересаживаюсь в метро. Смотрю, чтобы коту не наступили на лапы. Доезжаю до Монмартра.

 

Вхожу в артистическое кафе рядом с театром «Ателье».

 

Кот - на поводке.

 

Мяукает - здоровается.

 

Все ахают.

 

- Да, - переговариваются завсегдатаи, - это вам не собачка Жозефины Беккер, это кот Пьера Батчева.

 

- Ученый кот (я научу его каким-нибудь цирковым штукам), - добавляю я.

 

Да, будет.

 

Кинохроника

 

Биянкурская киностудия спешно готовится к новой большой постановке. «Sequana- Films» ставит «Les Nuits d’e Prince» no сценарию Кесселя. Директор Шифрин заканчивает переговоры с цыганами, казаками, с целым рядом русских артистов, художников, музыкан­тов, операторов и приводит в боевой порядок своих помощников.

 

Л’Эрбье, которому поручена постановка этого фильма, закончил детальный декупаж сценария, совещается с автором его Кесселем, художником-декоратором Шильдкнехтом и своим ближайшим помощником по предстоящей работе Лампеном.

 

На днях вспыхнут юпитеры, завертятся ручки съемочных аппаратов и потекут на плен­ку бурные ночи русского князя. Кроме зрелища, близкого и понятного нам действия, подчас волнующего и захватывающего, вроде лихой казацкой джигитовки, мы услышим и люби­мые цыганские и казачьи песни в прекрасном исполнении хоров и сольных исполнителей: «Les Nuits de Prince» будет не немой, а «звуковой» картиной.

 

Главная женская роль поручена известной французской артистке Жине Манес.

 

7

 

Запись по фильму

 

Восемь лет спустя. Пустынная улица. Дождь. Появляется странный персо­наж в темно-сером костюме, на велосипеде. К его голове, спине и бедрам при­колото нечто вроде пелеринок из белой ткани. К груди ремешками прикреплена коробочка, расчерченная по диагонали черными и белыми полосками. Персонаж машинально крутит педали, бросив руль, держа руки на коленях. Он показан со спины, до бедер - «американским планом». Он же, в двойной экспозиции, удаля­ется от нас вдоль по улице, затем начинает приближаться к камере до тех пор, пока полосатая коробочка не оказывается на крупном плане.

 

Надо постричься.На авеню дю Мэн около моста и писсуара - русская парикмахерская. Хозяин и одновременно парикмахер - донской генерал. Подмастерье и помощник - из­вестный театральный гример. Конечно, можно в другую пойти, к французам, но у русских дешевле. (Тот, кто говорит: «у своего лучше для души» - врет).

 

На перекрестке застыл автобус. Из-под него вылез француз и грустно смотрел на помятый велосипед.

 

Водитель равнодушно ждал полицейского протокола.

 

По бульвару Монпарнас шла демонстрация: человек двести плохо одетых лю­дей. Шли тесно друг к другу и кричали: «Сакковинцетти!». Они протестовали про­тив казни в Америке итальянских анархистов. Уже шесть лет анархисты сидели в тюрьме и ждали. Защитники подавали апелляцию за апелляцией. Прошли годы. С точки зрения американцев, дело анархистов безнадежно, все равно - на электри­ческий стул. Какие-то итальянцы, бумаги не в порядке, да еще анархисты! Запо­дозрены в вооруженном нападении. Таких, для примера, - на электрический стул. Демонстрации происходили всюду, а теперь в Париже. Попутно демонстранты разбили магазин обуви Андрэ на углу улицы Фальгер и разграбили витрину. По­кричали „Сакковинцетти» и рассыпались, не доходя до вокзала, где толпу ожида­ла полиция.

 

Толпа всегда неприятна, ждешь от нее только плохого, лучше не попадаться на пути.

 

Оба кресла заняты, надо подождать. В одном кресле сидел пожилой блондин, в другом - мой ровесник. Его стриг гример. С блуждающей по лицу улыбкой рас­сказывал свои театральные похождения. На голове гримера возвышался театраль­ный парик. Парик выдавал - волосы молодые, густые, каштановые.

 

- Я самого Шаляпина гримировал, - рассказывал он.

 

В любой русской кампании обязательно вспомнят три имени, три русские эми­грантские гордости - Шаляпин, Алехин, Мозжухин.

 

Завидуешь?

 

Нет.

 

Не хочу жить в гетто, даже в гетто русского языка.

 

Я хочу в мир.

 

В Европу, во Францию.

 

Потому не завидую Ивану Ильичу Мозжухину с его безобразным француз­ским

8

 

Когда я приехал в Париж и увидел наших эмигрантов, то подумал: «Что де­лать? Чем заниматься? Жить жизнью, которой живут наши эмигранты?»

 

А они не распаковывали чемоданы, жили, как на вокзале, ожидали «весеннего похода», «помощи иностранных держав», верили в любые слухи.

 

И так много лет.

 

Я не верил в «весенний поход», и в помощь союзников, и что «через полгода будем дома чаи распивать». Не верил.

 

Те, кто так говорил, или сознательно обманывали простаков, либо успокаивали себя.

 

Никого из них не ставили к стенке ради развлечения.

 

Никто из них не видел, как соседу отрезали половые органы и запихивали в рот его жене.

 

Никто из них не целовал сапоги палачей.

 

Я это видел.

 

Виной тому был не «пломбированный вагон» и не жидомасоны, а характер русского народа. И народ говорил: мне нравится грабить награбленное, экспро­приировать экспроприаторов, кухарки должны управлять государством, мир хи­жинам - война дворцам, любовь пчел трудовых, от тайги до британских морей красная армия, все выше, и выше, и выше, советская власть - это всерьез и на­долго.

 

9

 

Нет, вы ошибаетесь, не только у Мережковских была квартира в Париже, ку­пленная до революции. У нас тоже была - на avenue Daniel-Lesueur, 3 (arrond. VII). Отец купил ее, когда служил российским торговым агентом в Париже, в 1908 году. Кроме того, он писал книги, издал их в России - «Торговля мехами во Франции», «Торговля кожами во Франции», «Торговля пухом и пером во Фран­ции» - эти я помню, наверное, были и другие. Читали их?

 

Он получил звание потомственного почетного гражданина. Знаете про это? Ага. Имел счет в «Лионском кредите». Какие-то сбережения оставались. В Па­риже он ждал нас с мамой. Он был советником. Не знаю, какие советы давал он генералу. Но состоял у Врангеля членом экономического совещания, участвовал в собраниях, разрабатывал проекты, писал доклады. Врангель его вспоминает в мемуарах. Папа давал деньги на белое движение. Ну, разумеется, на белое! Не красным же давать. Тогда мы приехали в Париж.

 

К тому времени, признаюсь, я закончил один курс в университете в Симферо­поле. Будете смеяться, но я учился на математическом отделении.

 

Но математика меня не влекла. Не привлекала.

 

Хотел стать артистом.

 

10

 

Актером кино я стал в Ялте.

 

Совершенно случайно.

 

Подобно роковой встрече с инфернальной женщиной, встретился с кинемато­графом.

 

Дранков снимал любовную драму у моря, мне до зарезу нужны были деньги (первая любовь, что ли? не помню), и я напросился в статисты. Во Франции их называют фигурантами. Дальше - больше: в следующем фильме я исполнил две маленькие роли: разбойника в парике и огромной бороде, а другую - слугу глав­ного героя.

 

Когда киностудия вместе с актерами, режиссерами, операторами, оборудова­нием и мною в придачу эвакуировалась в Константинополь, в кармане было сорок американских долларов, купленных на заработанные деньги, и семь ролей в пяти фильмах.

 

Во Франции я снимался уже во французских фильмах. Мне как-то повезло.

 

Чем повезло? Пятеркой по французскому в гимназии - вот чем. Язык выплыл из памяти, а с ним и нахальство. Как без нахальства появиться в «Гомоне» и пред­ложить свои услуги?

 

Французы сначала морщились, но пробовали, и - я получал небольшие роли. Но не хватало школы, и я пошел учиться в студию Жоржа и Людмилы Питоевых. Чудесные люди. Театр Жорж боготворил. Но мне хотелось в кино. Нет, что вы, роман с Людмилой! Вы из меня какого-то Казанову хотите изобразить.

 

Вспомните «Наполеон». Я играл генерала Гоша. Небольшая, но важная по сю­жету роль. Пресса заметила меня. До того лишь упоминали в разделе - «и другие». Блестящий фильм. Экран был разделен на три части, и в каждой происходило свое действие. О, Абель Ганс - революционер в кинематографе! Сегодня такой при­ем называется полиэкран, но тогда не было полиэкрана, и Ганс впервые разбил действие на несколько. Эффект оказался сногсшибательным. Даже я ахнул, когда увидел готовый фильм.

 

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.