Борис Филановский

1
Конечно, Саня Цирлин любил приврать. Особенно под этим делом. Но ведь кто его осудит (да и осадит, если на то пошло).
Все наши люди поддавши заливают. Саня, как настоящий русский эмигрант, никак не был исключением. Любил он загнуть что-нибудь неправдоподобное. Особенно, если все, о чем он нам заливал, в основном оказывалось правдой. А заливал он много чего. 
Работали мы с Саней вместе. Дело было в Иерусалиме. Занесла нас туда кручёная судьба эмигрантов. Как листок осенью сдула с древа жизни Российской империи закрутила и приземлила аккурат в центре мира. Судьба, не иначе. Иначе как объяснить, что нам с Татой на старости лет пришлось в качестве молодых специалистов начинать трудиться над разработкой детектора на взрывчатку. 
И вот он Ерусалим. Старый город. Вообще-то очень старый город. И очень небольшой. Вот он весь на ладони. От Масличной горы и до Геенны Огненной (ничего страшного, это просто такая долинка перед башней Давида). В середине Старого города в Храме стоит такой небольшой столбик. Его официальное название – пуп земли. То есть всем (ну, христианам, иудеям и мусульманам) известно где находится центр планеты. 
 Вообще-то Азия большая часть света. Точнее самая большая. Места в Азии много. От Урала до Тихого океана, включая всю землю от Индийского океана и до Средиземного моря. И ведь до Северного Ледовитого океана. И всё это Азия. И Китай, и Индия, да и Россия-матушка. Много места в Азии. Тысячи и тысячи вёрст. 
А все три религии поместились на пятачке, размером с Эрмитаж. Всё под боком. Тут тебе и Стена плача по двум Иудейским храмам, Храм Гроба господня, да и сам Гроб господень. Ну и мусульманские главные мечети. Аль-Акса и вторая впридачу. И всё это на пятачке в километр на километр. Поневоле задумаешься о причудах географии. И истории. В том числе Священной истории. В которой всё записано. Иногда даже больше, чем надо. И приходит в голову мыслишка, что не всё так просто в подлунном мире. Не зря все храмы всех религий теснятся на этом иерусалимском пятачке. И может быть, тоже не зря нас депортировали в этот эпицентр. А вдруг Господь позаботился о малых сих. Нашёл для нас время и место.
И вообще иногда приходит в голову, что Господь заботится о нас. Причём особую заботу проявляет о неверующих (ну и о агностиках с атеистами, если на то пошло). Мои познания в теологии хромают на обе ноги, поэтому заранее прошу прощения за то, что лезу не в своё дело. Но сдаётся мне, Господь доволен своей паствой. Было бы смешно, если б религиозный фанатик требовал от Господа каких-то дополнительных доказательств бытия Божия. А над безбожниками может и стоит потрудиться. Чтобы они прониклись.    
 
2.
А когда под величавым платаном (это не художественный образ, это дерево такое, вроде анчара) мы изредка, в рабочее разумеется время, располагались слегка отдохнуть, то Саню не перебьёшь.          
Саня любил вспоминать. А вспоминать было чего.
Во-первых отца – Абрама. Прошел всю войну. Полно орденов и медалей. И одна солдатская медаль “За отвагу”, что, может быть, дороже ордена, если кто понимает. И вернулся живой, что само по себе похоже на чудо. Ведь шансы были намного меньше, чем 1 к 100. 
  А потом и свои истории, не самые веселые, но правдивые. Саня кончал ленинградский Политех. Тот самый факультет, не к ночи будь сказано. Радиоактивный. Где в те поры конкурс был не меньше, чем в Театральный. Хорошие мальчики от большого ума летели как мотыльки на огонь.  И примерно с тем же результатом. Обжигали крылышки. Саня тоже поздно поумнел. Если поумнел вообще. Носило товарища Цирлина по всему Союзу. От одной катастрофы до следующей. И Саня вспоминал.
Например, комбинат “Маяк” на южном Урале. Заметку в областной газете “Первое на южном Урале Северное сияние”. 
Это когда комбинат накрылся. Медным тазом.
Как писали потом, уже в девяностые, мощность взрыва в Чернобыле составила только одну десятую от взрыва на ПО “Маяк”.
Саня объяснял, что он был одним из первых зрителей первого в мире искусственого Северного сияния. На Юге Урала.
-Красиво было. Не хуже, чем в Заполярном. Это там, где знаменитое месторождение никеля. Немцы и русские раз восемь брали с боем друг у друга комбинат. И ни один дом не был поврежден. Никель уж больно нужен был и тем, и тем. А в лесу вокруг поселка колышек для палатки вбить некуда. Весь лес забит железом. Но это к слову. 
A северное сияние на Кольском было хуже, чем на Урале. (Зримая реализация тезиса Оскара Уайльда: искусство выше действительности).                                   
Но не так интересно, как в северной Карелии. Это когда Хрущев решил взорвать Новую Землю. И взорвал.
А они сидели в какой-то богом забытой дыре в Карелии, любовались Северным сиянием, и ждали. Доплывут ли радиоактивные облака до Ленинграда. В тот раз не долетели. На сей раз спасло великий город сослагательное наклонение.
-Про Чернобыль я и не не говорю, - говорил, естественно, Саня.
Чего стоит один только экономный Гриша Гинзбург. Гриша привез домой почти новые кожанные ботинки, которые выдавали в Зоне.
Ботинки светились в темноте. А на свету – нет.
-Что вы мне вкручиваете,- кипятился Гриша, - я их с мылом отмыл, и щелоком. Видите – не светятся.
Где тот Гриша и где те ботинки. 
                                                          -2-
Словом Саня Цирлин был нормальный еврейско-русский инженер в ненормализированных обстоятельствах.
Как остроумно охарактеризовал сборище таких людей один Нобель-приз лауреат: «Дешевки, бляди и инженера». Под две первые категории Саня не подпадал. Дамы все-таки. По правде, в те далекие времена поэты обычно так критиковали дам за недоступность. Не составлял исключения и молодой рыжий поэт. Критиковал, как любой нормальный подросток, только строфами, ставшими впоследствии классическими.
Интерсно здесь другое. Здесь поминались инженера (с ударением на последнем слоге). С господствующей точки зрения (известно, поэт только камертон; а великий поэт, возможно, весьма точно настроенный инструмент в руках Господа бога) это сопоставление, наверно, означало, что в этой профессии было что-то такое же легкомысленное, как в поведении некоторых дам. Почему такие фантазии поэта распространялись на технические дисциплины, бог весть (это одна из загадок большого поэта. Если и удастся разрешить эту загадку, то уж точно не нам). 
Ведь серьезная профессия, в сущности.
Саня и был инженер. Это не значит, что человек отсиживает штаны в положенное время, в некотором, не к ночи будь упомянутом учреждении. Это значило, что он из тех, кто вкалывал от души. Правда, зачем - совершенно неизвестно. 
Но то время кончилось. Во всяком случае в Стране Советов. Да и сама эта страна тоже кончилась. Видимо, только трудовой навык остался. Остались только воспоминания о плакатах: «труд в СССР - дело доблести и геройства». 
                                                     -2-
И мы сидели под этим самым фикусом (ну, платаном) и слушали правдивые воспоминания Сани Цирлина, на проверку оказывающиеся лживыми. Или лживые, в которых все до последнего слова правда. Кому как нравится.
Только чаще сидели за лабораторным столом с приборами, чем за столом с бутылкой.
Ох, чаще.
Мы мудрили над машинкой для определения взрывчатки. До взрыва. По запаху. 
Потому что эти рыцари Аятоллы, герои Джихада предпочитали сами не лезть в бой. Они обвязывали подростков пакетами с взрывчаткой и отправляли убивать женщин и детей в автобусах и магазинах. И норовили привязать пояса смертников к груди юных девушек. Эти паладины и батыры справедливо рассудили, что девушек-то уж точно подозревать не будут (вспомним только `Норд-Ост` в Москве). 
Это были настоящие герои Аллаха. Которые сами в рай не торопятся. Они сидят в подземных бункерах и совершенно не собираются причинять себе хоть какие-нибудь неприятности.
Не дай бог повредить маникюр на своих пальчиках.
Кушают рыцари свой рахат-лукум и халву, запивают хорошим коньячком, а в свободное время очень огорчаются страданиями арабов.
Которых практически сами и искореняют. И, говоря научным языком, наваривают на этом хорошие бабки. Притом зеленые. Tочно в цвет знамени пророка.
Да Магомет бы удавился от горя при виде таких героев-джихадов.
Или послал бы пророка Али. И разогнал бы пророк этих воинов за неделю.
Ведь великая была религия.
Где воины, что заставили половину Европы платить дань?
Где бойцы крымского хана, что гоняли христианское воинство чуть не за Вологду?
Где янычары, которые победили самого Наполеона под Акко?
Где солдаты Сулеймана Великолепного?
Где ты, былая слава Ислама?
                                   
                                                      -3-
Но я опять завёлся не по делу. А дело наше двигалось. Слепили мы прототип. И готовили прибор к испытаниям. Вот тут и появился Большой брат. Приехал эмиссар из Вашигтона. Такой тридцатилетний фраер лет 65. В синеньком пиджаке и полосатом галстучке. Напоминал инструктора райкома партии, только трезвого. Нам объяснили, что терроризм - это интернациональная проблема. Что-то вроде коммунизма наоборот. 
Но мы-то испытали все это на своей шкуре. Это девушки и пацаны, обвязанные взрывчаткой. Это изуродованные и искалеченные люди.
Это саладины и пахлаваны, которые спрятались под бабьи юбки.
Считается, что взрывчатка должна иметь запах. 
А мы как собаки должны идти на этот запах. И даже лучше.
Вот этот запах мы должны были и различить. До взрыва. А по самой правде молекул этих веществ (то есть запаха) в воздухе почти нет. Было бы их много, давно бы сделали детектор. 
Конечно, в нормальном состоянии я бы и близко не подошел к этой гробовой задаче. Попробуйте измерить то, чего нет.
Но ненормированные обстоятельства требуют не только ненормативную лексику, но и некоторые нетривиальные технические решения. 
И тут появилась Тата. Она довольно легкомысленно решала разные неразрешимые задачи. В Иерусалимском университете она вытаскивала некоторые "гробовые" проекты. Она нам наметила дорожку, по которой можно было добраться цели.
Но была одна трудность - один из боссов встал на дыбы. Hе возьму на работу. У нас и так слишком много "русит". Зачем нам новые, особенно женщины.
Никакие разумные доводы не помогали. Тогда мною были предъявлены красивые бумаги с золотым обрезом. Которые, к слову, случайно у нас сохранились после бесконечных эмигрантских переездов с квартиры на квартиру. Там простыми американскими буквами было написано, что Тата участвовала в разработке нескольких инструментальных методов контроля следовых концентраций в важных для этой забубенной страны объектах. И они включены в местный американский, т.е. всемирный стандарт. На каждый метод была выдана грамота с золотым обрезом. Которая очень уж напоминала что-то родное. До боли знакомою почётную советскую грамоту. 
Как ни странно, это подействовало. То, что это были сравнительно несложные работы, что работы в России бывали и сложнее, не имело никакого значения. Помог гипноз золотого обреза. Американского. 
В общем, общими усилиями кое-как сляпали мы эту машинку.
Но Вашингтон словам не верит (как Москва слезам). Нужно было показать работу.
                                                   -4-
Ладно. Сидели мы в номере гостиницы "Краун Плаза" на 42 улице, рядом со зданием ООН. Здание ООН не было видно из окна. И слава богу. На такие стекляшки я насмотрелся еще в Питере. Но там-то они были на окраинах. Все-таки там не так отсвечивало величие, так сказать, архитектурной мысли.
Зато было видно нашего шефа. Он занимал полкомнаты, не меньше. И не потому, что предводитель был внушительных размеров. Хотя и это было. Не худой был наш менахель (начальник-ивр.) Джи-Джи. 
Джи-Джи было его прозвище со времен войны Судного дня. Это было почетное прозвище. Он, тогда ещё молодым офицером, одним из первых форсировал Суэцкий канал. И остался живым. За что и уважали. Я сам видел, как с ним разговаривал генерал Даян (потомок самого Моше Даяна).
По самой правде наш босс был мальчиком сложной судьбы. Ох сложной. Он был сыном германского офицера (чистокровного арийца) и его еврейской жены. До начала 30-х годов такой союз был вполне кошерным в глазах веймарской администрации. Когда в начале 33 года наци пришли к власти, ситуация резко ухудшилась. Довольно обычным выходом для офицера вермахта был развод. Однако отец нашего героя был воспитан в понятиях офицерской чести. Он предпочёл эмиграцию. Причём эмигрировал в СССР. Это был кадровый офицер. Его опыт пригодился в Красной армии. Как это не удивительно, он не попал в мясорубку в 1937 году. С 1941 по 1945 он воевал против нацистов в частях Красной армии. Был ранен. И надо же так случиться – встретил красавицу-санитарку в госпитале. И ушёл от жены. К ППЖ (походно-полевая жена, аббрев. 1945 года). Но, как сказал Джи-Джи, офицерский продовольственный аттестат оставил законной супруге. Которая с ребёнком на руках мыкалась в эвакуации в Сибири. Этот аттестат позволил нам выжить в это суровое время. После войны через Польшу сын с матерью добрались до Израиля. А непутёвый отец исчез в бескрайних просторах Советского союза.    
 В Израиле молодой лейтенант был в группе Шимона Переса. Перес был большой борец за мир, но именно он был мотором в переговорах с Францией по атомному проекту. Наш босс очень высоко ценил Шимона Переса. 
В конце концов Джи-Джи дослужился до полковника. Ушёл в запас и организовал нашу фирму. Создал нам райские условия. Откармливал, как говорится, на убой. И привёз нас в Нью-Йорк. На правёж.
Так вот. Джи-Джи занимал полкомнаты. И какие-нибудь 15-20 лишних сантиметров в обхвате не решали дело. Дело было в мощной индивидуальности. Правда, не только она была видна. Виден был черный лохматый парик, лихо приклеенный набекрень к лысине. И такая шерсть на такой груди, что не сбрить было и сенокосилкой.
Наш Чапай думал.
А думать было о чем. Нужно было проводить презентацию. Новое русское слово легко заменило такие устаревшие понятия как испытания, наладка, доработка, доделка (а иногда и подделка) и показ этого сборища деталей потребителю.
Нам нужно было это "собранье пестрых глав//полусмешных, полупечальных" выдать за произведение человеческой мысли. И к тому же очень толковым инженерам из одной очень серьезной организации. 
Да мы и выдали. Но это уж совсем не сразу, да и к делу почти не относится.
А дело в том, что по ходу пьесы в детектор (чего уж там, это был детектор) надо было наливать некоторые жидкости, а таможня их не пропустила.
Конечно, мы сказали разные слова, а также целые предложения в адрес этих стражей порядка. В духе сурового Хемингуэя. В смысле: иметь их или не иметь. И пришли к выводу, что их безусловно надо поиметь. И не только в снегах Килиманджаро. Поскольку вся наша работа горела из-за этих троглодитов. 
Но ведь их тоже можно понять. Только что разнесли Башни-Близнецы. Теперь "граунд-зеро" зиял в душах этих людей, не привычных пока к нормальной жизни. В которой герои-муслимы посылают на смерть своих детей, обвязанных гексогеном. Чтобы взорвать христианских и еврейских стариков. И детей. А сами носа не высовывают из бункера. 
Хорошо, мы входим в положение таможни. Но презентацию-то проводить надо. А для этого заполнять сенсор фоновым раствором. И тогда Саня принял единственно верное решение. От которого, к слову сказать, мы потом здорово наплакались.
Он просто набрал номер магазина химических товаров. На чистом заграничном языке он безошибочно назвал набор реагентов для "ликвид ехплозив" (жидкая взрывчатка, англ, искаж). 
Иными словами, он, по мнению перебздевших продавцов, сделал заказ на набор реактивов для изготовления взрывчатки. В тихих и уютных домашних кондициях. Да еще на ломаном английском.
-Оставьте номер телефона, и мы вам обязательно перезвоним, - раздались в телефоне позывные темы судьбы из 5-й симфонии: та-та-та_там.
Саня не внял, а зря. Ведь Людвиг ван Б. явно посылал нам свое серьезное предупреждение. 
И оно сработало.        
5.
Раздался звонок. И понеслось. 
- Позвольте спросить ваши персональные данные.
- Ах, из Иерусалима. С какими мусульманскими и/или еврейскими организациями вы связаны ?
- каковы ваши планы использования опасных реагентов ?
- Не в этом дело, - пел Саня лазаря. Нам просто для научной работы нужно 3 упаковки по 2 килограмма. Платим наличными.
Ссылки на научную работу сильно помогали в прошлой жизни. 
В Петсаамо, например, - отвлекся Саня, - нам бесплатно отремонтировали грузовик "Урал". Сломался именно в тот момент, когда мы пытались на нем добраться по тундре до скважины. А на нем вся аппаратура. Мы еле доковыляли до ремонтного цеха. Будущий профессор Олег Путиков внятно объяснил ситуацию, и ребята из цеха сходу помогли.
Лирические воспоминания прервал следующий звонок. Здесь упоминания о научных экспериментах только усугубляли ситуацию.
- Научная работа? ОК. А оплата “кеш”? А есть ли у вас кредит-кард? Номер кредит-кард, пожалуйста? Номер оффиса в Нью-Йорке, с которым вы связаны? Телефон посольства Израиля? Телефон посольства Иордании? и т.д и т. п.
Переговоры явно заходили в тупик.
Через пару минут новая трель.
- Не выходите из номера, плиз, мы приложим наши старания и скоро решим все ваши проблемы. 
Тут проснулся шеф. Он не спал, он обдумывал стратегию, а тактику, по забывчивости, отдал в лапы инициативного Сани Цирлина. Чего делать нельзя было ни в коем случае.
На настоящем американском ясыке он неторопливо объяснил, что это совместная работа двух хай-теков: американского и израильского. Что мы несем свет заблудшему народу Америки, мир и дружба, глобализация, демократизация и еще что-то образное в этом духе, чего я не понял. 
Поможет ли это?
В одном старинном романе, некстати вспомнил я, было несколько неясное описание нашей неясной позиции: "положение хуже губернаторского". Хотя ясно было: намного хуже.
Мы-то знали, что мы не террористы. Но ведь полиция штата Нью-Йорк этого не знала. 
Да и неизвестно, выдержим ли мы настоящую проверку
Дело в том, что наш шеф спокойно провез через все таможни настоящую взрывчатку. Ее было очень немного. Грамм 10-12, не больше. Недостаточно для хорошего теракта. Hо лет на 10 -15 американской тюрьмы вполне хватало. 
О чем я шефу чуть не со слезами и говорил.
Это были образцы для испытаний нашего детектора. Даже этого наши секретные друзья не смогли предоставить. Они объяснили, что согласования занимают не меньше двух месяцев. Интересно, как они работают без образцов. Теоретики.
Наш шеф взял на грудь и это дело. 
Почтенный мар (господин-ивр.) Джи-Джи популярно объяснил мне на русском. У него, кроме остальных семи языков, был еще довольно сносный русский.
- Я бил на Ерусалим в 67. Я бил на Синай, на тот берег, в 73. Я бил на Лебанон в 82,
Там не било болшой комфорт.
И здесь тоже не комфорт. Но меня не поймают. Такой мой лак (счастье-анг, искаж).
-Если поймают, добавил он - ви меня не знаете, и я вас не знает.
Его не поймали. Есть на иврите такие слова: "Мазаль тов" - хорошее счастье.
Это оно и было.
Но, видимо, есть и не очень хорошее. Как раз это про меня.
 
                                                          -6-
Нас проверяли, и проверяли интенсивно. Телефон не умолкал. 
И финал этой четырехактной пьесы нам был неизвестен. 
Мы были только во втором акте. Однако мы не знали, что включилась мощная машина наших американских покровитилей. Колеса правосудия завертелись обратно. Конечно, если у этого правосудия есть колеса.
Через пару часов нам позвонили из магазина и торжественно объявили, что заказ принят.
И, конечно, они этот заказ не выполнили.
Это были родственные души с нашими советскими снабженцами. Как они нам напомнили наших родных российских снабженцев эпохи застоя - эти дети каменных джунглей.
У наших хоть было некоторое оправдание. Наши-то ведь были постоянно поддавши.
                                                           -7-
А реагенты, спросят быть может меня?
«Что в имени моём», отвечу я словами популярного романса. Если, конечно, спросят.
Саня купил в ближайшей аптеке лекарство под названием: "Этанол - 95 градусов", чего-то там подмешал, нахимичил, и прошли мы эту дурацкую презентацию. Как песню.
В серьезной, между прочим, фирме "Гопникс Электроникс" (72 тысячи сотрудников, снабжение армии США и НАТО комиксами. Может быть и не только комиксами, но я подписал кучу бумаг, и теперь сам не могу разобраться, в чем разница между правдой и информацией).
А поймали нас за провоз взрывчатки на обратном пути из аэропорта Кеннеди уже в Ерусалиме.
Но об этом как-нибудь в другой раз.
Когда выпустят.