Валерий БАННЫХ 

Нельзя сказать, что Феликс Романович Вуль был неуспешным или обижаемым евреем в советской Украине. Иногда дебилы, будь то украинцы или русские, говорили обидное слово "жид", многие и шутя — не задумываясь ранили его. А что возьмёшь с дураков? Феликс искренне считал — жить в СССР это счастье.

И жил, как все: был пионером, комсомольцем, затем поступил в медицинский институт, где учился упорно и хорошо. На последнем курсе обучения познакомился со своей будущей женой Люсей, дочерью польских коммунистов-иммигрантов. Вскоре поженились. Оба выбрали своей специальностью психиатрию, оба поступили в ординатуру и одновременно стали кандидатами наук, получили от государства бесплатно добротную квартиру в "сталинском" доме, в центре Донецка, с полагающейся каждому кандидату комнатой-кабинетом.

Время летело быстро, подрастали дети: старший Алёша и младший Сева. Царившая в семье атмосфера уважения к знаниям и трудолюбию благотворно влияла на детей. Мальчики учились хорошо и были широко эрудированны для своего возраста. То есть жизнь текла ровно, гладко и правильно. Некоторые их друзья и знакомые, в силу разных причин, эмигрировали в Израиль или Германию. Феликс с Люсей иногда обсуждали эту тему и каждый раз приходили к выводу, что покидать страну, со справедливым социальным устройством оснований нет.

Да и перспективы были радужные, потому что Феликс надеялся защитить докторскую диссертацию, а тут, как раз, кстати, ему предложили должность главного психиатра в Нижневартовском районе Ханты-Мансийского национального округа. Он с радостью согласился. Во-первых, заработная плата почти в три раза выше, поскольку район приравнен к крайнему северу, во-вторых, находясь на этой должности можно получить массу материала к будущей научной работе (тогда диссертации писали честно).

Феликс переехал в г. Нижневартовск, в предоставленную ему двухкомнатную квартиру вместе со старшим сыном, а жена осталась в Донецке с младшим и престарелыми родителями — требовался уход и за ними, и за ветшавшим родительским частным домом на окраине города. Естественно, забот теперь у обоих супругов прибавилось, но будущее рисовалось им безоблачны

В начале 1983 года, когда главой СССР был Ю. В. Андропов, я работал ведущим специалистом в одном из НИИ г. Нижневартовска. Однажды Виктор Фёдорович (мой шеф) вызвал меня в свой кабинет, где помимо него находились два человека — импозантного вида мужчина, возраст около пятидесяти, весь облик которого излучал достоинство, сразу вызывающее уважение к нему, и юноша лет семнадцати — их лица были довольно схожи. "Наверное, отец и сын",— подумал я. Шеф обратился ко мне:

— Валера, мой товарищ просит нас об услуге, мы тут посоветовались и решили, что с твоей помощью это можно сделать.

Я вопросительно посмотрел на всех троих. Инициативу уверенно перехватил незнакомый мужчина:

— Здравствуйте Валерий Борисович! Давайте знакомится — Феликс Романович Вуль, врач психиатр,— сказал мне, пожимая руку. — А это мой сын Алексей, выпускник средней школы.

Молодой человек, с открытой улыбкой посмотрел на меня, молча кивнул головой.

— Вопрос вот в чём,— продолжил Феликс,— мой сын окончил школу в этом году и осенью хочет поступать в МВТУ им. Баумана. Поработать в коллективе НИИ ему совсем не помешает, и вам будет чем-то полезен и сам научится, думаю многому, а главное — не будет без дела болтаться по улице. Виктор Фёдорович сказал, что вы занимаетесь интересной разработкой, загружайте его по максимуму, он не будет обузой, сын неплохо разбирается и в механике, и в радиотехнике, насколько я понимаю, хотя я сам профан в этом. Отец ушел, а сын остался, побеседовав с ним, стало ясно, что вчерашний школьник технически более эрудирован, чем некоторые мои дипломированные помощники. Алексей выполнял поручения грамотно, безотказно и безукоризненно.

В течение лета пару раз, наверное, Феликс Романович был у меня в гостях вместе с сыном, и мы с женой один раз были приглашены на его день рождения. Общаться с Вулями — одно удовольствие, количество общих тем было неисчерпаемо.

Осенью Алексей поступил в МВТУ и уехал в Москву, я большую часть времени проводил в командировках на Ямале, редко бывая в Нижневартовске. Иногда звонил Феликсу, но он не отвечал почему-то. Неожиданно мне позвонил Алексей.

— О, привет студент! — сказал я обрадовано, сразу узнав его. — Как твои дела? Пропали вы что-то с отцом оба?

— Да у меня всё хорошо. Сдал экзамены за два с половиной курса за год.

— Ну молоток! Я всегда знал, что ты "гениальный" мальчик! — перебивая его, возбуждённо кричал я.

— Спасибо, Вы всегда были добры ко мне. У отца вот — проблемы.

— А что случилось?

Ответ шокировал: "ОН СИДИТ В ТЮРЬМЕ".

— Да ты что,— не найдя что сказать, ответил я. — Как? Почему?

— У меня каникулы скоро, приеду и расскажу.

А произошло вот что:

Феликс был в Москве на каком-то медицинском симпозиуме. Выйдя на трибуну, обратился к залу: "Уважаемые коллеги! Моя специальность психиатрия. Я работаю в Ханты-Мансийском национальном округе, где недавно совершил инспекционную поездку в места компактного проживания коренных народностей — Ханты и Манси. И пришел к печальным выводам: за последние десятилетия для коренных народов севера мало что изменилось. Они бродят по улицам, неухоженные, в замызганой одежде, уже "поддавшие". Я видел десятилетних детей, которым можно смело ставить диагноз — алкоголизм. Ухудшается их здоровье от алкоголя, растёт смертность от травматизма, связанного с пьянством, численность населения падает. Далее …".

— Простите, как вы изволили, выразится "коллега", не надо далее! — громко перебил его один из товарищей, восседавший в президиуме. — Если я правильно понял, вы хотели сказать, что партия и правительство проводят политику геноцида в отношении Ханты и Манси?

— Я так не сказал, но такое ощущение создаётся,— ответил Феликс.

— Я постараюсь, чтобы вам в другом месте подробно объяснили, какое ощущение создаётся. Садитесь на место. Кто у нас следующий выступающий? Проходите на трибуну, пожалуйста.

И он (руководящий товарищ) постарался. Вскоре Феликсу был вынесен вердикт — пять лет общего режима. Вся последующая жизнь Феликса Романовича Вуля была сломана сразу и до конца. А за что? Мучительно думал он сам, и продолжаем думать мы все, кто близко знал его. Произошло это за несколько месяцев до смерти Андропова.

Отвлекусь, приведя фрагменты статьи "Тихий геноцид коренных малочисленных народов севера" известного журналиста и этнографа Александра Рыбина, написанной им в 2013 году (спустя 29 лет после ареста Феликса)

/…У ханты и манси есть свои земли для природопользования, то есть охоты, рыболовства и собирательства, часто они так или иначе попадают в зону интересов нефтяных компаний. В деревни КМНС (коренных малочисленных народов севера) нефтяники завозят алкоголь и устраивают некий "праздник", выпив, представители КМНС уже себя не контролируют и за дополнительные 100 грамм подпишут какую угодно бумагу. Ведь ясно, что ханты и манси должны быть ограждены от алкоголя, но государство этого не делает, оно, наоборот, поощряет их тягу к спиртному, раздавая им деньги просто так…

КМНС утрачивают навыки ведения традиционных промыслов. То есть по советской терминологии - они тунеядцы, но государство и правительство Югры продолжают им "помогать", давая возможность использовать помощь, как он захочет - а он идет и выменивает ее на водку. Там, где значительную долю составляют представители КМНС, свободно торгуют алкоголем, хотя заведомо ясно, что ни к чему положительному это не приведет… /

Но вернёмся к рассказу.

В 1986 году, когда у власти был М. С. Горбачев, придя вечером с работы, я был приятно удивлён, увидев в своей квартире Алексея Вуля. За три прошедших года он сильно изменился, не узнать просто — заматерел. Но самое удивительное, что он смог за три года досрочно окончить полный курс обучения в МВТУ. Не знаю насколько, но, бесспорно, это уникальнейший случай, только очень одарённый человек мог совершить такое, что будущее и подтвердило. Но об Алексее позже. Прежде всего, меня интересовала судьба его отца.

— Как дела у отца? Где он сейчас?

— Отца освободили. Сейчас готовится к отъезду в Германию. Я приехал пытаться продать Вартовскую квартиру.

— Не отвечай односложно. Расскажи подробнее,— попросил я. Мы перешли на кухню, где выпили бутылку коньяка и выкурили по пачке сигарет. Лёша подробно рассказывал:

… Как только отца посадили, мать сразу начала активно добиваться его освобождения, писала во все возможные, высокие инстанции, но он был осуждён по политической статье и все усилия, и при Андропове, и при Черненко, были тщетны. Только три месяца назад Горбачев амнистировал, но не реабилитировал, т.е. помиловал за несовершённое преступление отца.

Находясь в лагере, отец долго и мучительно принимал решение об эмиграции. Вы знаете, наверное, что он всегда был против отъезда, но здесь и мать ему советовала: "Давай уедем, хоть дети наши будут жить в достойной стране", а главное, что окончательно склонило к этому шагу — его уволили с работы, без права восстановится в должности, и исключили из докторантуры.

Я согласен с кредо отца " где родился — там и пригодился". Но здесь он принял другое решение, и оспаривать его я не имею права. Не знаю, что думает Севка, пока пацан, только поступил в мединститут…

— Лёш, а тебя никак не притесняли в институте за то, что отец политический заключенный,— перебил его я.

— Да нет, сейчас же не годы репрессий.

— Судя по истории с твоим отцом, всякие мысли в голову приходят.

— К сожалению, да. Ну, так слушайте дальше:

… Ещё в лагере отец продумал письмо на имя канцлера ФРГ. Освободившись, попросил убежища. Вскоре был получен положительный ответ. Он будет жить в городе Бремен и, как только выделят конкретное социальное жильё, уедет туда. Уедет один, пока. С мамой проблемы — она невыездная. Толком не понял почему. То ли она в своей переписке с властями обозвала кого-то "правильным" именем, то ли это связано еще с иммиграцией бабушки и дедушки — не знаю. Но отец уезжает один. Мама с Севой будут жить в квартире, а я женюсь скоро и буду жить в дедушкином доме …

— Не понял, на свадьбу приглашаешь?

— Конечно, приглашаю. О дате я сообщу. Это будет совсем скоро. Вот там с папой обо всём подробно и поговорите. Кстати, он просил передать вам привет.

— Спасибо. И ты ему передай.

— Непременно.

На свадьбу мы с женой, конечно, поехали, Феликс внешне сильно изменился, он был старше меня лет на двенадцать, но сейчас казалось, что на все двадцать. Я старался не затрагивать тему его пребывания в заключении, но он сам, против обыкновения выпив, постоянно возвращался к ней. Я просто молча слушал, зачастую не находя нужных слов сочувствия. Не буду я приводить детали, но, поверьте мне — хорошего мало. Я плакал вместе с ним.

Теперь мы иногда общались с Феликсом по телефону, а иногда виделись в Донецке. Он жил то в Бремене, то в Донецке, вернее, нигде он полноценно не жил — жизнь безжалостно была "разрублена" пополам. Как разрешено по закону, половину года он проводил в Германии, а другую на Украине, и однажды вместе с Люсей нагрянули ко мне в Ростов. В 91-м году — распад СССР. В довершение ко всему, теперь и страна, в которой родился и которую искренне любил Феликс, перестала существовать.

Из рассказов супругов я понял, что прошедшие пять лет их жизни были сплошные мытарства для обоих. Казалось бы, с одной стороны — он теперь жил в одной из самых благополучных стран Европы, в красивейшем городе Бремен, где всё восхищало и радовало глаз своей эстетичностью, ухоженностью и рациональностью.

Очень многое в этой стране удивляло и восхищало: и замечательная архитектура, и идеальная проезжая часть, и всегда чистые автомобили, потому что нет грязных улиц, и всегда чистая обувь, так как нет грязи и луж после дождя (споткнутся на тротуаре даже не обо что). Всюду цветы — и на тротуаре, и на балконах, и на лестничных площадках. Самая разнообразная и вкусная пища. Доброжелательная толпа прилично одетых прохожих. А в расписании трамваев указано время отправления их с точностью до минуты. А на остановках трамваев все точно попадают окурком или бумажкой в урну, которая никогда не заполнена доверху.

И предоставленная ему социальная квартира была достаточно просторна (около 60-ти кв. м), даже социальная мебель и кухонная утварь вполне прилична (СВЧ печь, холодильник, телевизор и стиральная машина исправно выполняли свои функции). Всё это, конечно, необходимо для жизни человеку, но значительно важнее душевный комфорт, а вот с ним то, как раз, большие проблемы, и самое тяжёлое — одиночество. За пять лет вопрос с разрешением на приезд жены в Германию не был решён.

В силу возраста, который приближался к шестидесяти, и потому что Феликс хорошо знал только русский (ну и иврит, постольку поскольку) он овладеть, в достаточной степени, немецким языком не смог, а в силу этого, естественно, не мог устроиться в ФРГ на достойную работу. Все его знания и опыт были невостребованны. По вечерам он приходил в пустую квартиру, включал телевизор, говорящий на малопонятном языке, и мучительно думал о выходе из этой патовой ситуации.

Многочисленная община еврейских иммигрантов Бремена имела тесные контакты между собой. Подавляющее большинство её активно помогали друг другу. По разным причинам одни адаптировались быстро, а у других этот процесс отнимал больше времени и сил, но были и такие, кто быстро "ассимилировавшись», начинал относиться свысока к бывшим соотечественникам, ложно ощущая себя полноценными европейцами, — в семье не без урода, как ни прискорбно.

Т. е. интеллектуальный круг общения в Германии у Феликса был. Не было твёрдой почвы под ногами — полноценной семьи, любимой профессии, уверенности в будущем, а главное, что теперь не было возможности влиять на своё будущее.

Социальное пособие позволяло сводить концы с концами (худо-бедно), но и только. Пользуясь своими старыми связями в одном из медицинских изданий Донецка, где когда-то писал научные статьи Феликс Романович, он издал тоненькую книжечку журнального формата под названием "Сексологический словарь", представляющий собой, я бы в шутку сказал, гибрид камасутры и учебника по анатомии.

Расчет был на сексуальные картинки (сегодня уже так не сказали бы) и резко возросший интерес к подобной тематике "постсоветского читателя". Однако расчёт не оправдался. Книжка продавалась плохо. На другой день, я с Феликсом поехал на вокзал. Где, в багажном отделении, были получены несколько сотен экземпляров книжки. Половину которых он просил помочь реализовать, а другую половину в ближайший день-два, надо было доставить в Волгоград, где другой товарищ обещал помочь Феликсу в том же.

Погрузив в багажник моего автомобиля "продукцию сексуального маньяка", — как выразилась его жена, мы втроём поехали в Волгоград.

Люсю я фактически-то и не знал. Видел один раз на свадьбе сына, но там ей было не до меня, а тогда, во время поездки, пообщавшись длительное время, я проникся к ней большой симпатией и уважением. Она была практически ровесница Феликса, но хрупкая и стройная фигура девочки и белобрысая аккуратная прическа создавали впечатление, что ей не более сорока. Её светлые волосы, брови, ресницы лучились оптимизмом и энергией, и они — этот оптимизм и энергия — изливались на нас, вне зависимости, хотим мы этого или нет.

Феликс, в начале поездки монументально-хмурый, теперь начал задорно смеяться, вспоминая вместе с ней различные забавные случаи из их студенческой жизни. Затем мы втроём пели песни тех студенческих лет, многие из которых и я прекрасно знал. А когда она начинала говорить о серьёзных вещах, то даже каким-то "диссонансом" к задорному облику ощущалась её эрудиция и широта познаний, что вызывало ещё большее восхищение этой женщиной. Я смотрел на них и думал: "Как они счастливы вместе. А какие были счастливые молодыми?"

Затем разговор коснулся их детей.

Сева (младший) закончил медицинский с красным дипломом, но по специальности не работал. После развала Советского Союза, и без того низкую зарплату начинающего врача выплачивали нерегулярно, государственные поликлиники и больницы разваливались. Практически сразу, одна за другой, стали останавливаться шахты, — и вообще промышленность. Появились горы металлолома, бывшего ранее оборудованием. Не знаю я, насколько это было законным и как практически это делалось, но группа предприимчивых людей — и Сева в том числе — переправляла тысячи тонн металла в Словакию, зарабатывая на этом очень хорошие деньги. Забегая вперёд скажу, что Сева сегодня гражданин Словацкой Республики.

Пока угольная промышленность существовала, старший Алексей, несмотря на свой молодой возраст, руководил специализированным КБ объединения "Макеевуголь", разрабатывая уникальные механизмы. Вскоре КБ перестало получать заказы, финансирование прекратилось. Алексей уволился и зарабатывал тем, что писал студентам курсовые и дипломные работы, ремонтировал турбины на дизельные иномарки в гараже дедушкиного дома, и настолько увлекся дизелями, что придумал принципиально новый вариант двигателя, оформил заявку на изобретение и сразу получил положительное решение. Написал статью в профильный журнал, где сослался на авторское свидетельство. И когда, практически в шутку, за компанию с друзьями, он принял участие в лотерее на получение "зелёной карты" для выезда в США, то надо ли говорить, что он, конечно, её выиграл.

За день до отъезда Вулей домой, во время ужина, Феликс у меня спросил:

— Слушай, а почему ты на таком старом автомобиле ездишь?

— Ответ прост — не располагаю свободными денежными средствами. Нашу не хочу, а на иномарку не хватит, тем более затеял стройку дома за городом.

— Ну не обязательно же приобретать именно новую? Какой суммой ты располагаешь?

— Я думаю, что шесть-семь тысяч долларов.

— Да за такие деньги, приехав ко мне в Германию, сможешь купить нового "опеля" или чуть-чуть подержанную более солидную.

— Надо подумать,— ответил я.

— Да что тут думать. После последнего общения с посольством ФРГ появилась реальная надежда, что в сентябре я поеду в Германию уже вместе с Люсей. Время у тебя ещё есть, оформляйте визу в любую страну "шенгена" и поедем вместе.

В конце сентября Феликс встретил нас в Киеве, объяснил ситуацию: "С Люсей, пока, небольшая загвоздочка, недельки на две. Чтобы у вас срок визы зря не пропадал, придётся вам ехать одним. Не переживайте, я сейчас всё подробно расскажу. Вот бумажки — не потеряйте — где подробно написаны все телефоны и адреса моих друзей в Бремене, да они сами вам будут звонить с утра, как только проснётесь. Вот ключ от моей квартиры. Вот записка на немецком. Её вы покажете таксисту на вокзале. Сколько времени вы планируете быть в Бремене?"

— Ну, наверное, дней двадцать, как с машиной получиться. А виза у нас на сорок пять дней.

— О, та за это время мы с Люсей приедем. Что загадывать, связь будем держать по телефону.

Как нас опекали друзья Феликса в Бремене — это чудо! Создавалось такое ощущение, что все евреи иммигранты из СССР, проживающие в Бремене, не забывали о нас ни на минуту, помогая решить любой вопрос незамедлительно и зачастую бескорыстно.

В чужой квартире и чужой стране нас утром разбудил звонок домофона.

— Кто там? — спросил я по-русски.

— Бокер тов, — прозвучала первая фраза.

Я смутился. Полноценно общаться на иврите я не мог. Но далее женский голос произнёс:

— Ой, простите, доброе утро! Я тётя Софа, подруга Феликса. Спуститесь вниз, пожалуйста, помогите мне поднять сумки.

Лифта в подъезде не было, тётя Софа поднималась на четвертый этаж с заметной одышкой. "Я моложе её лет на двадцать пять,— думал я, с трудом затаскивая две тяжелые сумки, — как же она, бедная, справлялась одна с таким грузом?"

Прошли в комнату, усевшись в кресла, продолжили знакомство.

— Софья Риер,— более полно представилась она. — А вы? — вопросительно посмотрев на нас.

— Я Люба,— ответила жена, — мой муж Валера. — А Ваше, простите, отчество как?

— У немцев отчеством не пользуются.

— Мы знаем, но непривычно как-то. Тем более если учесть, что Вы старше нас.

— Софья Львовна, если так удобнее, а я вас буду называть по именам. Не возражаете?

— Разумеется нет,— хором ответили мы с женой и все трое рассмеялись.

Женщины удалились на кухню раскладывать в холодильник доставленное продовольствие. Я краем уха улавливал их разговор: "Это ты купила?..— Да.. И сколько заплатила?.. С ума сошла, я не думаю, что дома вы печатаете немецкие марки.. столько переплачивать — быстро закончатся.. завтра покажу где, что, и сколько стоит, а ещё лучше — будем покупать теперь продукты только вместе".

Впредь так они и делали. И когда Люба говорила: "Софья Львовна, мне так неудобно обременять Вас". Та отвечала: "Глупая ты, мне радостно помогать тебе, для меня это приятное развлечение".

Где-то около 21:00, раздался звонок городского телефона. Сняв трубку, я услышал:

— Добрый вечер, Валерий! Вас беспокоит Юлик Фридман, наш общий друг Вуль просил меня помочь вам в приобретении автомобиля, и если такая необходимость есть, и вы не считаете время слишком поздним, то я мог бы минут через пятнадцать быть у вас.

— Нет, нет — совсем не поздно. Буду очень признателен. Жду, — ответил я. В прихожую вошел атлетически сложенный мужчина средних лет, смуглый брюнет, внешне напоминающий армянина или итальянца. В его одежде не было ничего особенного: серые брюки, коричневые замшевые туфли, в тон им рубашка,— будто просто, но необъяснимо элегантно.

Прошли на кухню, где жена разрешила нам курить. Разговор был коротким и по существу. Для начала мы договорились обращаться друг к другу на ты.

— Ты хочешь приобрести конкретную марку автомобиля, или есть варианты? — спросил Юлик.

— Давай определим исходные точки: автомобиль, однозначно немецкий, с пробегом, но не старше трёх-четырех лет. Мне кажется оптимальным вариантом "Ауди-80". Но могут быть и другие — цены надо знать. Я располагаю суммой не более тринадцати тысяч марок. Времени у меня есть дней двадцать, так как после приобретения машины хотел бы попутешествовать на ней по Европе, — прояснил ситуацию я.

— Ясно. Я имею опыт в этих делах и с удовольствием помогу,— ответил Юлик.

— Давай так поступим — поездим по автосалонам подержаных автомобилей, ты составишь себе мнение о предлагаемом парке и ценах, а параллельно будем искать машину по объявлениям собственников, и хотя в Германии салоны более порядочны, чем в России, но купить машину не у хозяина — всё-таки риск есть.

Много сил и времени Юлик потратил на меня, вернее на нас с женой. Когда мы, наконец , приобрели "БМВ-5", в очень приличном состоянии, он ещё несколько дней возил нас на ней на экскурсии по городу и окрестностям, а перед нашим отъездом пригласил меня к себе в гости.

Юлик с женой и двумя детьми проживал в новом доме, в огромной по моим представлениям квартире, всё убранство которой говорило о хорошем достатке его семьи. Когда я пришёл он дома был один, усадил меня за красиво сервированный стол, с красовавшейся в центре его дорогой бутылкой французского коньяка. Я скромно поставил рядом тортик и шампанское, приобретённые мною, в ближайшем к его дому минимаркете.

— Вот цветы ещё принёс твоей жене, но, смотрю, ты один в квартире? — заметил я.

— Давай в вазу их поставлю, жена сейчас придет с работы и дочка со школы, а старший пацан где-то гуляет с друзьями. Садись по рюмочке выпьем.

— Может, жену подождём?

— Да смысла нет, она может и задержаться.

Вскоре пришла жена. Войдя в комнату, представилась — Ирма! Я преподнес свой букет, откровенно любуясь ею. " Наверное, заметно со стороны, как я восхищённо смотрю на неё, неприлично верно так, очень красивая женщина, и одета элегантно в нарядное платье, а не просто в штаны как подавляющее большинство немок",— подумал я, и как-то коряво, даже перебив её слова благодарности, спросил:

— Простите у вас немецкое имя. Вы местная? А так хорошо говорите на русском.

— Мы из Казахстана, — коротко ответила она, не желая далее развивать эту тему.

— Юлик я не голодна,— обратилась Ирма к мужу,— можно я выпью с вами бокал шампанского, поздравлю Валерия с удачным приобретением автомобиля и уйду на кухню, приготовлю Грете и её подружке, с которой она сейчас придёт, их любимый салат. Твои стейки они есть не станут.

Из прихожей послышались возбуждённо-весёлые голоса девочек,- говоривших по-немецки. Юлик громко сказал: " Greta, komm her, Sag Hallo zu Gast". (Грета, иди сюда, поздоровайся с гостем. - нем.)

— guten Tag, — сказала девочка лет одиннадцати, заглянув к нам.

А затем, спохватившись, по-русски:

— Ой, простите! Добрый вечер! Вы русский?

— Да. А как ты определила?

— А не знаю. Видно, — ответила она хихикая.

И убежала.

Даже в нескольких словах, произнесенных ею по-русски, явно чувствовался акцент. Не удивительно — дети быстро ассимилируются и, хочется верить, никогда не испытают того что пришлось на долю их родителей, а тем более бабушки с дедушкой.

Юлик с Ирмой переехали в Германию восемь лет назад, и поскольку она фольксдойче оба быстро получили гражданство, жильё и максимально возможные, на то время, преференции. Конечно, им было значительно легче других, но они нос не задирали и всячески помогали иммигрантам из Советского Союза. Очень мне было приятно познакомиться с такими людьми, но когда я стал собираться уходить, Юлик вообще меня сразил.

— Юлик, спасибо за всё, не знаю, что бы я без тебя делал. Скажи мне, без ложной скромности, сколько я тебе должен денег?

— Нисколько.

— Но это несправедливо, ты так помог, ездил ко мне как на работу.

— Да, сразу видно, что ты еврей только на четверть. Превалирующие нееврейские гены воспитали в тебе устойчивое представление большинства: "Еврей за деньги — маму родную продаст". Не надо денег, ты мне просто понравился и Феликса я очень уважаю. Согласись, не всё продается и покупается. Расскажешь друзьям, что бескорыстные евреи есть, даже в Германии,— с обидой в голосе ответил Юлик.

На другой день мы могли отправляться в дальнейшее путешествие. Позвонили Феликсу. Сказали, что завтра уезжаем. Поинтересовались, что делать с ключом от квартиры.

— А сколько вы будете путешествовать,— спросил он.

— Здесь трудно сказать. До Парижа дня три-четыре, там пару дней, и обратный путь через Германию, Чехию, Словакию, Украину не менее недели,— считал вслух я.

— Короче,— перебил меня Феликс,— не более месяца?

— Да нет, конечно.

— Тогда и считать не надо. Я буду здесь ещё не менее месяца, тут немцы такого наворотили, что разбираться и разбираться. Встретимся в Донецке, так что ключ берите с собой.

Приехав в Донецк, мы неожиданно встретили всю семью Вулей в полном составе. Все были радостно возбуждены, все рассказывали нам, какие хорошие события произошли с ними за последние месяцы.

Феликс с Люсей, наконец-то, собирались в Германию, разрешение было получено.

Севка собирался переезжать в Словакию, где он получил вид на жительство, нашел себе жену и работу по медицинской специальности в городе Кошице. На Украине у него оставалось полквартиры родителей, которую они ему подарили.

Алексей никуда не собирался. Он будет жить в дедушкином доме. Побывав в Америке, он принял такое решение, обосновав его очень эмоционально перед всеми нами сидящими за столом, в следующей речи: "В гробу я видел эту Америку! Да, конечно, их города и улицы впечатляют, автомобили особенно, и, это все! Что ещё? Ничего больше — всё! Жить там совершенно не интересно. Вся жизнь расписана наперёд до мелочей: когда возьмёшь кредит и сколько, и когда выплатишь, и когда возьмёшь следующий, и, даже когда, где и как тебя похоронят — скучно".

Я перебил его,— конечно у нас разнообразнее — жил себе жил человек, самозабвенно трудился, добился определённого положения, видел радужные перспективы впереди. И, раз! — лишился всех регалий, поимев неопределённое будущее. Здорово!?

Алексей продолжил: " В отношении отца это очень болезненная и сложная тема. Я говорю о себе. Они (американцы) предложили мне всяческое содействие в изготовлении опытного образца моего двигателя. Но при условии, что далее все приоритеты будут принадлежать США. Да фигу им! Я Родину не продаю. Я своими руками сделаю его у себя, в дедушкином сарае, произведу промышленные испытания, и приоритет будет за Украиной, ну или Россией. Кстати, я уже начал делать это и сегодня договорился, на одном серьёзном заводе, об изготовлении некоторых сложных деталей за мой счет".

С двигателем Алексей мучился долго. Ему удалось изготовить его в кустарных условиях и установить на свой автомобиль, пройдя массу изнуряющих процедур в ГАИ. Он ездил в Москву в различные профильные НИИ и министерства. Специалисты восхищённо щёлкали языками и хлопали в ладоши, но везде ответ на предложение довести дело до выпуска официального опытного образца был один — добиться финансирования сейчас нереально. В конце концов, всё окончилось привычным для нас образом: фирма "Caterpillar" в США выпустила аналогичный двигатель самостоятельно, в 2007 году, под своим брендом. И все успокоились.

Сегодня Алексей с женой и двумя детьми живёт в Москве, работает доцентом в "альма-матер им. Баумана", пишет докторскую, снова что-то изобретает, пишет массу научных статей и от заманчивых предложений иностранных компаний категорически отказывается. Недавно он с женой, по пути к Чёрному морю, заезжал ко мне в гости.

Мы позвонили в Бремен, где в прежней квартире, теперь уже одна, живёт Люся.

— Здравствуй, Люся! Узнала меня? — спросил я.

— Конечно. Здравствуй, Валера! — ответил старческий голос.

— Как себя чувствуешь?

— Та хреново, в смысле здоровья.

— Ну, а почему ты не хочешь вернуться к Лёше, в Москву? Будешь в большой семье. Веселее, всё-таки.

— Да знаешь, привыкла уже здесь как-то, дети ко мне приезжают часто. Сева так вообще рядом. А главное, медицина здесь лучше московской. Ну а ты как? — и т. д. …

В завершение рассказа, нарушая общепринятое правило — не навязывать читателю своё мнение, задам риторический вопрос: "Почему наша страна (да и другие тоже) так легко отпускают от себя и коверкают судьбы самых достойных своих граждан? Причем на протяжении веков".

И ещё — очень хотелось бы написать в конце, что я выдумал всю эту историю. Но, увы — правда! Феликс Романович Вуль мой товарищ, известная личность своими работами в области психиатрии.

Декабрь 2018 г. г. Ростов-на-Дону