"Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться"
"Мастер и Маргарита" М. Булгаков

Главное здание областного университета
—  В других ВУЗах уже давным-давно двадцать первый век, первая половина. Куда хочешь, туда и поедешь на практику. Хоть в Хьюстон, хоть на Канары, лишь бы доллары-тугрики в кармане водились. Быстренько накрапаешь отчётец на десяток, другой киллобайт и — свободна, как ветер в Сахаре, а у нас всё по старинке: баллы, согласно успеваемости за последний семестр, и распределение по городам, строго с их количеством, — недовольно ворчала Маринка Воробьёва, студентка факультета журналистики, скрупулёзно складывая на калькуляторе пятёрки и четвёрки, полученные за отчётный период обучения.
— Чего ты бубнишь, словно моя бабуля, в день получения пенсии.
 Неслышно подошедшая подруга Зойка Другова решительно нажала на квадратик значка «Сброс» на «счётно-решающем» устройстве Маринки.
— Ты чего? Мне совсем чуть-чуть оставалось! Теперь всё заново набирать! Вот дурында.
— Не трать время зря. Всем и так известно: Пенсне^[1] тебя первой вызовет.
— С чего это вдруг? — Марина от удивления округлила глаза.
— А с того, что ты у него в любимчиках, то есть в любимицах ходишь.
— А как же балы? Он же сам говорил, что города для прохождения практики мы будем выбирать строго по их количеству.
— Мариша, ты какой курс окончила? — съязвила Другова.
— Как и ты, четвёртый.
— То-то, что четвёртый. Должна уже соображать, что балы — вещь хорошая, но в соседнем Аймаке^[2].
Зойка хотела ещё что-то добавить, но массивная дверь кафедры «Литературной публицистики» распахнулась, и секретарь Анна Сергеевна, заглянув в список, хорошо поставленным голосом продекламировала:
— Воробьёва, Другова попрошу проследовать за мной!
— Ну, что я тебе говорила? — Зойка толкнула подругу локтем, — а ты балы, оценки. Одно не понимаю, меня-то почему позвали? Я ведь не отличница и даже не хорошистка.
— Вот дурёха. За компанию, за что же ещё. За неё даже жид повесился, — Маринка отступила в сторону, пропуская подружку вперёд, и той ничего не оставалось, как стукнув в дверь пару раз для порядка, и сотворив на лице некоторое подобие улыбки, прощебетать:
— Аркадий Кириллович, разрешите. Нас Анна Сергеевна позва...
— Ну раз запустила, то проходите. Присаживайтесь и выбирайте, профессор положил перед девушками список городов. Позволю себе посоветовать Южно-Сахалинск, самый что ни на есть Дальний Восток. Икра, лосось, опять же пролив Лаперуза. «Будете кидать туда камешки с крутого бережка»^[3], а потом сварганите мне совместный отчёт по практике. Или, допустим, Калмыкия. Единственное место в старушке Европе, где местное население исповедует буддизм.
— А можно мы с Мариной отправимся сюда? — Зоя указала пальчиком на первую строку списка, где заглавными буквами было написано короткое слово - МОСКВА.
Пенсне осёкся на полуслове, поднялся с кресла и подошёл к окну:
— Не хотите расставаться с цивилизацией. Жаль. Молодёжь нынче никак не желает ехать за романтикой и за запахом тайги.^[4]
Воля ваша. В столицу, так в столицу. Однако в таком случае тему для практики я вам принципиально давать не буду. Извольте, будущие светила журналистики, отыскать там то, не знаю что! Но такое, чтобы Главреды местных изданий выстроились перед этим кабинетом в очередь за сенсационным материалом.
 Воробьева открыла рот, чтобы всё же попытаться получить от профессора хоть какое-то уточнение, но тот не дал ей сказать.
— Ступайте за билетами. Вы меня огорчили. Скажу больше. Расстроили. И пригласите сюда, двух томящихся в коридоре парней, с одинаковыми причудливыми причёсками, напоминающими петушиные гребни.
Три дня спустя. Москва. Утро
Зойка ворвалась в  комнату словно ветер Камикадзе^[5]
— Маришка дрыхнешь? Это не делает тебе чести! Вставай и немедленно причипуривайтся, — бубнила  Другова, тормоша подругу.
— Представляешь, я с самого раннего утра стояла в очереди за билетами в Большой, — девушка выставила вперёд руку, на которой шариковой ручкой была начертана цифра 507.
— Ну, сходим мы на балет или оперу, так что с того? — сонным голосом перебила её Марина:
— Ты думаешь, Пенсне примет наш отчёт о спектакле главного театра страны, или о его труппе? Да, такого добра в любом журнале хоть пруд пруди. Я уже не говорю об интернете. Забыла его слова? «Без эксклюзива лучше не возвращайтесь!» И угораздило же тебя выбрать Москву. Дрыхли бы с тобой в какой-нибудь юрте до самого обеда. Потом собрали материал о нелёгкой жизни кочевников-скотоводов и — все дела.
— Ты, наконец, дослушаешь свою лучшую подругу до конца? — Зойка стянула с Маринки одеяло, подняла и подтолкнула её в сторону ванной комнаты, не забывая при этом излагать суть последних событий, — так вот, стою я в очереди, на часы поглядываю, тут подходит ко мне парень, симпатичный такой, интеллигентный. Ну, думаю, сейчас билетик по спекулятивной цене предлагать станет. Ан нет. Ангельским голоском молвит: «Не соблаговолите ли барышня посетить сегодня верниса́ж^[6] ? Там будут представлены полотна художника, учёбу которого в Берлинской высшей школе изобразительного искусств оплачивал сам Гетман Скоропадский!» Короче, через час открытие, и мы должны там быть! Усекла наконец.
— Нее. Выходит, ты наши деньги по статье «Культурная программа» ухлопала на выставку какого-то старикашки, жившего Бог весть когда, ещё во времена  Октябрьской революции? Брр, - и по этому поводу будишь меня в рань несусветную?
Вместо ответа Зоя вытащила из сумки красивую программку и всучила её Воробьевой. На глянце  красивым шрифтом было начертано: 
«Дружил с Пикассо, был любимчиком богемы и кумиром Гитлера. Выполнял поручения советских развед. органов» 
— Ну, ты даёшь! — воскликнула, окончательно проснувшись Марина, обняла Зойку, — супер! То, что надо. Это тебе не юрта на краю света, это точная пяха в зачётке, да ещё и с автографом Кирилловича!
Три часа спустя
Переходя от картины к картине, девушки с открытым ртом слушали солидную женщину-экскурсовода.
«Николая после окончания училища забрали служить в деникинскую армию. С её разгромленными  частями оказался в Польше, в лагере для военнопленных. Некоторое время спустя оттуда бежал и перебрался в соседнюю Германию.

Ночевал в подвалах, перебивался случайными заработками, порой голодал. Но чёрная сторона неожиданно сменилось белой. Юноше помогли украинские эмигранты. В то время литератор Владимир Винниченко руководил Берлинским комитетом помощи украинскому студенчеству. Именно он и помог молодому дарованию организовать свою первую персональную выставку.»
***
Старичок, столетнего вида, возник неоткуда, бесшумно подошёл в девушкам и, тронув Марину за локоть, зашептал в ухо:
— Извините за назойливость. Я вижу вы с подругой интересуетесь работами Николая Петровича Глущенко, очень похвально. В наше время его основательно забыли. А жаль.
— У нас задание. Привести материал о таких, как он, — также шёпотом ответила Маринка. Вот мы с подругой..
— В таком случае вам крупно повезло. Полковнику в отставке, то бишь мне, есть что вам поведать такого, о чём понятия не имеет наш экскурсовод, добросовестно выучившая и пересказывающая информацию, выложенную на открытых сайтах всемирной паутины.
— Ой, как интересненько, — вмешалась в разговор Зойка. А он что, в добавок к работе над полотнами ещё и шпионил? Разве такое бывает?
— Ещё как. В жизни и не такое случается, — старик помедлил с минуту, а потом продолжил:
— Давайте поступим так. Сейчас вы догоните экскурсовода, дослушайте её монолог, а потом мы встретимся внизу, в кафе. С момента кончины Яремы прошло уже достаточно времени, чтобы снять гриф «Совершенно секретно» с его деяний.
— Простите кого? Какого Яремы? — Марина смотрела на собеседника округлившимися от удивления глазами.
— Позже милые дамы. И не Здесь. Не будем портить атмосферу творческого праздника, банальным шпионажем.

Час спустя. Кафе в подвале музея
Девушки перестали строчить в своих блокнотиках, достали смартфоны и включили на них программу «Диктофон», боясь упустить хоть слово из монолога удивительного собеседника. Если бы такое было возможно, то они бы вообще перестали дышать, полностью обратившись в слух.
Отставной полковник был в ударе. Сегодня он отыскал благодарных слушательниц и, наконец, мог поведать о том, о чём, согласно подписке «О неразглашении», молчал долгие годы.
— Девушки, вы когда-нибудь слышали фамилию Довженко?
Обе задумались, но не надолго. Сделав пару кликов в смартфоне, Зоя выпалила: — Была такая киностудия в Киеве, вернее носила его имя.
— Александр Петрович Довженко, известный кинорежиссёр оббегал все пороги  больших кабинетов, но добился того, что Глущенко получил молоткастый, серпастый паспорт гражданина СССР.
Скажу честно, этому событию поспособствовали и наши компетентные органы. Вручив молодому человеку заветный документ, наше правительство отказало художнику Николаю в просьбе разрешить вернуться на Родину. Уверяли, что не навсегда. Как только он выполнит некоторые поручения советских разветорганов, так сразу...
— И что, согласился? — хором воскликнули студентки.
— А вы сами-то как считаете?
— Думаю, да! — ответила за двоих Марина. Он же любил свою страну и, наверное, считал, что помогать ей, пусть даже за границей — его долг.
— Ярема, такой псевдоним ему присвоили, пришёл к этому выводу не сразу.
Уехал Париж. Стал известен в кругах людей искусства. Его картины пользовались успехом и неплохо продавались.

— Так он стал разведчиком или нет? Я что-то не понимаю, — Зоя кусала кончик ручки, пытаясь с помощью этой пытки выведать ответ у бездушной пластмассы.
— Статус действующего разведчика давал художнику некоторые привилегии. Иногда он писал портреты, как бы вам сказать… в стиле «ню». За подобное в тогдашнем СССР запросто могли поставить к стенке. Однако, разведчик был нужен Кремлю. Его сообщения о настроениях в эмигрантских кругах и о многом другом оценивались высоко.
Некоторое время спустя Пикассо, Матисс и Глущенко открыли собственное художественное ателье. Понятное дело, народу там всегда было не протолкнуться. Выбор источников информации был велик: наши белоэмигранты, проукраинские националисты, французские и европейские чиновники.
И Ярема трудился не покладая рук. В Москву регулярно шли депеши и секретные чертежи военной техники. Скажем, о новейших разработках истребителей и двигателей к ним.
— Да, за такое ему самому должны были персональный самолёт представить для торжественного возвращения в СССР! — Марина приложила ладонь к виску, как знак воинского приветствия.
— Девочка, ты права. Почти. Николай засыпал подобными просьбами своё непосредственное начальство. И добился своего. В  тридцать шестом году ему таки разрешили вернуться в Страну Советов. И даже не одному, а с семьёй. Обосновался в Киеве.
— И всё? Заделался простым художником? Писал и продавал картины? — Зоя разочарованно смотрела то на старика, то на подругу:
— Нам так и закончить статью?
Полковник улыбнулся:
— Бывших разведчиков не бывает! Зарубите себе это на ваших прелестных носиках.  В сороковом году Ярему вновь вызвали на Лубянку. Приказали отправиться в Берлин. Сказали, что ты там долго жил и учился, следовательно местная контразведка не будет «своего» опекать очень плотно. А в воздухе пахнет войной. До зарезу нужна информация.
И он уехал, в качестве одного из организаторов выставки народного творчества СССР.

Расчёт оказался верным. На её открытии побывали высокопоставленные чиновники третьего Рейха, передали художнику слова восхищения от Адольфа Гитлера и преподнесли в дар альбом с акварелями фюрера, так сказать, от художника художнику. Дело в том, что когда-то давно они, вроде бы, брали уроки у одного преподавателя, и тот рекомендовал будущему главному нацисту поучиться у Глущенко. Такой вот зигзаг судьбы случился у будущего сотрудника советских спецслужб.
Ярема задание выполнил на все сто. Раньше знаменитого Зорге сообщил компетентным органам о плане «Барбаросса».
— А что стало с альбомом. Он сохранился? — не унималась Зойка.
— Не знаю. Вроде бы кое-кто из друзей Николая Петровича его видел, и даже держал в руках. Лично мне — не довелось. Да, если честно, такая дрянь и руки обжечь может. Согласитесь.
— Ну, хоть после войны, его оставили в покое? Не заставляли шпионить? — вздохнула Марина, — человек ведь столько всего сделал для Родины.
—  Что я вам могу сказать на это? Художник по поручению нашего правительства регулярно ездил в командировки. Посетил многие страны мира.
Организовывал выставки. А об остальном давайте умолчим. До поры, до времени. Для вашей статьи я поведал более чем достаточно. Да и пора мне. Передавайте от меня привет  уважаемому Аркадию Кирилловичу.
 У девушек разом отвисли челюсти. — А откуда вы…
— Полно те, дамы. Как говорил один известный литературный герой, —  «Это же элементарно, Ватсон». Только он мог послать двух «желторотых» студенток за сенсационным материалом, не дав ни малейшего намёка на тему. Узнаю почерк. Имел честь познакомиться с ним лично, пяток лет назад.
Десять дней спустя. Кафедра Литературной публицистики
— Ну, что я вам могу сказать? Будущие акулы пера. Плохо.
Тема раскрыта только на половину.
— Но ведь, — попыталась возразить Зоя.
— Мы старались. Можно сказать, изо все сил, — поддержала подругу Марина.
— Имейте совесть не перебивать старших, это как минимум, невежливо, — парировал профессор.
— То, что нашли и разговорили бывшего сотрудника внешней разведки, честь вам и хвала. Однако их было, по меньшей мере, трое. О третьем писать не будем, о нём много чего известно и даже фильм снят.
Студентки сидели молча. Только хлопали ресницами.
— И что мне с вами делать? Материал надо дорабатывать. Добавить в него информацию о нелёгкой судьбе Павла Георгиевича Громушкина. И дам-ка я вам в помощь двух верных рыцарей оруженосцев, ваших сокурсников. Догадываетесь, кого я имею ввиду? Вчетвером я надеюсь вы осилите тему «Художники- разведчики».
***
Выйдя из кабинета заведующего кафедрой подруги столкнулись с одногрупниками Саней и Егором.
— Подслушивали что-ли, — буркнула Зойка, потирая ушибленный лоб. Теперь вместе с вами пахать будем. Инфу собирать о каком-то Громушкине. Слышали о таком?
Парни пожали плечами.
— А о разведчике-художнике,  прототипе  главного героя художественного фильма, вам что-нибудь известно? Друзья-полиглоты, — съязвила Маринка.
— Воробьева, ну ты даёшь! А ещё отличница. Причём круглая, почти, — парировал Саня, — это же…
— Рудольф Иванович Абель — советский разведчик-нелегал, — продолжил за друга Егор, — впервые в истории  советского кинематографа появился перед  камерой, в начале знаменитейшего фильма «Мёртвый сезон».  И  вся страна наконец-таки увидела как  выглядит, сотрудник самого секретного ведомства. А много лет спустя, уже Стивен Спилберг снял  фильм под названием «Шпио́нский мост», главным  героем которого и  стал Абель, работающий, согласно разработанной в КГБ легенде, художником.
«Интересно, а какое звание было у Николая Петровича Глущенко? И вообще, что мы будем писать о Громушкине?» — подумала Марина и посмотрела на подругу.
— Две головы хорошо, а четыре - больше, чем у змея Горыныча, — разгадав мысли Маришки, прощебетала  Другова, решительно беря Егора по руку.
***
Продолжение следует