Виктор Брусницин (1951-2021)


— Ну, что? — грозно спросила Нина Алексеевна.
Виктор Николаевич громоздко стащил ботинки. Хмуро вякнул:
— Так же.
— Я антрекот отбила, — валко увлекая тело в глубину кухни, осведомила половина.
Мужчина скинул пиджак, помотал узел галстука, обогнул фигуру супруги:
— Там где-то рюмочка была.
Нина Алексеевна уже наливала, наседала:
— Да не садись на табурет, трешься о стену.
Грузно сломался на стул, купал посторонним взором рюмку, покрутил далее, смешно вытянув губы, выцедил. Вяло зажевал отрезком дорогой колбасы. Устало уронил глаза и поднялся переодеваться.
Семьдесят с гаком. Заведующий лабораторией в пронырливом институте Уралмеханобр. Дочь в должности, сын в Германии существует. Внуки, само собой, при перспективах. Вот, скажем, на порядочное виски пару лет назад перешел, бутылочка нольседьмая за неделю уходит только так. Продукты берутся на рынке, у проверенных людей. Впрочем, в одежке по старинке неприхотлив. И в командировках на халявные талоны наедается тяжеловато, впрок. Ну там ягоды, всякий овощ под чудесные руки супруги везутся из Башкирии, с рудника, потому как дешевле в два раза. Пару ведер обязательно и, когда командировка корячится, мысли в первую очередь об этом. Да, тяжеловато — так машину всегда начальство предприятия организует и Мишка, аспирант, под это дело налаживается. Вот же история, талдычила Нина, давай сад справим, и прекрасная возможность была, ан нет, то у доченьки хворь, то семейные неурядицы, весь заработок вваливался. А ноне относительно здоровьишка хоть и без эксцессов, однако в общем уже не то, — опять же придется авто покупать, а Виктор Николаевич сызмальства побаивается прогрессивных изделий. К примеру, компьютер так и не освоил, доселе столбиком считает. Впрочем, его расчетам производственники доверяют сугубо. Ибо Светлов — имя. Признанный специалист в горной науке по закладке. Таким образом оклад за полсотни, пенсия солидная по нынешним меркам, ну и, уж не обессудьте, премии. Очень даже можно жить.
Стало быть, премия. Сашка Проселов, расподлец, пошел винтить. По существу, выкормыш, еще в совдеповском бытии Светлов его вел, научным руководителем по кандидатской был, по большому счету, вразумлял и пестовал как личность. Теперь он руководит отделом, к которому лаборатория Светлова причислена. История известная, парень случился юрким и настойчивым. Впрочем, с докторской к Николаевичу было начал подъезжать, а тот поленился. Может, отсюда тяжба?
Распределение премий. Есть трудовое соглашение и там все четко расписано. Однако Сашка создал собственную схему. Ну да, прошлый год получился провальный, договоров светловская лаборатория добыла всего на два миллиона, а скажем Костя Ребров, системщик, на четырнадцать. Другое дело у них и народу куда больше. Ребровской лаборатории волевым решением Проселов отвалил и квартальную и годовую премию необоснованно сверх всяких приличий, а светловской практически ноль.
Он поставил на молодых — Ребров, тридцатилетний парубок весьма лихих наклонностей. Рвет и мечет, парень толковый в профильных делах, помимо, пробивной до зависти, с высшими производственниками на ты. И Сашка за него держится. Сам он уже ничего не делает, так, договора просматривает — везде участвует и ему отстегивается — вносит по существу непринципиальные замечания. Впрочем, такова должность — налаживать и держать связи. Справедливости воздадим, соблюдает режим Сашка в совершенстве: и рыбак, и анекдотом владеет, и мастак увлечь беседой, умея особенно не пить. И вообще, чтой-то мы все Сашка да Сашка, — Александр Ильич, если натурально. Извиняемся, наше почтеньице-с.
Тем временем год на год не приходится, например, на грядущий сезон Светлов уже заключил договоров на шесть миллионов и в перспективе маячит столько же. А как относительно того, что консультироваться все бегают к нему, он когда-нибудь кому отказал? Мало того, некоторые регламенты — это прямые деньги — попросту дарил… В общем, гражданин рассчитывал совсем на другую цифру: по соглашению все должно распределяться согласно фонду заработной платы — и попускать не намерен.
Подключилась дирекция, началась склока, кулуарные вещи. Дело в том и состоит, Проселов с руководством вась-вась, директор — новый, к молодежи неравнодушен, лаборатория Светлова, сказать есть, шибко возрастная и половину, баб, главным образом, за год сократили.
Словом, Светлов встал в позицию, бодяга разворачивалась невиданная. Пошли разговоры мало не о ликвидации подразделения… А кто поведет направление? Специалистов уровня Светлова в регионе попросту не существует.
Дело еще в том, что присутствовали нюансы.

Владимир Егорович Новицкий был в лаборатории «закладки» вторым человеком после Светлова. Ну, в футбол совместно с Проселовым за альма-маму пинякали в свои годы оченно результативно — это как? Именно тот устроил в Уралмеханобр в годы, когда отошедший от науки ради бизнеса Новицкий рухнул и содержался в глубокой растерянности, да что там, в филейной зоне. Помимо футбола существовала учеба совместная в вузе и работа в Унипромеди; наконец, землячество — оба притащились в столицу Урала из провинциального Карпинска. А шабашки в молодые годы, а сколько купно спето, выпито и пройдено по пикантным отраслям!?
Ситуация аховая. С одной стороны Светлов, которого Новицкий искренне уважает, с другой Проселов, по существу друган. В конце концов, деньги — премии — весьма значительную часть обеспечения составляют, и Вова к ним испытывает устойчивое отношение.

Текла беседа, четверо мужчин хорошенько за пятьдесят держали в руках пластмассовые стаканчики и съестной аргумент.
— Вот тебе и Андрей Сергеевич, — плевался Новицкий. — Это же надо! Я понимаю, Яшин, Лев Иванович, ну так истинно лев. А Аршавин — тьфу!
— Какой шар ему на вырву Зырянов дал. Лапоть! — возмущался согласно Серега Свалов, стройный светловолосый замдиректора по хозчасти некоего проектного института.
— А что вы толкнете относительно Широкова? Согласитесь, весьма дельно перло последние два года, а тут ничего не показал. Все-таки проблема возрастных команд — общая усталость, инда безразличие. Йес, набитые карманы дают о себе знать. Очень для каких-то там витательств вроде самоотдачи, уж не говоря о патриотизме, обстоятельство не сопутствующее, — вдумчиво умерял Коля Бирюков азартное поношение друзьями нашей сборной после скандального проигрыша команде Греции на вот-вот отшумевшем чемпионате Европы.
Накатили по порции, дабы вдохновиться для новой серии праведных нареканий. Ласково журчала речка, развесистое дерево и прочий кустарник прекрасно делали нужную и даже вожделенную в затяжной текущей жаре тень. И вообще растительность замечательно скрывала от докучливых глаз, что по случаю дежурной «междуусобицы» в центре города имело несомненный плюс. Понимаете, у горняков существует любовь к натурализму, а где таковой потискать, когда домой придешь, сплошь жена, бытовое совершенство и прочая прикладная, очень не соответствующая фундаментальным предпочтениям неизбежность.
— В последних аргументах недели Угланов честит дуумвират — читали? Молодец мужик, в самую пуповину сыплет, — скривил на политические темы Свалов.
Тему подхватили… На другом берегу реки прошли две откровенные девицы.
— А? — выпятив солидный живот, поделился Новицкий, он был вообще громоздок, за центнер. — Каковы чувичешки.
— Есть такое некое, — горячо поддержал Коля. — А помните в Сухом логу халтурили? Крановщица Людка. Болкисев подкатил, ахалям-бахалям — та сестру привела. Луковка, Валька Славиковский пока раздел, весь на слезы изошел… А как цех чуть не спалили?
Все мужики работали когда-то в Унипромеди, пережито совместно гораздо, знали друг друга от и до.
— Ну что там у вас, Светлов не гнется? — взял, наконец, за живое Свалов.
Новицкий понурился:
— Нет, чего ему гнуться. Ну турнут, его и Фелюшкин на раз возьмет и в гээспэ.
— Так тебя ж на лабораторию поставят. Проселыч на юбилее открыто сказал.
Новицкий скривился:
— На черта мне лаборатория, сектора вполне хватает. Ну повысят оклад на пятеру. А договора? Мы со Светловым на любой рудник приезжаем — Виктор Николаевич, дорогой. Номера люкс, сауна, мне до него не дорасти. Впрочем… Еще бы годка три. — Владимир Егорович шумно посопел. — Уходить с ним? Это же почти с ноля начинать, а такая база наработана. Не знаю, чем все кончится.
— Нда, Проселыч всегда упертый был — ни авторитетов, ни нервов… — Бирюков удрученно поведал: — Тут на улице встретились. Привет, привет. Весь из себя: нет бы постоять, однако, я спешу, Коля, извини.
— А чего ты хочешь? Он рыбалить на Индийский океан ездит, марлины, понимаешь. Банкир Сухомлинов едва не лучший друг — дочку на Кипре замуж выдавал, Саша тамадит. Надежда его раньше с Катериной — посидеть, поболтать, сейчас — не… — Выдавил: — Мутилы они… через дэ.
— Что у Кати бизнес? — совсем уже неделикатно поинтересовался Свалов.
Новицкий горько отмахнул руку:
— А! Не сыпь соль на боль.
Бирюков тронулся, как доводилось, произносить стихи.

Николай был из тройки наших выпивох самый неудачливый и, по обыкновению, способный. Ни детей, ни квартиры своей, ни заработка достойного. Молодость ему много обещала: пусть из далекого села, однако учеба давалась легко — память поразительная — не говоря о спорте — тело легкое, упругое. А потом повело не туда: в Унипромеди работалось недурно, заочная аспирантура, нет, ушел в хорошие годы на денежную вакансию — любовь, дело ясное. Однако не сложилось. Тем временем подоспел Горбачев, дальше вообще Ельцин, мытарило по разным диким ипостасям. Разумеется, родимая — впрочем, причиной была оная либо следствием разобрать русскому человеку не дано.
На фирме, где нынче околачивался Николай экспедитором, ситуация сложилась идиотская. Бухгалтерша, худющая вполне симпатичная татарка (Контра) имела на Николая как порядочная одинокая женщина глаз. Поскольку на предприятии она была вторым человеком, Коля делал гражданке умеренные улыбки. На одном новогоднем застолье случились рискованные разговоры, которые развились в смелые танцевальные телодвижения и достаточно конкретные фразы. Однако Коля, смущенный звонком некой эфемерной особы, смылся. Как порядочная одинокая женщина, бухгалтерша поимела зуб.
Мадам становится по случаю директором, за малейшую провинность — употребление на рабочем месте, сами понимаете — Николая лишали премии, а то и основного очень даже умеренного заработка. И происходило подобное довольно часто. Поразительно, что Бирюков превратился в мазохиста, ныл: «Мужики, ну трахните ее ради всего святого», — при этом с работы не уходил. Вот и нынче корячилась приличная премия, контора сделала колоссальный профит. Коля решил не пить, деньги были нужны отчаянно.
Жил гражданин на съемной квартире, давно свой угол отошел случайной женщине, от которой сбежал, отбоярившись именно им. Мытарился по бабам, но так нигде не прижился. За пятьдесят не возраст, два законных квадратных еще малы, хотелось бы обладать родным скрипом половиц. И чутка, простите, свезло, преставилась далекая родственница — доля в наследстве. Оная плюс премия почти покрывали — сестра обещала помочь — первый взнос за небольшую, но свою жилплощадь. Жизнь впервые за много лет обретала перспективу.
— Николай Яковлевич, — хмуро талдычила Контра, — ключи от склада нынче никуда не дели? Скоро машина из БСС придет.
— Разумеется, на месте, — душевно улыбнулся Николай (однажды он по пьяни сунул в бесхозную робу ключи — искали нервами). — Какой свежий у вас загар, август вам положительно к лицу.
Юрьевна подозрительно впялилась поверх очков. Смолчала… В конце смены позвонил Новицкий:
— Ну, ты во сколько подгребешь? Свалов в шесть, билеты я взял.
Речь шла об ответственной кубковой игре местной команды со столичной, матч аншлаговый. Коля сглотнул. Выдавил:
— Слушай, Володя — я пас. Э-э… понимаешь, за городом нахожусь, никак не успеваю.
Это было из ряда вон, подобных мероприятий лютый болельщик Коля — в свое время сам недурственный футболер — не пропускал. А возьмите — остановила неизбежность возлияния.

Захлопнув дверь, Юлия Юрьевна вяло стянула плащ, по-мужски согнулась, зарыла пальцы в загривок Мусе, что уже терлась о ноги. Одолела шлепки, сразу прошла на кухню, взяла кувшин с отстоявшейся водой, тронулась полить цветы — ночевала у подруги, заговорились до трех часов, от нее сразу на работу. Дальше корм кошке, инспекция квартиры — понятно, что ничего случиться не могло, однако… Что приготовить на ужин? Холодильник томился изобилием. Вырезку вчера спелую купила в Гринвиче, взгляд холодно задержался, мозг безучастно шарил в поисках кулинарного рецепта. Запел мобильник.
— Юлишна, ты не представляешь…
Звонила подруга. Полчаса терли, за ночь не наговорились… Лежа в ванной, окунулась в замечательную прострацию — спасительная процедура, порой так волшебно узурпирует покой. Пакость между тем, кожа от частой воды становится жесткой, чужой, приходится себя ограничивать.
Да, надобно все-таки решиться куда-нибудь съездить, более такой ритм выдерживать невозможно. Три года практически без отпуска — везешь, везешь… Треклятая исполнительность — генетическое рабство, вечно пахала аки пчела… Ну да, хозяин фирмы, разглядев прилежность и работоспособность — безусловно, тут сыграла роль и цепь обстоятельств — поставил директором, заработок случился не представимым. Однако ради чего гнуться — квартира, машина? Присутствуют. А вот за границу — ах, как мечтала она о Париже — недоступно, ибо невыносимо быть на виду одной. Сколь досадная черта характера! И не надо о женском начале, семье и прочем — не так уж хочется. Однако Париж!..
Сами собой притащились цифры — не отбила ванна бухгалтерскую сущность. Маржу она в квартале принесла гигантскую, хозяин, увидев отчет, ударился в приятный матерок. Конечно, не всецело она, все прилично поработали; впрочем, к чертям собачим — она. Таким образом, сменить авто. Но хондочка-цивик ее вполне устраивает, три года не срок. Тем более что ездит довольно редко — собственно, в основном в магазины, которые приходится выбирать самые дальние. О боже, это подчеркнутое одиночество с продуктовой каталкой, нагруженной излишне громоздко (продукты раздаются родственникам). Хотя, сейчас многие женщины не гнушаются подобным вооружением — феминизм. Но как это перенести на Париж!?
Семен, подлец — как ты мог! Десять лет самой прекрасной поры отдала. Перехвачен омерзительным и жестоким образом. А Левицкий? За что!
Рот изогнуло горькой усмешкой, веки удрученно сомкнулись.
Даже этот поганый Бирюков, алкаш чертов! Вечно ластился — стишки, сладкие речи. Казалось, весь изошел — и ведь где-то купил, что-то в ней надломилось. Ну да, там был несколько разогретый мираж, нечаянный импульс — прянула навстречу, взглянула чуть ослабевши. И это ничтожество — туда же. Господи, какой стыд!..
Однако странное дело — почему она его не увольняет? Изводит, мстит? Собственно, почему не уходит сам, терпя явную несправедливость? Какой-то идиот, ей богу!.. Шиш ему, а не премия. Опять же он с хозяином как пойдет мусолить про футбол и остальной спорт, хоть кричи. И тот благоволит. Так бы рожу и набила. Обоим… И ведь пить прекратил, она его разогретое состояние научилась по произнесенной букве определять. Мало того, знала, где берет дешевые фуфырики со спиртом, сходила специально, толковала с продавщицей — точно, не отоваривается уж неделю.
Пена приятно уселась на нос, ласково щекотала. Женщина повозила воду, та добросовестно замурлыкала.
Однако подлость в том, что если этого ублюдка поскоблить, получится ничего экземпляр. Во всяком случае с продуктовой каталкой он бы смотрелся вполне… Да, способности наглядны, столько знает. И возьмите, относительно Парижа шпарит чудесно, одухотворенно. Как он сумел раскусить, ущипнул за больное. Типичный подонок.
Юля вдруг различила на щеке слезу. О боже, этого не хватало!
В комнате безучастно стояла перед зеркалом в рост, шумела феном. Ковырялась в волосах, равнодушно отметила: «Секутся». Обнаружила некий изъян в шее, тронулась дальше — ключицы несколько остры. Развалила халат с плеч на руки, уставилась в родинку на груди — «Левицкий любил с ней баловаться». Халат упал окончательно, спровоцированный точным движением. Нда, кажется, несколько худа — но теперь это модно. Впрочем, мода скорей для баб, мужики инстинктивны. Собственно, нарастить куда проще, чем удалить. Оглядывала. Нет-нет, весьма приличное сорокалетнее тело — упругая кожа, пропорции… Села на пуф, зарыдала наотмашь.

Виктор Николаевич внушал внуку, водя того по музею:
— Адуляр, его чаще называют Лунным камнем. Очень достойный минерал. Ты, должно быть, видел подобный в моей коллекции.
— О, Витюша! — раздался четкий возглас.
К Светлову стремился морщинистый, седовласый гражданин.
— Ха, посмотрите на него. Товарищ Кондаков собственной персоной. Сколько зим. — Обнялись.
Внуки бывших сослуживцев и приятелей резво снюхались и занимались собой, наши старички сидели на потертой скамеечке. Кондаков Сергей Васильевич последние годы жил и работал в Москве, теперь стопроцентный пенсионер, вернулся на родину: «Где родился, там и сгодился». Виктор Николаевич горестно повествовал:
— Сашка Проселов невыносимым стал, гнобит только так. — Раскладывал ситуацию. — И Володя Новицкий, он у меня работает, ты его должен помнить, у Волкова начинал. Вроде бы ничего парень, однако они с Проселовым друзья, земляки — ни то, ни се, словом. Мишка, мой аспирант, тоже куплен. В общем, обложили со всех сторон.
— А вспомни, я тебе двадцать лет назад толковал — тот фрукт. Ты все возился с ним… Ни в коем случае нельзя попускать. Дать бой, порох еще существует, не беспокойся… В общем так, у меня в отрасли связи остались. Кто у вас директор?.. Поволяев? А-а, это с Учалинского ГОКа. Отлично, изумительно. Я ситуацию прощупаю. Да что это, в конце концов!..
Виктор Николаевич оживленно докладывал супруге:
— Представь себе, Сережку Кондакова встретил. Отдыхает окончательно, вернулся из Москвы. Тебе страшный привет, как-нибудь нагрянет.
И позже:
— Ты знаешь, обещал порыться — кто знает, все-таки московские связи, не хухры.
Нина Алексеевна мрачно взглянула:
— Ах, Витя, отступиться бы. Ну чего нам не хватает? Сережа-то твой и прежде на обещания горазд был. Только…
— Ну… посмотрим. Я бы даже сказал, поглядим.

Проселов, Новиций и общий приятель Гехт сидели в небольшом заведении. Платил Проселов, соответственно рассуждал:
— Мне больше всех надо? У Реброва в лаборатории трое сидят на ипотеке. Вообще говоря, я себе положил меньше чем Стахееву — как он главный исполнитель самой крупной работы — и Козинцу. Молодые ребята, пашут как звери. У нас частная фирма, генеральный отрубил, молодых и перспективных поощрять любыми средствами. А на Реброва и «Русал» глаз положил и в Москве его знают — уйдет и Козинца прихватит безоговорочно, они родственники. Искать и растить такие кадры — это лет пять. Самому что ли впрягаться? Не для того корячился двадцать лет, и так крутишься как музгарка.
— Но Саша, и Светлова переманить могут только так, — улыбчиво глядел Гехт.
— Брось. Наша система закладки отжила — дорогущая. Канадцы создали новые смеси, совершенно радикальные схемы. Весь мир на них переходит, и нам туда же дорога, я присутствовал на неком совещании. Светлову, чтоб освоить подобную технологию, учиться нужно заново. И вообще, вы, граждане-мальчики, мало знаете, такие сеяния предстоят.
Новицкий угрюмо и сосредоточенно ковырял семгу. Проселов азартно доказывал, повернувшись к нему:
— Вспомни, года три тому, переоборудовали лабораторию — от вас был напрочь нулевой навар. Однако я выторговал премии. И, между прочим, предупреждал — делается это впрок, актуальный минус ляжет на следующие годы, будет компенсация. Однако проскочило, забылось.
— Ну, Саша, — поднял голову Новицкий, — Ребров тоже в лаборатории заинтересован.
— Брось, — взвился Проселов, — наше — ваше. Кто танцует, кто пляшет. Есть в конце концов документ, он никуда не делся. Я мог бы следовать букве, любопытно тогда послушать ваши рапсодии.
Новицкий промямлил:
— Да я, собственно, молчу.
— Ага, молчу. А какого не стал подписывать раскладку в отсутствие Светлова — имеешь полное право.
— Ну, Сань, действовать за спиной. Светлов — непосредственный шеф.
— Во-во. Знаешь, что он бы не подписал — тридцаточка лишняя брезжила, прижабило.
Новицкий разжился розовыми пятнами:
— Послушай, Ребров нашими регламентами бесплатно пользуется. А я на них три месяца ухлопал.
— А сам давал, никто тебя не неволил.
— Да твоим именем просили, я мог отказать?
Проселов успокоился:
— Ладно, закроем — все собирать, дерьмо на стул мазать. — Взял рюмку. — Окунем, жизнь дороже денег.
С разным аппетитом занялись едой, пошевелили всячину. Опять подняли и опустили, Гехт, сообразив очередную улыбку, сообщил:
— В Госгортехнадзоре шепоток идет, Светлов как я понимаю, связи подключил.
Проселов сразу, точно готов был к фразе, ополчился:
— А что он может сделать, мы министерству не подчиняемся, налоги несем исправно… Мужики, Светлов мне что отец родной был. Но время другое. Он создает прецедент, если мы будем жить старыми схемами распределения, все, нам кранты, хозяева отдерут. Как говорится, только секс, ничего личного… Николаич с младых ногтей в четырехкомнатной квартире жил, папаша шишка, а мы с Вовой в аспирантуре учились за счет того, что шабашили как проклятые. Я, в конце концов, хотя бы до пенсии мирно добраться хочу…
Новицкий понуро шагал домой. Осенний вечер сложился сухим и терпким, ветерок добросовестно освежал, огни фонарей были лукавы и приветливы, шумы города ненавязчивы, девицы, добирая возможность, голоногими. Когда же это кончится, давила мысль. Дурак, дернуло его на некой посиделке в родственной организации поделиться ситуацией — как принято, слух о неладах в Механобре распространился по горным заведениям. Вышло неловко, его изложение было некоторыми воспринято как претензия к Проселову, хотя Новицкий старательно пытался соблюсти объективность. Стараниями доброхотов разговор, как случается, превратился в совершенно искаженную молву. Проселов раз претензию высказал, пришлось унизительно реабилитироваться.
Провались эта премия пропадом. Впрочем, как на грех, произошла Катерина с ее дурацким бизнесом, туда пока исключительно вкладывается. Ну да, дома сидеть вовсе не то, жене необходима деятельность, однако такие непредсказуемые вливания — практически все накопления уже ушли и неизвестно сколько еще понадобиться и когда пойдет навар. Да и будет ли вообще?! Черт, как все не вовремя! И ничуть не греет, что последнее словосочетание — аксиома.

Николай подошел к столу Контры, выглядел свежо:
— Юлия Юрьевна, я тут разговаривал с одним знакомым, он отлично осведомлен относительно БСС. Там веселые дела, разговор идет чуть ли не о банкротстве. Я к тому, что погодить бы пока брать у них железо, через полмесяца они весь товар будут скидывать за бесценок.
— Николай, мы с ними работаем по графику.
— Год. До того они изрядно фокусничали. И вообще — капитализм: ты мне, я тебя. Впрочем, вам виднее, однако я не мог не поделиться информацией.
— Что со спецодеждой?
— Усё у порадку… — Коля чуть склонил голову, настойчиво уставился. Игриво обвинительно повысил тон: — Юлия Юрьевна, простите, уж не дата ли нынче какая? Вы сущая королева.
Юля размашисто моргнула, чуть зарделась:
— Идите, Николай, оставьте ваши штучки.
Бирюков картинно вздохнул: «Пошел», — тронулся нарочито неохотно.
— Николай!
Коля азартно развернулся, подпрыгивая карикатурно и артистично вылупив глаза, подбежал. Юлия невольно улыбнулась:
— Вы там… ну, с БСС… Провентилируйте потщательней.
Коля выдохнул заговорщицки:
— Я провентилирую. Я так провентилирую!
Юля засмеялась, махнула рукой:
— Идите уже — Моссад.
Посмотрела вослед, убрала взгляд в бумаги, губы чуть расклеились…
Ночью Коля, запустив руку под голову, пялился в потолок, свет далекого фонаря ложился замысловато, в углу уныло пошевеливалась паутинка. Съемная комната, восемь метров, минимум предметов (даже шкафа нет, одежду Николай в основном держал у сестры, стирался у нее же). Готовил в комнате, соседи, семья о четырех человеках, вроде бы сперва и не возражали по требованию арендодателя на пользование кухней, но вечно толкались там и делали лица. Самое же деликатное — совмещенный санузел. Соседка постоянно обстирывала детей и мужа, провод от стиральной машины тянулся в коридор, и дверь санузла не закрывалась. Дошло до того, что Коля разведал в округе доступные точки и по крепкому часто пользовался ими. Небольшую нужду при необходимости справлял в тетрапаки от соков, выливая содержимое ночью. Впрочем, он был непритязателен и на адаптацию ловок, существовал со всеми мирно и уже Никитка, соседский шестилеток частенько торчал у него в комнате.
Нда, за пятьдесят, ни кола, ни двора — сеструхе случалось ворчать: надо же быть таким оболтусом, в кого? В самом деле, чего ему не пожилось с Веркой? Ну да, начала претендовать излишне, он не выдержал, смотался, все оставил ей. Однако после каялась, вернись. Теперь зять ее разбогател, придя с тюрьмы, виллу отчебучил, живите, водитесь с внуками, с деньгами проблем нет. До сих пор Верка названивает: Коля, не дури. Один раз спонталычила, привезла на дачу — наблюдай, придурок, все прелести тебе, получи бутылочку. Нет — чи гонор, чи иной леший. А какой, в задницу, гонор!
Николай зло вздохнул, за окном прогремел трамвай, холодильник громко задребезжал, останавливаясь — блин, лет тридцать агрегату и ничего, пилит… Черт, а ведь Юрьевна ничего себе особешка. Какого дурака он свалял тогда на новогоднем корпоративе — явно она клюнула на его словесные похождения — улизнул ради абсолютной дуры, с которой, кстати взять, ничего толкового не получилось. Что его вечно держит, дурацкий призрак свободы?.. Точка, надо завязывать, он предпримет атаку расчетливо, планомерно — хорош жрать, пора обустраиваться, кажется, еще есть шанс.

Надежда Проселова увещевала мужа:
— Цацкаешься с Володей, вспомни, когда вы контейнер держали, он, не вовремя выходя из дела, свою долю категорически забрал — а как ты просил подождать.
— Понять можно, там обстоятельства сложились аховые. И вообще, дело не в нем, и так я излишне прессую, он особо не претендует. Светлов уперся, старый хрычь.
— Директор же откровенно говорит, хочешь — увольняй.
— Ну, знаешь — и без того на меня в Горном и гээспэ косо смотрят. Де, третирую. Из-за этого себе мизер фактически беру. А того не знают, что Рудой всю плешь проел, закрывай закладку — он у себя хочет под племянника подразделение завести. Потягайся с ним…
— Именно, тем временем Антошка мечтает расширяться.
Проселов посуровел:
— Хватит, помолчи! Я ему свое дело организовал — пусть крутится. Есть кредиты. Лешка с нас в жизни не тянул и посмотри на парня.
— Но Саша…
— Всё! Чтоб не слышал больше!.. К черту, на рыбалку поеду, Козыч на север зовет, на тайменя.

Юлия сложила бумаги в стол, сегодня нужно уйти пораньше: вечером мероприятие у родственников, повод вообще навести марафет и конечно накинуть чрезвычайное платье, что справила намедни. Вышла из офиса, в импровизированной кухне-столовой дули чай хозяин фирмы и Бирюков. Опять перетирают футбольные приключения. Просто беда эти мужики, что за безалаберное племя, какие ничтожные интересы. Юлия вдруг вспомнила, что на днях с огромным удивлением застала себя разглядывающей некий знойный международный матч, зацепившись за фамилии, которые с таким азартом часто мусолила не щадя ее слуха эта парочка. Юля бесцеремонно вклинилась:
— Виталий Семеныч, я сегодня пораньше домой — есть причина.
— О чем речь… — Мужчина повернулся к Бирюкову, намереваясь продолжить мысль, однако брови вспорхнули, видать посетила новая идея. Обратно обратился к подчиненной: — Юлинька, ты ведь мимо стадиона ездишь.
— Верно.
— Может, захватишь Николая? Билеты надо купить.
Она пожала плечами.
— Прекрасно! — Повернулся к Николаю, наставлял: — Седьмой сектор, не забудь — под козырьком.
Неловкое молчание было первым и настоятельным явлением, что сопровождало путешествие. Словоохотливый Бирюков так очевидно зажато, строго вперед вперившись, сидел рядом, что у Юлии невольно едва заметно скривились в улыбке губы. К тому же попали в пробку. Она деликатно включила радио, хотя этого не любила. Смешно, что мельтешила мысль: «Все равно непременно начнет. Мучается, конечно, ищет. Любопытно, что придумает?» Занимательно, что ход он придумал весьма недурственный:
— Надо же, — сказал спокойно, негромко, именно соответственно смыслу, — мы никогда с вами не были в такой обстановке, я растерялся. Надо же.
Смело. Подчеркивает особые отношения. Вероятно, отсюда Юлия неожиданно откровенно — вся плоть после новогоднего скандала твердила не давать малейших поводов и надежд — сказала:
— И чем же обстановка необычна?
Бирюков враз успокоился:
— Ну да, что это я… — И атаковал: — Знаете что, вы мне страшно нравитесь, ей богу. (Отчаянно покраснел.) Не знаю, помните ли вы некий новогодний вечер — мне показалось, что вы ко мне были благосклонны. И я сбежал, испугался, сам не знаю чего, надежды что ли. Вот. — Николай выправился, обречено уставился перед собой. — В общем, если я сейчас и лгу, то самую малость… Понимаете, в сущности я не совсем пустой. И потом, очень мучаюсь, уж покончить что ли разом… — Он резко свернул на другое, говорил по-детски, коверкано, испуганно.
Собственно, безоговорочно глупо талдычил, ибо приходилось в конце концов останавливаться и не говорить. Впрочем, он нашелся, когда остановился: хихикнул идиотски.
Юлия обнаружила себя растерянной. Конечно, Бирюков умно поправил ее растерянность последующей после признания болтовней, но совсем не унял. И вот ведь, тепло, подлое, предательское развилось по организму. Юлия повернулась к мужчине, зачем-то стала рассматривать, спохватилась — нехорошо в данной обстановке — отвернулась. Впереди загорелся красный свет, остановились. Она заговорила, слова пошли неподготовленные, взялись неизвестно откуда.
— Николай, вы, должно быть, неплохой человек. Собственно, я в этом уверена… Понимаете, мы работаем вместе… производственный роман, в этом есть что-то пошлое. Да и… мы, вообще говоря, немолодые люди, привыкли к одиночеству… — Слова были не те, она чувствовала, но говорить их было отчего-то приятно, она хотела сказать теперь что-то дружеское, дескать, можно и попробовать, явно с ней происходило нечто волнующее. Но…
Бирюков неожиданно расслабленно пошевелился и проговорил уверенно, освобождено:
— Ну и слава богу.
Создалось молчание. Длилось прилично. Затем Юлия вымолвила властно:
— Выйдите из машины.

Прошло какое-то время. Коля совершенно похорошел, притом стал хорохористым: огрызался директрисе и даже шипел. Премию ему дали сполна, но Юлия оговорила, он уйдет с работы. Впрок деньги не угадали, ибо наследство он истратил дурацки, да еще с сестрой разругался: абсолютно мужик был уверен, что премии его лишат и с квартирой ничего не выйдет. Между тем пить стал умеренно и ударил посещать Веру.
У Юлии взялась дурацкая манера похрапывать во сне, раз в шутку это свойство было подчеркнуто подругой в близком кругу. Женщина зарыдала, хотела покончить с дружбами, во всяком случае, категорически постановила ночевать исключительно дома.
Как вы понимаете, Светлова одолел инфаркт, разумеется, он окончательно ушел на пенсию. Очнулся достаточно быстро, и жена выглядела деятельной — дети, внуки принялись чаще ездить, впрочем, деду порой докучали, и вообще, резко пошел терять волосы. Очень грамотным стал с политической точки зрения. Собственно говоря, зима случилась кондовая, с обильным снегом, спелым морозцем.