Ирина Горбань

Пожалела врага. Говорят – испугалась.
Отпустить бы на волю, ведь совесть - строга.
Кто придумал мольбы и нелепую жалость?
 Кто придумал прощать после смерти врага?



Кот был не то чтобы Чеширский. Кот просто был. Серого оттенка, ближе к голубому, с крысиным голым хвостом, бархатным носом. Важно ходил по квартире, никого не замечая: тонкими лапками едва касался пола, иногда стряхивая их, словно на кончиках коготков скопилась грязь, изредка поворачиваясь в сторону хозяйки, мол, видишь, как я страдаю. Мог демонстративно и в свой домик не просто войти, а ввалиться, говоря всем своим голым велюровым тельцем, что и это ему не чуждо. Но стоило только хозяйке спросить любимца, как дела, как он одним прыжком оказывался у нее на руках. О, эти руки и этот махровый халат! Как тепло и уютно лежать на груди хозяйки и слушать ее сердцебиение. Но для важности все же надо надменно фыркнуть и отвернуться от нее.

Никто не подозревал, что в отсутствие хозяев, он нагло мотался по спинке кожаного дивана, вечно намереваясь пройтись по нему остриженными когтями. Дергал кружевные шторы – ему нравилось вытягивать тонкие ниточки и подобострастно их обнюхивать. Когтедралку проигнорировал с первой встречи – не его это забава. Ему больше по нраву квартирный простор. Кот отличался активной прыгучестью. Что им руководствовало, или что его колбасило по всей квартире ни он, ни кролик не понимали.

Вы спросите, кто такой кролик? А кролик – это Крол. Имя ему такое дали, чтобы не заморачиваться. Он все равно никогда не откликается, как бы ни звали. Но стоит унюхать конфету или сигарету, он уже тут как тут. Троглодит, одним словом. Кролик жил в своей новой вечно запертой «квартире», которая находилась в огромной комнате. Пару-тройку раз ему удавалось мордочкой приподнять дверцу, пока хозяйка не заметила этот трюк. С тех пор дверцу подпирала бесполезная когтедралка. Какой отвратительный кошачий запах издавала когтедралка! Эта дискриминация кролику надоела как горькое сено, вкус которого надолго остался в памяти. А еще в памяти осталась свобода. Ну как свобода? Можно было запросто передвигаться по грязной комнате, в которой не осталось ни одного окна. На полу валялись камни и кирпичи, окурки и пустые пачки от сигарет, обертки конфет и гильзы. Крол не разбирался в войне, потому что он – кролик. Но эти взрывы! Каждый раз он шарахался в угол, сжимался в комочек и слегка подрагивал. Когда наступала полная тишина, приподнимал одно ухо, затем другое и уже потом поворачивал свой измазанный пылью носик в сторону комнаты.

Кролик старался не вспоминать своих хозяев, обидевшись так, что вот прямо сейчас пусть войдут в комнату – он отвернется. Но запах хозяйских комнатных тапок преследовал животинку всюду. И где они подевались? Почему оставили одного? Где те лакомства, которыми его баловали? Где уютный домик? Ничего нет. Чужие люди, чужие запахи. Последнее, что запомнил кролик – как сверху на него обрушилась крыша. Потом увидел голые обгорелые стены да бездонное холодное небо и людей, от которых исходил запах дыма, гари, и странное чувство тревоги.

Во время редких часов тишины кто-то из чужих брал кролика на руки, грязной шершавой ладошкой гладил по ушам и спине, предлагал то конфету, то сигарету. Кролик грыз конфету, не понимая ни вкуса, ни удовольствия. Сигарету пару раз пожевал, но трава, которой была наполнена трубочка, оказалась невкусной. Его стали называть боевым товарищем, а он слушал, пытаясь уловить в голосах не тревогу, а домашний уютный шепот. Хозяева не возвращались, и кролик стал понемногу привыкать к свободной бесклеточной жизни.

В один из дней к нему никто не подошел. Кролик метался из угла в угол, принюхивался, стараясь найти запах, к которому привык за несколько дней, но кроме запаха крови, гильз, дыма в комнате ничего не осталось. Снова его оставили. Снова это тоскливое одиночество. Погуляв по грязной холодной квартире, кролик потихоньку приблизился к порогу. Двери не было и он запросто мог выпрыгнуть на улицу. Вокруг было белым-бело. Догорал подбитый танк, обездвиженные люди лежали на снегу и то там, то здесь в глаза бросались пятна крови. Он знал, что запах дыма и крови – это опасность. Вернулся назад в комнату и забился в угол. Жизнь рухнула во второй раз. Снова люди его оставили.

- Кролик, кролик! – услышал он звонкий голос и вжался в пол. – Кролик, ты что здесь делаешь? Воюешь?

Ватага ребятишек шаталась по разбитому дому в поисках оставленных гильз и осколков снарядов для медальонов и сувениров на память. Понимая, что нельзя ходить по разбитым домам, осторожно ступая по засыпанным камнем ступеням, шли на верхний этаж дома. Оттуда город как на ладони. И на телефон можно заснять, и увидеть, с какой стороны ведется обстрел. Главное – не показывать родителям, иначе будет взбучка. Один мальчишка замешкался внизу и случайно заметил кролика.

- Не бойся, дружок, погладил кролика по спинке мальчик. – Я тебя домой отнесу. У тебя будет друг. Ты знаешь, как его зовут? Конечно, не знаешь. Его зовут Чеш. В документах что-то вроде Чеширского, но так короче. Он Чеш, ты – Крол.
Домой кролика несли всей группой.

- А ведь кролик у нас военный, - сказал один из ребят. - Мы в подвале сидели, а он вместе с ополченцами воевал. Не струсил и не сбежал. Нас ждал.
- Никого он не ждал, - заглянул в глаза кролику мальчик. - Его дом разбомбили, хозяева погибли. Он случайно выжил.

Свобода и война – это особое ощущение. Когда вокруг громыхало, кролик свободно мог передвигаться по квартире. А сейчас, когда в новой квартире поселилась тишина, бегай себе по квартире, гуляй, но откуда взялось ощущение заточения? Кролик смотрел сквозь металлические прутья клетки на баловня судьбы – Чеша, и фыркал. Баловень, - думал он. Совсем войны не знает.