Виктор Некрасовский Луганск

 
И врунам бывает стыдно.

После многочисленных отмазок, то есть ссылок на слабое здоровье и периодическую гибель неподозревающих на свалившиеся на них несчастия любимых родственников мне пришлось проявить комсомольскую сознательность и принять почти активное участие в очередном субботнике. Честно признаться, я и тогда и сейчас не был большим любителем физического труда, некоторые люди утверждают, что это национальное. Ес-ли это правда, то мой отец наверно негр на плантации. Само собой разумеется, что я трудился не лучше всех, но зато вымазался больше всех. Помню, я шел домой вдохновленный всеобщим трудовым энтузиазмом тихонько напевал: «Мы кузнецы и дух наш молод». Правда, призыв стучать сильнее в стальную грудь почему-то у меня не ассоциировался с наковальней, а с моей не слишком атлетической грудью. От истраченных в пользу государства калорий я чувствовал такой невыносимый голод, что готов был съесть даже беляши с подозрительной начинкой и поэтому я торопливо шел домой.
И вдруг мне навстречу явилось чудо. Ей было как потом я выяснил всего шестнадцать. Представьте себе густые и волнистые белокурые волосы, темно синие огромные глаза под черными бровями в тени длинных черных ресниц, маленький, красиво очерченный рот и чуть вздернутый почти курносый носик. К тому же она была необыкновенно изящной. А ведь в те годы мне нравились крепкие девицы с полным набором архитектурных излишеств, то есть большим бюстом и внушительным сидением. Прошла целая жизнь, чтобы я убедился, что я не являюсь садистом, но в те годы, а иногда и в нынешние, мне всегда хотелось слегка ущипнуть это соблазнительное сидение.
Теперь я уже не помню с чего я начал. Меня на голодный желудок, как у моего самого любимого литературного героя Остапа Бендера, несло. Я поведал наивной девчушке, что я круглый сирота, что воспитывался в детском доме, где меня постоянно обижали и не позволили заниматься музыкой. Если бы это милая девчушка знала как я терпеть не мог этих уроков музыки, и какую ненависть испытывала ко мне бедная приходящая училка, с трудом и великим терпением оставив мне на память полонез Огинского и баркаролу Чайковского, так и не научив играть эти шедевры без ошибок. Для полноты душераздирающей картины я сообщил, что меня преследуют бандиты, но я не хочу нечестных денег, подумав при этом, что они бы мне не помешали в дополнение к подачкам родителей.
Итак, я проводил малышку домой, увидел слезы в ее глазах, поцеловал ее лапку и помчался домой, так как говорят в народе голод не тетка. Кстати тетка, сестра моего родителя была тоже не подарок.
Будучи в восторге от моего красноречия и артистичности я вроде бы не собирался продолжать дурить голову этой очаровательной девчонке, собираясь рассказать в нашей компании об этом приключении. Но на следующий день, переодевшись потихоньку во вчерашнюю одежду, заботливо вычищенную нашей домработницей, большой любительницей частоты, ведь эти тряпки я не носил, я отправился на свидание с Танечкой. Честно говоря, я не чувствовал себя неотразимым Григорием Александровичем Печориным, хотя цели этого свидания я сам еще не выяснил. Поэтому всем надоевший афоризм, что цель оправдывает средства, слава богу, в средствах я себя ограничил, разрешив себе на прощанье невинный поцелуй в лобик доверчивой малышки.
В этот раз я ограничился рассказами о жизни брошенных деток, об их стремлении иметь родителей и постоянном ожидании потерявшейся мамы, о их судьбах в дальнейшей жизни. Все необходимые сведения о детских домах и их воспитанниниках я почерпнул из какой-то статьи в «Комсомольской правде», расцветив свое повествование собственным воображением и так трогательно, что чуть сам не заплакал, и поверьте искренне. Тем более, что я только что пережил семейную трагедию, когда мои родители отказали мне в покупке «Москвича 408», а ведь я, учитывая постоянные временные трудности из-за маминой тяги к дорогим шмоткам, я просил не «Победу» а скромного «Москвича». Кстати, сидеть за рулем по мнению моих коллег женского пола мне очень шло. Но для того, чтобы не разонравиться этой юной леди нельзя быть занудой, и я стал ей рассказывать смешные истории, которые она восторженно воспринимала.
Было жарко, а в жару грустить трудно, потому что душа рвется к прохладному лесочку, шашлыкам и холодному пиву, и я уговорил ее зайти в павильон «Соки-воды», где мы стали есть мороженое, запивая его сладкой водицей. От этой трапезы мне невыносимо захотелось «Жигулевское» пиву времен победившего социализма, но угощать школьницу пивом в те времена было недопустимо. На прощанье я поцеловал ей руку слегка сладкую от мороженого и в выше упомянутый лобик.
Пару дней я откладывал следующее свидание. Виной этому прогулу служила Клара, дочь огромного полковника в отставке изъяснявшегося матом и междометиями. Рослая русская красавица Клара располагала большим бюстом и выразительным задом. Я не случайно назвал его выразительным, потому что он служил наглядным пособием роста наших достижений.
Признаюсь, я как изголодавшийся домашний кот, украдкой жадно нюхал это воплощение всепобеждающей женственности, крепкий аромат которой напоминал офицерский одеколон «Шипр». Но, несмотря на мои сексуальные эмоции, меня потянуло на третье свидание. Я был вруном с раннего детства. Мне нравилось быть в центре внимания и наслаждаться восхищением слушателей. Но так запас моих историй был маловат, то я был вынужден врать. О чем я мог врать подрастающему героическому поколению, разумеется, о моих подвигах.
И вот на третьем свидании я пошел по проторенному пути. Я доверительно и весьма скромно сообщил ей, что вступил в неравный бой с тремя хулиганами, приставшими к незнакомой девушке, и конечно одержал победу. В доказательство я продемонстрировал ей синяк, который я накануне получил, когда ночью, идя в туалет, больно ударился о шкаф. На прощанье и она совершила подвиг – чмокнула меня в щеку и убежала. Я люблю не только Ильфа и Петрова, но и часто перечитываемого Блока. Я шел домой и беззвучно повторял его стихотворение:

«Свет в окошке шатался,
В полумраке – один –
У подъезда шептался
С темнотой арлекин.

Был окутанный мглою
Бело-красный наряд.
Наверху – за стеною –
Шутовской маскарад.

Там лицо укрывали
В разноцветную ложь.
Но в руке узнавали
Неизбежную дрожь.

Он – мечом деревянным
Начертал письмена.
Восхищенная странным,
Потуплялась Она

Восхищенью не веря,
С темнотою – один –
У задумчивой двери
 Хохотал арлекин».

Две недели спустя, измученный отсутствием восхищения окружающих я снова пошел на свидание к наивной малышке. Столь долгое отсутствие я объяснил пребыванием в командировке. Сообщил, что я постоянно думал о ней и очень скучал. Для полной достоверности я обнял доверчиваю девочку, и мы впервые поцеловались. Этот непроизвольный поцелуй повлек за собой непредвиденные последствия. Последствия, которые ныне не свойственные любящим свободу современным девицам. Танечка пожелала познакомить меня с ее любимой мамочкой. Сообщаю из личного опыта, когда даже очень скромная барышня что-нибудь желает, она, к сожалению, становится настойчивой.
Предварительно я узнал из ее монолога, произнесенного для убедительности скороговоркой, все о семье Тани. Ее папа умер из-за бездарности врачей от инфекционного менингита, когда ей было всего три года. Но ей кажется, что она помнит его. Он, как и мама, был учителем. Но мама учительница младших классов, а папа преподавал географию. Мама хранит верность папе и не позволит чтобы какой-то чужой мужчина мог обидеть ее любимую дочку, ведь, как известно, отчимы обожают обижать чужих детей.
Танина квартира поражала своей чистотой и скромностью, верней, неприкрытой бедностью обстановки. Каким-то дебильным чиновникам в министерстве образования пришло в их разжиженный мозжечок, что учителям младших классов надо платить меньше чем предметникам А ведь самая трудная работа в школе приходится на их долю. Это ведь от них зависит вся дальнейшая учеба и поведение подрастающего поколения будущих жителей коммунизма. Насчет коммунизма – большинству народа очень хотелось верить в предсказание нашего дорогого, как тогда писали в газетах, Никиты Хрущева. Мама оказалась миловидной женщиной тридцати шести лет. Мило улыбаясь, она сообщила мне, что слышала обо мне, так как у нее с дочкой нет никаких тайн друг от друга. Я даже вздрогнул. Затем нас пригласили к столу есть чудо-супчик. Признаюсь, если бы наша домработница подала мне такой супчик, я бы наверно убил бы ее, не дожидаясь пока мои родители уволят несчастную. Надо быть удивительно доверчивыми, чтобы принять всерьез мои восторги по поводу кулинарных талантов этой милой женщины.
Машинально я чуть не выдал себя из-за так называемых хороших манер, которые мои старомодные родители втиснули в меня и из-за которых мне много раз приходилось драться с пацанами во дворе для доказательства, что я нормальный мужик. Я вставал каждый раз когда вставала хозяйка и садился после нее. Потом мы с малышкой уселись выполнять ее домашнее задание с «ужасно трудными» задачами по математике и физике. Должен же был я отработать этот бухенвальдский супчик. К счастью, она оказалась довольно сообразительной и мы довольно быстро расправились с этими задачами и даже решили несколько задач помимо задания. Обе, мама и дочка, были потрясены моими способностями, ведь не мог же я признаться, что окончил школу с золотой медалью и учусь на третьем курсе в престижном ВУЗе на престижном факультете, сохраняя традицию учиться на «отлично». Пришлось несчастному сироте заявить, что я хорошо учился в школе. Пока мы занимались, и она морщила свой чистый лобик, решая задачи, мама извинилась и уселась решать кроссворд, так как средство по ее мне- кроссворды – лучшее средство для борьбы со склерозом. Спустя некоторое время она сказала нам:
- Очень жалко, что у нас нет энциклопедии. Вот, например, вопрос:«Автор оперы «Аскольдова могила».
Верстовский, - ляпнул я.
- Подходит, - удивилась она, - боже мой, откуда вы это знаете?
- Как-то по радио слышал.
Да, я чуть не выдал себя. С этой привычкой ляпнуть, не задумываясь, я тщетно боролся всю жизнь, но, к сожалению, я так и не победил ее.
На прощание меня пригласили заходить почаще и чувствовать себя как дома. И мне сразу пришло в голову поговорка « В гостях хорошо, а дома лучше».
После моего визита наступили двухнедельные каникулы. Наметились сдвиги в моих отношениях с секс бомбой Кларой. Такая женщина как Клара могла вызвать у любого мужчины чувство острого вожделения, которое по неопытности неопытные мужчины принимают как любовь. Через две недели все закончилось. Будучи от природы весьма высокого мнения о себе я считал, что я должен быть у любой женщины первым и последним в ее жизни, единственным и неповторимым. Это только с годами я понял, что если хочешь быть у женщины первым надо начинать с утра.
Мой друг с детского сада, школы и института Миша Смелянский объяснил мне, уставшему от ее нескончаемой лжи, а это крайне неприятно когда врут чужие, что, лучше есть пирог с друзьями, чем дерьмо одному. Глядя на его лукавую физиономию, я понял, что в любви и в разочаровании он опередил меня. Итак, оскорбленный ложью и предательством друга я отправился навестить мою поклонницу. От меня не потребовали никаких объяснений, а встретили с таким восторгом как будто я только что вернулся из космоса. После этого меня накормили котлетой за одиннадцать копеек. Мне было совестно объедать эту семью. Но самое тяжелым испытанием стало, когда они торжественно преподнесли китайскую рубашку фирмы «Дружба» и искренне радовались что сумели угадать размер.
По дороге домой я впервые задумался, а что я из себя представляю. Честно говоря, до этого я был лучшего мнения о собственной персоне. Мой отец ортодоксальный коммунист, командир роты в Гражданскую войну, доктор технических наук, профессор, дважды лауреат государственной премии не побоялся жениться на бывшей дворянке, преподавшей английский, французский и немецкий языки с нескрываемым удивлением посмотрел на мою рубашку и сказал: « Ты стал заботиться о своем гардеробе. Кстати, зачем ты носишь старую одежду»?
И тогда я, чуть не плача, рассказал отцу все и даже про котлету. За одиннадцать копеек. Отец долго, молча ходил по комнате и сказал: «Барчука вырастил. Единственное, что меня утешает, что тебе стало стыдно. Надо преподнести им хорошие подарки, извиниться и во всем признаться. Деньги на подарки я тебе дам. Отдашь когда начнешь работать».
Друг отца Петр Степанович, директор центрального универмага, был крайне удивлен, когда отец попросил его подыскать модную и подходящую одежду для женщины и девушки, ведь папа никогда не занимался семейным гардеробом.
-Папа, - взмолился я. Ты, пожалуйста, не отказывайся от их котлет, хотя у тебя больной желудок. Они очень ранимые люди.
Отец весело рассмеялся.
- Значит, мы что-нибудь купим.
Мы купили копченый язык, сырокопченую колбасу, ветчину и сыр, коробку дорогих конфет и бутылку массандровского муската. Слегка испуганным обитателям этой квартиры я во всем признался и попросил прощения. Но я был бы не я, если бы опять не соврал. Я, чуть ли не со слезами на моих бесстыжих глазах объяснил, что я влюбился в Таню с первого взгляда и чтобы привлечь ее внимание начал врать, а потом запутался во лжи, а затем пообещал, что больше никогда в дальнейшем врать не буду. Танина мама погладила мою хитромудрую голову и сказала отцу, к его большому удовольствию, что я замечательный мальчик.
Говорят, что евреи врут только по необходимости и хорошо запоминают свою ложь, чтобы не попасться, славяне врут и по необходимости и просто так, но они отличаются тем, что свято верят в свою ложь. Я убежден, что бытие и среда влияют на человека и в этом отношении. В нашей стране врут все и врать у нас не стыдно
Всю свою дальнейшую жизнь я старался избавиться от этого порока. Наверно недостаточно, хотя и прослыл правдолюбом.
По дороге домой, чувствуя невероятное облегчение, я сказал отцу то, что не говорил много лет: «Папа, я тебя люблю». Отец улыбнулся и потрепал мою шевелюру.
Танечка очень понравилась моим родителям, Они считали ее своей будущей невесткой и осыпали подарками ее и ее маму. Но вскоре. Танечка уехала в другой город поступать в пединститут, где работал ее дядя. К счастью для нее не такой принципиальный как мой папа. Вообще я заметил, что принципиальные люди не слишком любимы домочадцами.
Вся наша любовь закончилась сама по себе. Эпистолярный жанр был не самым привлекательным для нас. Могу с гордостью отметить, что одну мою клятву я все-таки сдержал. Теперь, когда мы живем с женой пятьдесят лет, а наши дети живут отдельно, я давно уже не вру. Нет смысла – мы слишком хорошо знаем друг друга.