Елена Черная

 
ДВЕ ОФЕЛИИ
 
-Нет, нет... не смогу, не смогу увидеть ее глаза в тот момент...
- Хорошо, уйдем. И пусть другие, чужие люди останутся с ней. Согласна?
- Да... Не хочу, чтобы она видела мои слезы, боль и отчаяние...
Мужчина и женщина сидели, она - у стола, а он - в тени лампы на диване.
Им трудно было говорить о том, что должно было произойти. Близкая смерть тенью стояла между ними. Она дышала их дыханием, говорила за них их словами и плакала их слезами.
Они поднялись, он принес пальто и помог женщине одеться.
- Ма, па, куда идёте? - из-за шторы выглянула девочка лет одиннадцати...
Они вздрогнули и обменялись тревожными взглядами, в которых читался вопрос, а что же она слышала и как поняла сказанное.
- Как ты здесь? Почему не в постели?
- А я проснулась... в больнице нам перед сном давали таблетки, - растерянно сказала девочка. Она переводила взгляд с женщины на мужчину, - Куда-то идёте, а как же...
Женщина обняла девочку: "Мы скоро, не беспокойся, иди, ложись".
Но девочка что-то почувствовала, она обхватила женщину за шею и не отпускала.
Мужчина разнял ее руки, поднял и унес в детскую.
-Мамочка, не уходи...
Женщина отвернулась, хлынувшие слезы залили щёки.
Мужчина вернулся,  они пошли к двери.
Девочка, заливаясь слезами, выбежала в прихожую.
-Ма, па...
Силы оставили ее и она опустилась на пол.
Через некоторое время зазвонил звонок.
-Вернулись! Она широко распахнула дверь.
Пестрое, нечто пестрое шумно впорхнуло в прихожую. Она пригляделась. Пестрое и шумное распалось на отдельных очень смешных и забавных клоунесс. Они дудели в маленькие звучные гуделки и пищалки, вертели пестрые трещотки. Они окружили девочку, понесли в гостиную и усадили на диван.
Но девочка была в ужасе.
-Ма, па! Где мои...
-А мы зачем? - в голос и наперебой запели скоморошки и клоунессы.
- Нет! Не хочу. Уходите сейчас же-же…
Веселье смолкло. Недоумение овладело пришедшими.
-Нет, нет, верните маму, сейчас! Не хочу вас! Уходите!
Девочка забилась на диване.
Скоморошки переглянулись. Недоуменно умолкли пищалки и свистульки, грохнули в последний раз трещотки...
-Нет, нет, верните маму, мне сейчас! Не хочу вас! Уходите!
Расстроенный, плачущий ребенок не унимался. Пестрые, рассчитанные на теплый прием и веселье дарители радости засомневались, потянули друг друга к двери.
И только белая и, как показалось девочке, самая грустная клоунесса осталась с ней. Она поймала машущую в протесте детскую руку и сжала в своей, мягкой теплой.
-Ну ладно, видишь - они уже ушли. Разреши мне побыть с тобой, пока твои родители не вернутся.
Девочка увидела склоненное над ней выбеленное лицо, голубые большие и добрые, подведенные черной тушью глаза, заметила нарисованные на щеке черной краской слезинки, и замолчала.
-Она не вернется... она умирает. Я слышала, как она сказала перед уходом, что не хочет, чтобы я увидела...
Девочка заплакала. 
-Увидела... как она умирает... Вот они и ушли...
Грустная клоунесса вздрогнула, а может быть, только в такт сказанному качнула странным сложным головным убором.
-Нет, не волнуйся, ты, наверное, всё не так поняла, ... всё хорошо... пойдем, я уложу тебя в постель.
Но от волнения и криков девочка не могла идти сама. Клоунесса подняла ее и перенесла в детскую. Немного успокоившись и отдышавшись, девочка спросила: Как тебя зовут?
И устроившись поудобней на подушке уже дружелюбно смотрела на клоунессу.
-Офелия.
-А почему так?
-Ну, я когда-то играла в настоящем театре.
-Во взрослом или детском?
-В драматическом, взрослом.
-Расскажи...
-Знаешь, в молодости довелось играть героинь...
-А ты уже старая?
-Да, это грустно, но уже пожилая...
Девочка с нескрываемым интересом рассматривала грустную клоунессу. Грим не позволял определить возраст. Лицо слишком раскрашенное, выбеленное, разрисованное...
-Хочешь я расскажу, какие роли играла, - клоунесса опять взяла руку девочки.
-Да, расскажи, мне интересно.
-Вначале я играла маленьких девочек и даже мальчиков, и разных сказочных зверушек.  Было у меня такое амплуа, называется травести. Потом перешла во взрослый театр, как ты говоришь. И там играла героинь в разных пьесах. Вот и Офелию - тоже тогда сыграла...
-А кто она - Офелия?
-Она невеста принца датского Гамлета. Это драма одного английского…
Но девочка не дала ей договорить.
-А они поженились, как в сказке, и жили долго и счастливо?
Клоунесса погрустнела и отвела глаза.
-Нет, как бы тебе сказать. Видишь ли, их отношения складывались сложно. Принца предали... Офелия, знаешь ли, его разлюбила и они расстались. Старая актриса, вдруг, ясно представила в роли принца датского Гамлета своего бывшего партнера Валеру. Как он был красив, как вдохновенно светилось его лицо, а в по-юношески стройной и ещё угловатой фигуре уже  заметно проступала мужская жесткость и неумолимость…
Она любила его, но не сложилось. Валера был слишком увлечен театром, ролями, перспективами, открытыми талантом и молодостью. Она очень страдала, играла Офелию трагически и пронзительно. Но все смотрели на Валеру и отмечали только талантливую игру Валеры – Гамлета. 
Потом у нее были другие роли, много: главные, второго плана, но уже без надрыва, без поиска красок. Неудача в любви уничтожила в ней всё. И она не смогла выправиться, найти себя с другими и в других. Теперь она играет в массовке, а иногда для заработка - на детских праздниках по вызову.
 Девочка дернула ее за руку:
-Вот и ты мне всё врёшь! Я вижу, я чувствую!
Девочка расплакалась.
- Вот так и с мамой, я тебе не верю, уходи, уходи…
-Хорошо! Слушай! Вот на мне сейчас платье Офелии. Видишь оно белое, совсем как свадебное. Я когда уходила из театра, взяла его на память. Пригодилось, не без иронии, с мягкой улыбкой, сказала грустная клоунесса.
-Видишь эти цветы - лютики, незабудки, ландыши, маргаритки, а это орхидеи - погребальные цветы. Офелия утонула...
-А...- ужаснулась девочка.
-Да, принц Гамлет убил ее отца, а она от горя и печали сошла с ума.
И грустная клоунесса нараспев, покачиваясь всем телом в такт строфам, начала:
 
"Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, сплетя в гирлянды
Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, -
У вольных пастухов грубей их кличка,
Для скромных дев они - персты умерших:
Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток…
 
Девочка заплакала навзрыд. Клоунесса-Офелия, успокаивая и укачивая ее, продолжала:
 
…Ее одежды,
Раскинувшись, несли ее, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти"...*)
 
Девочка, совершенно замерев, слушала. Слезинки замерли на щеках. Она раскраснелась, дыхание ее сделалось слабым и тихим. Клоунесса, заметно волнуясь, закончила читать.
-Хочу быть Офелией. Научи. Дай мне твои цветы. Ночная рубашка белая, как и твое платье. Давай нарядим меня в Офелию.
Актриса начала снимать цветы с платья и головного убора и отдавать девочке. Та украшала распущенные русые волосы. И те цветы, что актриса сняла последними,  прикрепила к белой ночной рубашке.
-Давай вместе рассказывать, начинай!
И вместе они нараспев, по строфам, прочитали весь монолог Офелии.
Девочка устала. Ночь подходила к четырём часам, и ей давно нужно было бы спать. Явная бледность залила ее щёки, а детские пухлые губки  посинели.
-Давай я уложу тебя. Пора.
-А ты не уйдешь? Ты же не бросишь меня совсем одну?
-Нет. Конечно же, нет. Спою колыбельную, хочешь?
-Да.
Клоунесса запела. Девочка слабо улыбнулась и спрятала свою маленькую и холодную руку в руке клоунессы, и  закрыла глаза...
-Тихо облетают листья,
Сад осенний присмирел,
На  рябины спелой кисти
Месяц, как щегол, присел…
Звезд мерцающих огни
Говорят тебе: "Усни…"
 
Клоунесса почувствовала прикосновение и проснулась. Холодная, очень холодная ручка девочки до сих пор лежала в ее ладони.
- Спасибо, всё больше ничего не нужно, можете идти, - сдавленно сказал мужчина. Женщина, склоняясь над девочкой, казавшейся спящей, украшенной цветами, с улыбкой, замёрзшей на бледных губах, не сдерживала рыданий.
-Что, что произошло? - клоунесса ошеломлённо смотрела то на спящую девочку, то на вернувшихся.
-Она,- мужчина кивнул в сторону девочки, ушла, ушла... счастливой...
-Что? - клоунесса отказывалась верить...
-Мы наняли... для того чтоб, - мужчина проглотил образовавшийся в горле ком, - она была безнадежна, но не знала...
Он поднял на ноги и проводил клоунессу до дверей.
-Спасибо, что были с ней...
Медленно в колышущемся, плывущем радужными волнами тумане клоунесса пошла к лифту. Окружавший воздух сгустился, стал тягучим и полупрозрачным. Показалось, что она погружается в темную воду. Соленая вода залила глаза, нос, рот... Последний воздух с пузырьками устремился туда, где речная гладь была пронизана розовым утренним светом.
-Офелия, о, нимфа...- слова заглушил звук медленно оседающего на мраморный пол тела. Нет, это речной поток подхватил тело Офелии и понес. И понес.
**) У. Шекспир "Гамлет" (отрывок).
*) Д. Милле "Офелия".

ДОМ ДЛЯ ПРИВИДЕНИЙ
 
Кошка зашла бесшумно. Я узнала о ее присутствии, когда пушистый бок потерся о ногу. Тихое мр-р, последовало потом, и кошка устроилась под столом. Следом шумно вбежала собака и, лизнув мою руку теплым мягким языком, рыкнула на кошку. Кошка вскочила мне на плечи, а собака заняла ее место под столом.
В открытое окно пахнуло ветром. Штору сначала повело вверх и вбок, а потом потоком ветра вынесло на улицу. Резко, второй раз за день, хлопнула входная дверь. Ступени лестницы на второй этаж выдали скрипучую гамму. Вторая ступенька, как всегда запаздывала, и только напоследок жалобно выдавила свою шипящую старой рассохшейся древесиной ноту и замолкла на жалобном шепотном фа. 
Вечерело. Тени поползли по стене и потухли. Зажигать свет не хотелось. Так и сидела в полумраке и ждала. Наконец сквозь дверь прошла мама. Сняла пальто и поставила сумку на кухонный стол. Вынула бутылку молока, хлеб и еще что-то в бумажном кульке. Кошка спрыгнула с моих плеч и закружилась вокруг нее. Запах свежего хлеба тут же достиг моего обоняния. 
- Ма, отрежь кусочек, мысленно,- попросила я.
Но она не видела и не слышала меня, продолжала раздеваться, и несколько раз прошла прямо сквозь меня. Все было так знакомо, и ее кофта, и платье, и запах волос...
И тут их понесло. В доме открылись все окна и двери. Видимо дом несколько раз перестраивался. Двери хлопали. Жильцы прибывали. Вот мимо с ведром похромала дюжая баба. Бухнула ведро об пол, бесстыже задрала подол, подоткнув его края под пояс, вытащила из ведра огромную мокрую тряпку и начала мыть пол. Причем она то ли стонала, то ли пела. Но слов разобрать было нельзя. Протирая половицы, она пятилась ко мне задом. 
И вот пройдя сквозь меня как нож сквозь масло, легко и без усилий, теперь маячила прямо перед моим лицом. Нос, губы, пухлые нездоровой полнотой щеки. 
Увлекшись наблюдением за бабой, я упустила момент появления детей. Двоих, нет троих. Они вошли неслышно, и теперь сидели на лавке у окна. Одеты дети были очень просто, но аккуратно. Два мальчика лет семи и четырех, и девочка, лет девяти. Они кого-то ждали. 
Мама опять появилась из соседней комнаты. Поставила чайник на плиту и стала нарезать хлеб. Из дальней комнаты шаркая и запинаясь вошел мужчина средних лет. Зябко кутаясь в накинутый на плечи плед, он то и дело заходился нехорошим, булькающим кашлем. Присел к столу, достал из кармана какую-то бумажку и чуть щурясь начал читать. Баба с ведром закончила мыть пол. Подошла к окну, у которого сидели дети, и, выплеснула воду сквозь их головы на улицу. Тут же раздалось куриное кудахтанье и чей-то недовольный крик. Баба зло усмехнулась и прокричала в окно: «А, неча сидеть без дела. Иди дров наколи!!!»
Сквозь дверь прошел отец. Обнял маму за плечи. Она молча поцеловала его в щеку. - Скоро, уже скоро...- сказал он ей и опустил глаза. Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от беззвучного плохо сдерживаемого плача. 
И тут в комнату ворвались несколько человек в штатском. Мужчина резко поднялся со стула. Но первый вошедший насильно усадил его на стул и положив руки на плечи не давал ему подняться. А, так это они с обыском, догадалась я. И началось. Пришедшие начали открывать шкафы, переворачивая там всё вверх дном, ящики стола, простукивать стены. Достали странный сверток, тщательно обернутый бумагой, и осторожно положили на стол перед мужчиной. Бомбист пронеслось у меня в голове. Вот как... 
Дети вдруг вскочили со скамьи и с криками: « Едет, едет», - выбежали из комнаты. Но тут, появившись сквозь стену, в комнату ввалился мужик с дровами, бросил их на пол, одной рукой вцепился в волосы своей дюжей бабе, а другой нашаривал что-то в сапоге... Нож, догадалась я. Они с криками и ужасной бранью закружились по комнате. Баба отчаянно отбивалась, а мужик поднимал руку с ножом и отпускал, наугад, не глядя куда. На только что вымытый бабой пол падали клочки волос, разорванный в драке передник, сыпались дробно и тревожно бусины. И мне так и не удалось проследить, а что же стадо с бомбистом. Увидела только, как его уводили, заломив руки за спину, в спешке... В этот момент всё озарила какая-то непонятная вспышка, в которой они и исчезли.
Дети вернулись в комнату, ведя за руки хрупкую женщину, мать, наверное. Все вмести и наперебой, дети начали рассказывать ей, как долго ее ждали и спрашивали, ну как же там дедушка и бабушка. Женщина заплакала, а следом и дети... 
Мои родители сидели за столом и пили чай. Видно было, что их что-то очень печалит. Но они молчали.
Гвалт в доме продолжался. Похоже, все жильцы решили пройтись по своим бывшим владениям. В комнату чопорно и неспешно вошла пара мужчина и женщина. Уселись на диван и тихонько заговорили. Они явно только что сошли с поезда, потому что одежда была дорожная, и к тому же мужчина поставил на пол объемистый дорожный баул. Тут в комнату вбежал молодой человек и кинулся к ним. Они радостные вскочили ему навстречу.
Присели вместе и, держась за руки, продолжили разговор.
Дети и их мать тоже о чем-то тихо разговаривали.
Мои родители меня не видели. Тут я как будто бы очнулась. Наконец мне показалось все происходящее странным и невероятным. Я и сама удивилась тому, что только сейчас поняла это, а раньше воспринимала как само собой разумеющееся.
Я встала и пошла к родителям. Видимо нечто всё же произошло. Они наконец-то меня заметили и, побледнев, поднялись навстречу.
А дальше мы вместе пили чай. В бумажном кульке оказались мои любимые конфеты... А потом они засобирались уходить, и я проводила их до дверей... Рука, протянутая им вслед, прошла сквозь дверь и поймала легкий сквозняк невидимого коридора. 
Комната опустела. Все: и дети, и престарелая пара со студентом, и дюжая баба с мужиком, куда-то исчезли. Я попыталась вспомнить, о чем же говорила с родителями и не смогла... Они ведь хотели сказать мне что-то очень важное, но так и не сказали, или сказали... Смутные едва различимые их черты были прочитаны мной, как некий символ бесконечной к ним любви, а теперь и разлуки. 
А потом и сама комната начала постепенно растворяться. Сначала стена и окно, потом предметы, потом - потолок и пол. А вот стул, на котором я сидела все не исчезал. Я парила на нем в совершенно пустом пространстве, он стал той точкой опоры, которая держала меня в вертикальном положении. А, может быть, и не в вертикальном, а наоборот. Все ориентиры мной были потеряны.
И вот, когда я совсем отчаялась что-либо понять, прозвучал тихий голос: "Свидание закончено... Вы свободны". И тут я ощутила такую свободу и легкость, которой у меня никогда не было. Но я почему-то знала, что так теперь - теперь будет всегда.