Виктор Брусницин (1951-2021)


В объемистой прихожей коммунальной квартиры находились Валерий, крупный и стройный старшина в форме, впрочем, и тапочках, и его жена, Антонина, красивая фигуристая мордовка. Оба в нервах. Женщина визгливо излагала мужу пожелания:
— Чтоб у тебя, сволочь, чирей на заднице навечно вырос! Чтоб тебя комар в зрачок укусил!
— Тоня, прекрати, — увещевал супруг. — Ты будто ни разу деньги не теряла, я уж не говорю про мозги.
Мадам завизжала совсем прекрасно:
— И не приближайся ко мне ближе трех шагов! Видеть не могу!
— Займем в кассе взаимопомощи.
В коридор выскочила соседка Екатерина Федоровна.
— Вы уйметесь, наконец!? Дети уроки учат, разбирайтесь на своей жилплощади!
Санька, десятилетний отрок, вострил ухо, самозабвенно погрузился в ход баталии. В коридоре добросовестно возникало:
— А ты меня жить не учи, дети у нее! Те еще оглоеды — бутылки пустые у меня стояли, Сашка, подлец, парочку стянул на папиросы.
— Ты что несешь, холера!..
Это был поклеп несусветный, бутылки сдал сын Тони, Игорешка, пусть и не без подсказки приятеля, но очень теоретической. Признаться, операцию подобную Сашка и сам однажды проделал — у Анисимовых всегда стояла под столом куча пустых бутылок — но не в этот раз. Впрочем, и относительно папирос Тонька случилась недалека от истины. В общем, Александр от возмущения сломал о стол карандаш. Скандал, таким образом, приобретал вселенский масштаб. Собственно, и в персональные аспекты продолжился — парень получил великолепный нагоняй.
Дня что ли три прошло, происшествие, как бывает, забылось, Саша терся в коридоре, шнуруя ботинки, тут же копошилась в своем шкафу Тоня, обратилась к соседу:
— Сань, вечером с Игорешкой поиграешь? Мне на пару часов отлучиться надо будет.
— О чем речь, — привычно кивнул гражданин.
Тоня вязко посмотрела, подошла и прижала голову парня к груди.
— Ты меня прости… ну, насчет бутылок. Сорвалось по злобе, находит на меня, ты знаешь.
— Ерунда, — продундел мужчина, сладко греясь ухом в пикантных прелестях…
Разумеется, женщины околотка Тоню ненавидели. Перечисляем. Во-вторых, она не давала никому спуску — и откуда берутся у этих провинциалок столь занозистые манеры: это ж надо добыть экземпляр в какой-то Мордовии! В-третьих, ей шло все — начиная от платьев, муки на ее вечно замуразаном фартуке и до, например, взгляда, что возникал с замысловатой периодичностью, когда Тоня, нагло находясь на обширной и тесной тем самым кухне, вдруг замирала и погружалась в отсутствие, не согласуясь с хлопотливым, всей плотью актуальным населением. Имело место четвертое, куда входил смачный голос, которым она подло, то есть высоко, вибратно и впечатляюще, выводила песню на неизбежных для того времени совместных посиделках, и иное, что аналогично никоим образом не содержало положительный знак. Даже Игорешка, славный, покладистый шестилеток, и тот располагал изъяном, сросшимися тремя пальцами на правой руке, вне всякого сомнения, генетическим следом хабалки.
И первое — разумеется, взгляды мужчин, проявление самых тщательных исследователей, каковыми таковые становились в ее присутствии, да и прочие поступки, которые разоблачают социум как весьма легкомысленный.
Поразительно, Саньку она привечала.
Заядлая нахальность притчи во языцех при всей очевидной приверженности пристойного старшины завершилась на лад всей округе — разводом. В результате мадам победоносно осваивала довольно конвейерным методом стезю: следующим случился майор, затем некий завскладом и даже, по слухам, инструктор райисполкома.

Прошло порядка десяти лет. В зимние вечера тепло искрится юный пушистый снежок, он так замечательно хрупает под ногами и подобная элегия непременно сулит; студеный воздух плотен, легкие, кажется, созданы исключительно для взаимодействия с этим лирическим веществом, да и остальной молодой организм напряженно расслаблен для свершений. Собственно, звезды.
Есть преотменное зимнее образование — каток.
В неком районе некоего достославного города располагался отличный свежий каток. Собственно, это был заводской стадион, залитую под хоккей с мячом площадку которого по вечерам отдавали во владение несерьезной публике. Как вы понимаете, под аренами располагались помещения. Одно из них частенько занимали некие близкие к спорту ребята с целью удобного времяпрепровождения. Вот и теперь в просторной комнате сидели человек восемь возраста от двадцати до тридцати.
— Слушайте, но Овчина — фона-арь, ну чего проще — отдай шар Вайсману!
— А Паньков! Откатывать — в глухую нет.
— Нога левая слабая, прямая… Не, Фофана урыл — не, он рубится.
— Вафлю ему под копыто с таким рубиловым!
— Нда-а, раскатали наших что сочни. В призеры — голый васер.
Подобные умозаключения наполняли помещение.
— Саня, по паечке раскинь, — обратился дюжий угреватый парень к аккуратному двадцатилетнему где-то молодому человеку.
Тот с готовностью взялся за бутылку портвейна.
— На два раза, мужики, осталось. Если гонца будем посылать, я пас, в прошлый раз бегал.
Это был наш знакомый, Санька из прелюдии, бравый студент, молодой человек современного жизненного уклада. Выбор гонца выпал на Томилина, Саша для убийства интервала взял у приятеля коньки — сам сегодня был без спортивных причиндалов — ступил на лед.
Замечательно ныла музыка, гармонично звенели и визжали лезвия на виражах и торможениях, отлично шнырялось между нередких стройных, жеманных и безыскусных девушек, вкусно дышалось и собственно жилось. Шел накатом, профессионально перебирая опорную ногу — впереди образовалось женское существо с ладной фигурой, в симпатичных клетчатых брюках, озорной шапочке, ходко семенящее с кокетливо отставленными руками. Саша ускорился и юрко нырнул перед особой. Создание ойкнуло, испуганно и неловко попыталось затормозить, споткнулось и припало на одно колено и руки. Саша сам испугался, покаянно бросился помочь подняться, бормотал извинения. Гражданка довольно резво выправилась и подняла на шалуна укоризненную голову.
— Саша?
Перед ним стояла Тоня. Парок аккуратно оформлял красивое лицо, глаза холодно светились, воспаленные огнем прожекторов.
— Тетя Тоня! — невольно откликнулся парень.
Губы женщины чуть дернулись.
— Саш, ну какая я тебе тетя, — с легкой досадой вразумила она.
— Простите, я вас, должно быть, немного напугал. Глупо, верно. Показалось, это знакомая девчонка!
— У тебя, знать-то, много знакомых девчонок, — внимательно разглядывала бывшего соседа женщина. — Оно и видно, вон каким стал.
— Как Игорешка?
— Учится хорошо. Не поверишь, рисует — помнишь, ты его учил?
Саша недурно рисовал, младший дружок пытался подражать.
— А как же рука?
— Операцию сделали, сейчас практически нормальная ладонь.
Говорить следовало, однако отчего-то мешало незнание как обращаться. Глубоко, вообще говоря, за тридцать, вполне тетя, прикинул молодой человек, но вуаль смысла той фразы неожиданно приятно мазнула. Да и остальные слова.
— Странно, я вас впервые здесь вижу, хоть постоянно бываю.
— Только начала осваивать. Теперь я сюда ходить стану.
Конек под женщиной нечаянно скользнул, она несколько наклонилась вперед и ласково оперлась на плечо парня. Поговорили еще малость, Саша, так и не избавившись от неловкости, сослался, что его ждут — коньки чужие — сделав залихватский вираж, отчалил. Ступая по резине коридора, неожиданно вспомнил фразу: «Теперь я сюда ходить стану», — имелось в виду, кататься будет учиться? А это — «какая я тебе тетя».
Через полчаса вышел из комнаты, без коньков подошел ко льду, всматривался. Разглядел, рядом с Тоней уверенно ехал высокий в богатом свитере мужчина. Задорно беседовали. С неожиданным теплом подумал: «Понятно, в своем репертуаре».
Через пару дней, очутившись на стадионе, парень вышел из помещения — пусть и следом за приятелем, что выискивал нужного человека — обозревал лед, клетчатых брюк не обнаружил и посмеялся: «Видать, склеила».
С месяц прошло, гоняли шайбу в огороженном невысоким бортиком с края катка месте. Когда закончили и устало плыли в помещение, Тоня сама подъехала:
— Лихо ты шуруешь, я наблюдала. Поучи меня.
— Ну, давайте, — подцепившись на лесть, пробурчал Саша.
— Нет, сейчас ты устал, конечно. Отдохни, я подожду… Или в другой раз, можем договориться.
Дернуло покривляться, дескать, что за пустяки — устал, однако сбила мысль — после игры принято накатить, это мероприятие пропускать — парни могут неправильно понять. И потом, тетка в возрасте — как-то это все несколько неприглядно.
— Полчаса — хорошо? — сказалось почти бездумно, больше на учтивости.
Уже сидели в комнате, Вася Щапов, авторитетный мужик, наклонился к Сашиному уху:
— Ты после игры с чувой тер — что за экспонат?
— Бывшая соседка, просит поучить на коньках стоять.
— Козырная баба.
Тут же захотелось идти выполнять обещание, но понятно, демонстрировать прыткость такого рода — совсем никуда. Минут двадцать еще волынил, однако изрядно маял вопрос — как же все-таки обращаться.
Вообще-то ездила Тоня сносно, однако через минут пять ухватила его за руку и забавно поахивала. В некий момент — женщина потребовала обучить одному приему — не справилась, с веселым визгом упала, Саша, смеясь, подхватил, поставил на ноги и невольно комментировал:
— Тоня, осторожней, ты еще понадобишься.
Она по-свойски ухватилась за него, смеялась:
— Сашок, так ты следи — я в твоем ведении.
Вскоре снова затеяла падать, но Саша вовремя выправил. Тоня, игристо хохоча, обняла его, применив как опору, ее горячее лицо на мгновение прильнуло к щеке преподавателя. Внутренности парня странным образом опалило.
Этим же разом по ее настоянию проводил до дома, оказалось, что живет мадам не так уж далеко. Поразительно, с девушками Саша был не всегда свободен, собственно, постоянной зазнобы не имелось, хоть и случались мелкие интрижки, а тут разговор шел ненатужно, парень чувствовал себя что называется в своей тарелке.
Расставались, правда, не возле дома — Тоня так оговорила — однако именно теперь она пригласила его на день рождения Игоря:
— Он так рад будет. Я уже говорила, что тебя встретила…
Назначен был будний день, часов в семь притащился, держа в свертке подарок, масляные краски.
Открыла Тоня, выглядела затрапезной, в невзыскательном трико, блузке, в отворот которой неаккуратно выглядывал лифчик — впрочем, она всегда была неряшлива. Саша подосадовал, что пришел, видно, рано, женщина не успела приготовиться. Однако эта мысль быстро исчезла. Гражданка приказала раздеваться, кинула тапки. Комната, куда завела и посадила на диван, выглядела подстать неприглядной: шкаф, круглый громоздкий стол, крупная швейная машинка, — было полно необъяснимого назначения вещей, отчего двадцатиметровая где-то жилплощадь казалась тесной и как ни странно необжитой.
— А Игорь где, может, я к нему пойду? — поинтересовался Саша, полагая, что парень в другой комнате и, поболтать с ним самое теперь резонное.
— Ты же видишь, его нет… Вот здесь я и существую. — Тоня в поругание всех правил порозовела. — Знаешь, я все перепутала. Хи-хи. Оказывается именины у Игорешки послезавтра. Я такая нелепая… И вообще, он не со мной живет.
Саша даже не понял, что означают ощущения, вспыхнувшие в нем.
— Я тогда пойду?
Тоня агрессивно, даже где-то озлобленно отрезала:
— Я тебе пойду! Сиди… Ничего, у меня бутылочка есть, мы сейчас ее употребим.
Вела себя судорожно, несуразно, совершенно непредставимо. Перепугала парня изрядно: ныло — как держаться? Убежала в ванную переодеться, минут двадцать занималась, ничему кроме желания Саши смыться не способствовала.
Впрочем, появилась щегольски одетая. Занимательно, только вошла, сразу кокетливо покрутила плечами:
— А? Как я тебе? — Деловито осунулась и начала ссыпать со стола безделицу, комментируя: — Сама платье сшила, к твоему сведению. Я знаешь какая мастерица — закачаешься.
Вспорхнула свежая скатерть из шкафа.
— У меня и закусочка имеется, ты не подумай. Я, Сашок, готовлю — пальчики оближешь…
Подобной болтовней сопровождались, как выяснилось, точные, скупые дальнейшие действия… И опять зигзаг, Саша внезапно успокоился, даже залюбопытствовал — сказать найдется, стало очевидно, стоит отдавать ситуацию на откуп.
Через полчаса ее расхлябанность исчезла, вела себя хозяйски. Характерно, Саше это угождало, чувствовал себя вольно, много говорил и ни о чем не спрашивал, что самому мгновениями казалось озорным — попробуйте в тождественной ситуации не интересоваться. Собственно, тут минимум соблюдалось мужское. При всем том ерзало, приключение какое-либо сулит, торопиться не стоит и вообще здесь именно тот случай, когда выгодно быть ведомым — с известной насмешливостью — оттого хотя бы что не просматриваются обязанности.
В ночной аудиенции она обеспечила всем ассортиментом изысков, и не особенно искушенный молодой человек разжился массой замечательных реакций, от яркого удовольствия до пусть слабенького, но четкого отвращения. По крайней мере обнаружил собственную стойкость и уверенность, что, согласитесь, уже немало обещает.
После пары-тройки посещений Саша знал, что последний муж не так давно умер — никакого инструктора райисполкома, между прочим, в помине не существовало, супруг служил инженером. Оставил двухкомнатную квартиру, однако объект она разменяла, долю оставила Игорешке, он теперь с отцом живет… Пускай с соседями, зато сама себе хозяйка — и вообще, вопреки сложившемуся мнению она весьма непритязательна. Зарабатывает шитьем… Притом что парень особенно в исподнее не лез, говорила неохотно. Собственно, она на Сашу не претендует, просто ей периодически нужен мужчина, занимательная особенность психики… Прекрасно, размышлял молодой человек.
Однажды мирно сидели в комнате — свидания заранее оговаривались, совершались исключительно на ее территории — раздался стук в дверь, следом гневный женский голос распинал:
— Антонина, сколько можно! Ты обнаглела окончательно, хватаешь чужие вещи.
Хозяйка комнаты резво вскочила, подлетела и широко распахнула дверь, за ней стояла потертая жизнью женщина, в лице пылало возмущение. Тоня истерически и твердо огрызалась:
— Я хватаю!? Еще неизвестно кто хватает — муженька своего контролируй! Нашлись тут мне…
Женщина переменилась в лице, опала, простонала:
— Да как ты… как тебе не совестно… — Губы тряслись, вероятно, не могла подобрать слов. Тут взгляд угадал на Сашу, сразу возгорелся. — Б… ты окаянная!
Тоня картинно подбоченилась.
— Да, я б…! А ты завидуешь! — Бросила руки вниз, бешено выдавила: — И не суйся ко мне со своими претензиями — карга.
С грохотом захлопнула дверь.
Села, глаза прыгали, до белизны рук вцепилась в платье на коленях. С ней происходило непонятное, такого выморочного лица Саша ни у кого не видел — о присутствии дружка женщина, несомненно, забыла. Он сжался, стиснул зубы, внутри клокотало. Хотел, было, произнести что-либо и уместно нагрянула немота.
Сколько это продолжалось, неведомо — время спеклось. Наконец Тоня очнулась, удивленно повернула голову, незамедлительно горящие зрачки потухли — точно бельмо у кур на глаза падает.
— Ой!.. — Она крупно заморгала. — Ты не подумай… такая дура эта Валентина… нет-нет, мы ладим, на нее другой раз находит, привяжется с кондачка.
Она улыбнулась, однако натужно, недавний пароксизм вязал мышцы.
— Выпьем, — вскочила, наклонила початую бутыль и расплескивала содержимое, звякая о бокал.
Минут через пятнадцать Саша не выдержал:
— Тонь, я пойду. Там… понимаешь, мне надо.
Женщина молча кивнула.
Неприятности не завершились. Когда Саша вышел в коридор, здесь находилась девушка. Увидев ее, парень резко налился краской. Это была Лида Бизяева, учились в одном классе. Хоть дружеских отношений не существовало — после школы Саша ее встретил, может, пару раз, и ограничивались мимолетным приветствием — получилось до крайности неуютно. Теперь она демонстративно отвернулась.
Как на грех, вскорости различил девушку ровно перед собой в магазинной очереди. Получилось безобразно во всех отношениях. Саша только пристроился с младшей сестрой, та щебетала беспробудную школьную глупость, и Лида с улыбкой оглянулась полюбоваться трещоткой. Глаза встретили одноклассника, улыбка отвалилась. Голову возвратила стремительно, нехорошо. Парня сию же минуту дернуло уйти, — да сестра. Стоял до кромки чувствительный, отсюда и грянуло шальное. Подошел сбоку, тронул локоть.
— Лида, послушай, ты неправильно все могла понять. Страшно неловко.
Да, он похаживает, однако здесь не более чем мужская забава, мимолетная проказа… Зачем он объясняется? — нелепость дичайшая. Все нелепость. Между тем Лида выручила.
— Я понимаю… — сказала постно, и вдруг глаза очнулись. — Зря ты, Саша, с ней связался, она чудовище.
Наставительно и с эмоцией поведала, что у них, например, пропали некоторые ценные вещи. Конечно, не пойман, не вор, но… Хмурилась.
— Вот что, мужа она угробила — это как пить дать.
— В каком смысле?
— Будто отравила. Там и следствие было. Да она вывернется — мыло.
Девушка отвернулась гордо и окончательно. Хорошо что очередь случилась невеликая… Когда шли домой, под воркотню сестренки гражданин неумолимо думал: наговаривает, уж слишком интенсивны обвинения, выгод, во всяком случае, Тонька явно не нажила. За мать переживает, — папашка, поди, слюной исходит. Во всяком случае постановил касательно свиданий — ни-ни.
Месяц что ли минул, сухая осень отменно пахла, приятно крушился под ногами заскорузлый лист, ощипанные ветви звонко покачивались от шаловливого, приветливого ветерка. И асфальт звучал чудесно, обоснованно.
Тоня стояла, азартно беседуя с преклонной женщиной. Александр, зацепив взглядом, удивился, что чувства отсутствуют — недурно бы хоть какую малость обнаружить. Впрочем, порадовался. И вообще, семестр недавно начался, все было свежо. Сам и вякнул, проходя мимо:
— Здравствуйте, Тоня.
Через несколько минут она догнала, повелительно сжала локоть, насела угрюмо:
— Ты чего не приходишь, подонок.
Он уже отмечал, в злобе у нее с поразительной четкостью исчезала красота. Однако неизвестно, терялась ли привлекательность. Впрочем, вообще относительно красоты возникали сомнения: эти тонкие морщинки у глаз, пожалуй, излишняя пористость над верхней губой, кстати, чересчур трещиноватой, предательская шея.
— Учеба, Тонь, зашился, — покладисто улыбнулся молодой человек.
Тоня, будто почуяв, что взяла неверную ноту, насильно разгладилась.
— Это дельно. А я тут прихворнула, простудилась.
Мямлила нечто, на дружка не глядела, и в самом деле, взгляд держался недовольный. Иначе взять, невроз присутствовал, оправляла воротник кофты. Вот и не сдюжила, претензию предъявила, правда, с улыбкой, без дна:
— Девушку, поди, завел.
— Нет, — честно отрапортовал Саша, впрочем, сожалея об аналогичной способности.
И Тоня вдруг по-настоящему ожила.
— А вот что, ты ко мне приходи. У меня есть одна подружка. Твоего возраста. Девка теластая, ядреная. Приходи-приходи! Я вас сведу.
Неожиданно. Саша моргнул. Шмыгнул носом. Почесал горло.
— Почему нет…
Будьте любезны, обещание Тоня выполнила. Девица и впрямь удалась ничего себе: грудь, понятная вещь, ровные крепкие ноги при намеренно короткой юбке. Волосы вольные, волнистые, о плечи ломаются нежные, так и просят — заберись рукой. Разве глаза несколько узко расположились. Нет-нет, ничего себе. А смех — этак зайдется и в комнате звонко, бойко, свободно.
И теперь. Света удалилась временно, а Тоня тут как тут:
— Ты ей песни не пой про звезды и печали. Бери нахрапом. Она девка недалекая, но прилежная, для хозяйства самое то и дети пойдут здоровые. Пригласи домой, а если хочешь, как-нибудь в кино уйду, либо театр. Я театры люблю. И не рассусоливай, таких как она мне насквозь видно… Научу еще с женщинами обращаться, не переживай.
Света вернулась, Александр спустя некоторое время сел рядом и положил руку ей на колено. Она руку отторгла и засобиралась домой. Ухажер вызвался проводить, в подъезде принялись целоваться, запустил руку в лифчик и девушка как следует дышала… Повезло, спугнули. Света юркнула к своей двери и, надо думать, ждала слов о следующей встрече. Саша сказал: «Пока».
Где-нибудь через пару месяцев — да, дело шло к Новому году — мама, войдя в комнату сына, сообщила:
— Там тебя какой-то парень спрашивает.
Парня Саша видел впервые. Тот поманил на лестничную площадку.
— Тебя на улице Антонина ждет. Выйди, край надо.
Даже при свете фонарей гражданка выглядела излишне бледной. Александр по этому поводу не высказался. Она наскочила, стала предъявлять какие-то дикие претензии. Он отбивался хмуро, с холодной пустотой желудка. Вдруг увяла, сказала неестественно, слабо, собственно, мяукнула:
— Я без тебя умру… — Ткнула сверток. — Вот, свитер связала.
Рот Саши стиснуло. Разжал с усилием:
— Послушай… — Негодование — сухая горечь палила горло. Точило желание сказать больное, отвратительное, но умерилось счастливой мыслью. Соврал: — Послушай, Тоня… я скоро женюсь. Прости, и… давай прекратим.
Однако же пьяного как-то потащило. Ночью неожиданно проснулся, открыл глаза, сразу различил слоняющиеся тени на потолке, мгновенно осознал, что у Тони, повернулся — и ударил пристальный, хищный, простите, ненавидящий взгляд. Резко отворотил голову, сердце размашисто слонялось. Встал, засобирался:
— Я это… ну… В общем, пойду.
Тоня смотрела не мигая…
Комедия, притащил как-то к ней приятеля. Помните Василия Щапова? Мужику где-то тридцать, смотрел по этому поводу на мадам с навязчивым прищуром. Саша почему-то быстро опьянел. Размышлял:
— Обрати, Вась, внимание — шьет. Чебуреки — симфония. Насчет остального я просто молчу.
Василий внимание обращал.
— Стало быть, я пойду, — произнес Саша через час с лишним.
Вышел на улицу, прекрасно горели фонари, окаймленные веселыми брызгами искр. Занимательно, только теперь сообразил, поступок попахивает демаршем, что сотворила Тоня со Светой. Пошел, было, прочь, да ноги сами привели к другой стороне дома — сюда выходило окно Тониной комнаты. Нашел его. Пощипывал мороз, Александр прогулялся — попрыгивал, поглядывал. Пальчики-то на ногах, дорогие мои, закоченели в конце концов… Однако дождался — свет потух. «Ага», — рассудил человек и тронулся домой… А ныло, между нами девочками!
Дней через несколько с Василием в компании встретились. Саша все ждал, что приятель начнет рассказывать о приключении, и готовился создать браваду, дескать, вот такой я, поставу дружку организовал. Однако Вася молчал. К концу вечера наш герой испытал истинное мучение: просто досада как тащило спросить, чем закончилось дело — противоречило откуда-то взявшееся чувство, так поступить — дешевка. Продул, поинтересовался таки.
— Выставила она меня, — поделился товарищ.
Радости своей Саша испугался.
Ну да жизнь — предмет разносторонний. Летом Саша угадал на замечательную практику, заработал прилично. Сентябрьская поездка в Сочи получилась отменной, здесь познакомился с Лариской, будущей женой. Обильная плоть лучистого моря была сильной и родной — нырнешь и забавляешься с мастодонтом и собой, обладателем невесомого и послушного, авантюристического тела. Жидкие вечера, погружающиеся споро в оголтелые ночи, усыпанные настырными звездами, хмельной бриз, непомерное чувство свободы — всем знакомо.
Ларка случилась миниатюрная, гибкая словно цветок, так и просилось подхватить на руки и кружить до помрачения. Рязанская… Небо, сволочь, пело. Все пело. Целовались отсюда. И прочее.
Девушка уезжала раньше, на перроне слеза уронилась. Саша решил — она. Писал страшно, по три-четыре страницы — откуда бралось? На зимние каникулы приперся.
— Я беременна.
— Как же так, и молчала!
— Решила, все равно буду рожать. Не хотела тебя провоцировать…
А червячок-то, ребята, позже загулял. И позор, не сдюжил, как-то студеным вечером прогуливаясь по неказистому городу:
— Мой?
Веки набухли влагой:
— Саша!
— Ну прости, прости.
Однако нет-нет да мелькнет — есть тут нечто… этакое.
— Давай, братец, будем решать, где жить станете, — басил папаша, меланхоличный хирург. — Дом просторный, сам видишь, живите куда с добром. Обеспечим.
— У вас железнодорожного института не имеется, закончить осталось всего-ничего. Да и с распределением уже вроде определился. А медицинский и у нас расположен, Лариске перевестись проще.
— Нда, — неохотно соглашался дядя, — резонно.
Замечательно, что через год и родители ее переехали — единственная доченька, свет в окне. Между тем Антошка с двух где-то лет стал натуральным ангелочком.
Произошел однажды праздник — Первое мая что ли — после демонстрации завернули с товарищем домой к Саше, жили у его родителей. Как водится, добавили, на демонстрационные порции легло хмельно. Время этак подле трех, ждали отца Ларисы, он заехать должен и увезти к ним — основной праздник обозначался там. Товарищ порывался уйти, но Александр сдерживал:
— Место в машине будет, тебе по пути, высадим.
Семен Игнатьевич приехал, Антошка, остальные уже собраны. Сваты балясы чуток устроили, молодые уселись тем временем в машину. Товарищу и точно по пути, чуть обогнуть, правда — однако тесть прямо поехал, остановился:
— Квартал прогуляешься — молодой.
Товарищ с готовностью вышел. Тронулись дальше, и Саша упрекнул:
— Семен Игнатич, неудобно, право — неужели трудно было по Луначарского проехать.
— Не барин, пройдется.
Саша смолчал, замкнулся.
Ну, теща стол накрыла — хозяин любил по праздникам обильное чревоугодие — все честь по чести. Чудно себе позволили, да на прежний-то градус и пошло у Саши зудеть, осел прецедент в селезенке. Семен Игнатьевич слово, допустим, о политике, Александр поперешных два. Тесть по культуре, скажем, пробежится — Шура свое. Хирург смекнул и не рыпался, а у нашего свербит.
Вспомнились разнообразные вещества, Антошку, например, лекарствами пичкаете, а это гадость. Или, взять, окна регулярно закрыты, де, от простуды подальше, а Сашу родители напротив закаляли. В общем выпросталось. Уж тещенька умиряла: «Сашок, ты бы более, что ли, не пил. Да и поспать тебе не грех, милый сыночек». К женщине, надо сказать, Александр тепло испытывал — мягкий она, простой человек — а нынче нет. «И вы, мамаша, учите дочь всякому несовременному поведению». Словом, Лариска голос повысила, укорять пустилась.
Произошло без умысла. Александр вскочил, психованный, нетрезвый, и локтем нечаянно угодил супруге в лицо. Она охнула, согнулась, кинула к глазам ладони. Тесть озверел:
— Ты, мою дочь! Да я тебя — ублюдок!
Человек матерый, бывший летчик и вообще гражданин уважаемый. Встал, громоздко надвигался. В Саше нечто подогнулось, двинул мужику в скулу. Тот резво убежал в маленькую комнату. Все вскочили, крики, гам, Антошка заревел.
Тесть выскочил — глаза ошалелые, физиономия искривлена, в руках тряслась двустволка. Рычал:
— Убью!!
Теща встала перед зятем, раскинув руки, верещала:
— Сеня, уймись, приди в себя, да что же это!
Лариска кинулась к мужу, бросилась ему на шею, заслоняя: «Мамочки!!» Теща так же, Саша от напора упал, женщины повалились следом. Семен Игнатьевич сверху просунул через женские головы руку, рванул — губу порвал… Кровь, неразбериха, младенец зашелся.
Очнулись, утихомирились, успокаивали Антона — тесть скрылся в кулуарах. Останавливали обильную кровь, Лариска нашептывала:
— Поезжай домой, я завтра приеду.
За полтора часа трамвая — дом существовал на другом краю города — понятно стало сугубо, сейчас домой невозможно, душа одиночества не простит. Перебирал друзей — сметало, куда с такой губой! И вонзилось в мозг — Тоня.
Она растерялась. Когда обнаружила повреждения, озаботилась: «Господи, кто тебя так!»
Растерянность стала понятна, в комнате сидел некий хлыщ. Манерный, хлипкий, с жуткой прической, кольцами на руке. Нес:
— Антонио, ваш протеже проказлив — сие не без плюса. Впрочем, имеем посмотреть.
Пускал струйку дыма вверх, делая взгляд — суррогат заплесневелого стиляги и актуального алкаша. «По дыне, разве, нащелкать, — лениво шевельнулось у Саши. — Да ну, Тонька еще подумает…» Сидел, нагло насупившись, на вопросы не отвечал. Хлыщ разговаривал, пыжился, хозяйка пыталась неглупыми репликами тонизировать атмосферу, однако устала. В общем, манерный сам занервничал, и Тоня принялась его выпроваживать.
Утром напала рвота, Тоня смотрела хмуро и, пожалуй, нелюбезно. Не исключено, жалела, что турнула предыдущего. Собственно, высказалась:
— Опять попрешься домой?
— Я тебе что вчера плел? — озаботился Саша.
— Все, напропалую, — нахально отчеканила отдушина.
Саша горько, неприязненно вздохнул и ушел.
Замечательной произошла встреча однажды — года два минуло. Свадьба знакомых. Антонину наш герой обнаружил, когда встала произносить тост — сидели в разных краях стола. Замысловато, неожиданно сказанула, овации сорвала.
Тонька была в ударе, много говорила — и сплошь складно — пела, плясала, среди мужиков безоговорочно котировалась. Справедливость требует признать, выглядела на ять — сколько там, сорок с невеликим шли ей необыкновенно. Занозисто, что на Александра она и мелкого внимания не обращала, еще более дико — сам попер. Улучил миг ее одиночества:
— Не откажете ли относительно танца, товарищ гражданка?
Интереса к претенденту последняя не обнаружила, наш полез словесить и дерзить прочие поступки.
— Что за тетка? — без заднего вроде бы поинтересовалась Лариса.
— Бывшая соседка.
И надо же, жена взглянула подозрительно — все-таки наслышаны мы о женской интуиции.
Пусть месяцем позже пришел домой, Тоня сидела на кухне, кормилась чаем, мирно беседовала с мамой — жили тогда еще у родителей. Сердце долбануло о ребра. Впрочем, было сообщено, что навещала Зою из соседней квартиры, которая заказала Антонине шитье и встретила в подъезде маму. Вот, зашли поболтать, вспомнить былое… Чуток погасло.
Встретил как-то Игоря, тот являл собой рослого, представительного мужика (Тоня упоминала, он был тесен к популярным тогда криминальным формированиям).
— Игореха, ты ли это?
Тот либо не узнал сразу, либо иное — смотрел безразлично.
— А-а, — соизволил наконец.
Немного поговорили, первая реакция резко сбила Сашин энтузиазм. К концу рандеву окончательно стало ясно, Игорь снисходительно похлопал по плечу:
— Ну ладно, некогда мне… — Было шевельнулся, и возвратился. — Ты, я слышал, к матушке похаживаешь. Дело, конечно, твое. Однако борзеть станешь — уволю.
Однажды встретил Тоню на улице, был с сыном — тот в школу еще не пошел, но уже выглядел крупненьким.
— Ах, какой славный человечек! — присела Антонина, трогала малого.
Паренек, будучи обычно отзывчивым, вдруг надулся.
— Как зовут этого симпатичного товарища? — ковырялась в недоросле.
Бука посмотрел на отца, тот умильно сыграл бровями: ну что же ты.
— Антон.
Лицо Тони странным образом напряглось, молча встала и в упор посмотрела на Александра. Тот улыбнулся и, сославшись на время, тронулся. А сделав несколько шагов, нашел хваткий зной, ополоснувший голову и горло. Этот взгляд — на самом деле, имя сыну придумал он. Однако и мысли сопрячь затею с бывшей соседкой быть не могло.
Где-то недалече отсюда Александр по пьяни к ней забурился. И вроде посещение случилось стандартное, без чувств, однако после возни — Тоня лежала и непроницаемо смотрела куда-то в угол, Саша одевался — вдруг произошел ее голос, глухой, обиженный:
— А сын-то, любезный человек, отнюдь не твой.
Оторопел:
— Ты что мелешь, паскуда!
Глаза оживились, смотрели на мужика отчужденно:
— Э-э, миленький! Только меня вокруг пальца не обведешь.
Придя домой — время позднее, супруга уже спать устроилась — Александр метался. Жгло в ребрах, в горле стояла колючая горечь. Пошел в детскую. Долго смотрел, затем схватил, прижимал — Антошка квело проснулся, автоматически обнял, Сашу взволновало чувство непомерной любви.
В общем, все отвращало от походов к ней. Однако периодически они случались.
Опять, например, притащился тот парень. Сообщил, что Тоня при смерти. Идти страшно не хотелось, но существует же какое-то сердоболие. Вид ее действительно был ужасен. Желтое лицо, выступающие ключицы, неумолимый пот на верхней губе. И бесконечно усталые глаза. Александр испытал бесподобную нежность, такая случалась в далеком детстве, относилась к маме… Антонина выбралась, а до того Саша исправно посещал.
Странное дело, он подозревал, что она женщина ярких чувств и способностей. Временами ощущал себя будто в вязкой сладкой грязи, что муха в патоке.
— От тебя прет илом, болотом, — хрипел в ненависти.
Так и таскался к мадам с разными промежутками.
Ему было прилично за тридцать, Тоню года три не видел. Многое жизненное уже насобирал: и с Лариской периодически цапались, раз чуть не до развода, провалами и подъемами характерными для тех лет разжился — работал в бизнесе близком к специальности — дочь соорудил. Словом, существовал более чем сносно.
Встретил Лиду Бизяеву, она растолстела, обрюзгла — непотребство. Странным образом Александр почувствовал тепло. Остановились, болтали — кого, дескать, из одноклассников видишь? А что Тоня, выдохнул в завершение. Померла с полгода как — рак. Этим же вечером Александр выпил, друзья нагрянули. Помнится, Лариска была интенсивна, мила.
— Мы с Шурой тут в Италию ездили. Вы не представляете какая прелесть. Горы, небо, каждый глоток воздуха впрок. А море — плотное, родное какое-то, так бы и плыть.
Ночью очнулся, в форточку тянул свежий, отличный воздух, томно светящаяся пелеринка тюля интимно пошевеливалась. Встал, подошел к окну, спящий город был тесным и далеким, отчужденно прошипел одинокий автомобиль. Пошел в ванную, сидя на унитазе, толково курил. С удивлением наблюдал, как обиженно гаснет укутанный выдыхаемым дымом огонек… Зарыдал, пуская длинную, тягучую слюну.