Борис К. Филановский

1.
Мы жили тогда в стране Советов. Как всем было доподлинно известно, мы жили в самой лучшей стране на свете. И в самом лучшем городе (хотя и в коммуналке). Естественно город носил имя самого лучшего человека – Ленина. Нетрудно догадаться, что мы жили в Ленинграде. И как все советские люди были обязаны своим счастьем нашему основоположнику. Недаром с детства мы учили: «Проснись Ильич, взгляни на наше счастье». В честь Ильича назывались не только города, городки, посёлки, а то и целые области (скажем, Ленинградская), но и горы. Большой стиль, что и говорить. 
Недаром высочайшая вершина Памира так и называется: пик Ленина (7132 м). (Был ещё пик Коммунизма. Хотя где он сейчас, тот коммунизм). А вот пик Ленина сохранился. Хотя при ближайшем рассмотрении эта гора выглядит не так величественно. По-моему, с севера (я уж за давностью лет подзабыл) к вершине ведёт не очень крутой, но длинный-длинный и страшный подъём. 
Мы там в конце 60-х недалеко работали. Конечно внизу, в долине. Но рассказов бывалых людей наслушались. У нас был там солидно оборудованный лагерь. Даже печка была – сами делали. Ну к нам и подходил разный народ. Чай попить с чефиром, потрендеть за жизнь. Однажды к нам забрели топографы из Ташкента. Сразу скажу, таких железных людей мне не довелось встречать ни до, ни после. Хотя они не были железными. Они не были и спортсменами. Это были простые работяги. Геодезисты. Они работали. Им сама жизнь диктовала как подзаработать. А топографу для того, чтоб получить деньги, нужно провести съёмку местности. По прямой. По карте проводят прямую линию. По Памиро-Алайскому хребту. А там горы. И пропасти. И вершины попадаются. План – 3 вершины в месяц. Аккорд – 300 рублей (это были тогда большие деньги). А они делали 200% плана. То есть 6 вершин. Были и на пике Ленина. Без кислорода. Ставили столбики. Цемент с собой таскали. В отличие от английских альпинистов. Которым носильщики из местных (шерпы) таскали баллоны с кислородом. Я далёк от того, чтобы преуменьшать достижения великих англичан, но наши-то может и покруче будут.
 Они нам и посоветовали сходить на вершину за лёгкими как пух спальными мешками и куртками на гагачьем пуху. «Там много валяется разного снаряжения. Только не ленись подбирать» - ухмыльнулся Анатолий Х., длинный, коричневый, и высохший до костей. Потому как ему работать надо. На солнышке. Зимой в камералке время будет передохнуть. Когда будешь сидеть на голой тарифной сетке. Но советом Толи Х. мы не смогли воспользоваться. Дыхания не хватило. Не с нашими силёнками одолеть пик Ленина. Так и остались мы с несбывшимися надеждами на клады, которые охраняет имя вождя.
2.
Однако и нас коснулась тень имени Ульянова\Ленина. Тень была большая, тёплая и коричневая. Это была собака. Эрдель-терьер. Она называлась Ульяна. Я не очень верю в совпадения. Тем более в таких далеко не простых случаях. Ведь не зря пса назвали в честь вождя. Есть же на карте город Ульяновск. И Ленинск-Кузнецк на карте СССР имелся (бывший Каинск-Барабинск –тоже там приходилось работать). Её мама Анна Леонидовна (не собаки, конечно, а собакиной хозяйки), была крепка в коммунистической науке. И скорее всего именно она настояла назвать собачку в честь сами понимаете кого. Анна Леонидовна работала в Санэпидстанции (СЭС). Для того, кто не жил в это славное время, название СЭС просто пустой звук. Ну работает человек в санитарном надзоре, ну и что здесь такого особенного. Простой госслужащий. Но это только для тех граждан, кто не жил во времена развитого социализма. А опытным людям (вроде нас) и объяснять-то ничего не надо. 
В те далёкие времена работа в СЭС была как сказка о вкусной и здоровой пище. Была такая книга наркома Микояна: «Книга о вкусной и здоровой пище». Она и читалась-то как сказка. Понятно было, что в нормальной жизни такого не бывает. Причём в книге попадались и не совсем ясные страницы. Скажем, нарком подчёркивал, что сырокопчёное мясо рябчика лучше омуля горячего копчения.   Хотя не только из романов про графьёв и князей, но даже из научно-фантастической литературы известно, что не бывает в природе копчёного мяса рябчика. Ни холодного, ни горячего. И омуля копчёного не бывает. Даже солёной тараньки, которой в 1918 году топили паровозы, тоже не бывает. Не выдерживает советская природа такого безобразия. 
Это все нормальные граждане понимают. Мы не только грамотный, но и начитанный народ. Ведь не зря СССР по праву считался самой читающей страной в мире. Но знания-знаниям рознь. Рекомендации наркома скорее всего ведь не были так уж чересчур привязаны к реалиям советской жизни. Это была своего рода высокая теория (вроде Эйнштейна). Увы, как всякая теория, она была несколько оторвана от действительности. Ведь даже более простые теории Эйнштейна, согласитесь, не очень-то каждый из нас с вами так уж хорошо понимает. Но обобщения наркома в целом были интересны.
Однако, как говорили некоторые деятели из солнечной Грузии, «тэория бэз практика мэртва». Вдруг на горизонте появляется светлый луч в нашем тёмном царстве. Этот «луч» связал так сказать теоретический труд наркома с нашей практикой. Прямо скажем, тут не надо искать каких-нибудь заковыристых зигзагов. Не встретились нам на жизненном пути никакие шпионы и диверсанты, или упаси боже товароведы. Просто Тата подружилась с милой соседкой Аллой. Алла и оказалась просто кладом. Правда она не сама была скатертью-самобранкой. А только её родственницей. Основным нашим поставщиком дефицита была собака Ульяна. Ей посчастливилось питаться продуктами санитарной станции (СЭС). Если быть до конца правдивым, то нужно признать, что эти продукты из СЭС не были полностью легальными. Этот способ добычи дефицита можно было охарактеризовать некогда популярным словечком: скоммуниздили (русск – устар?). Таким макаром и попадали в рацион собаки все те чудеса, которые в соответствии с принципами равенства и братства должны были украшать стол вождей Ленинграда.
Да и не только (и не сколько) собаке доставался дефицит. Подторговывали сотрудники СЭС уникальным продуктом, тут уж чего уж там. Любители моральных устоев могут задаться вопросом, как мог сочетаться в головах работников СЭС моральный кодекс строителя коммунизма с такой их деятельностью. Откровенно ответим, что не знаем. Но видимо как-то сочетался, поскольку поток дефицита не иссякал. Как не иссякал, к примеру, родник со святой водой в Оптиной пустыни.   
Дело в том, что отцы нашего города ведь были неотъемлемой частью простого народа (по определению). Они-то знали, что к чему. И чего ждать от вверенного населения. Поэтому все их обкомовские (русск. –устар.) продукты немедленно отправляли на проверку в СЭС. Нам трудно проследить за логикой великих анонимных отцов города. Но, возможно, они просто заботились о своих близких. Да и о вверенном их заботе населении. И с отеческой укоризной обращались к своим помощникам. Когда отправляли продукты в СЭС. 
И совершенно нельзя исключить (хоть с виду это маловероятно), что отцы города руководствовались какими-нибудь этакими мыслишками: «Кто его знает – может подсунут какую-нибудь дрянь. Этой обслуге вообще ничего доверить нельзя. Им ведь всё до лампочки. А от ихней заботы ведь могут люди пострадать. Ведь так можно и коньки откинуть. От какого-нибудь ботулизма, или свинцового отравления тяжёлыми металлами. А как народ без нас обойдётся? То-то и оно». Совершенно правильно рассудило руководство. Когда отправляли весь свой харч в СЭС на проверку.   В теории. Но не учли одного момента. Скорее психологического. Всё-таки надо признать с грустью, страшно далеки они были от народа. Не хуже декабристов.
На практике получалось как-то так, если к руководителям течёт полноводная река, то и народу время от времени перепадает.  Пусть в виде ручейка, но перепадает. Создаётся своеобразное равновесное состояние. Как в термодинамике. В соответствии с которым нашим проверяльщикам от этих чудо-товаров доставались толика. И не такая уж малая. Часть чуда есть тоже чудо. 
И в результате блага далёкой инопланетной цивилизации попадали на стол собаке Ульяне. Тут бы и поставить точку. Трогательная история о том, как балуют добрые люди балованную собаку. Ан нет. Тут вмешалась грубая советская жизнь. Которая по своей природе не должна была быть такой уж грубоватой. Просто так склалось. Как сказал одному из нас сотрудник Министерства Иностранных дел СССР в Москве. Меня как-то послали в командировку в Москву согласовать с дипломатическим ведомством какие-то разрешения на экспорт (один наш прибор шёл на экспорт). Проболтался я полдня в вестибюле этого сталинского небоскрёба на Смоленской площади. Дальше не пустили. Сильно похожий на интуриста из капстраны (страна Запада – русск, устар) дипломат ушёл с нашими документами, и пропал. Наконец он вернулся с печатью. «Что так долго?» - спросил я. И он мне дипломатично ответил: «так склалось». Он был прав с этой своей формулой бытия. Хотя на взгляд педанта его грамматический строй может в чём-то и проигрывал, но выигрывал за счёт непосредственного чувства. Так часто складываются обстоятельства. А мы только щепки, которые плывут по течению, добавлю я глубокомысленно и философски.
3.
Итак, она звалась Ульяной. А мы были молодые специалисты. Материальные дела наши были швах. Но даже если бы мы были геологи с Памира, и заколачивали такие баснословные бабки, как они, то мы не смогли бы достать эти кушанья.  Потому что это был дефицит. А дефицит не может достаться советскому гражданину просто по определению. Потому что, на дурацкий вопрос, что такое дефицит, ответ напрашивается сам-собой. Дефицит есть дефицит.   Ну, например, можно ли достать луну с неба? Глупый вопрос. Луну к небу прикрепил сэр Ньютон. Специальный закон издал, чтобы не болталась где попало. Так и здесь. Русские люди столько сил потратили, чтобы создать дефицит, сколько ума и таланта (не побоюсь этого слова) люди вложили. Просто душа радуется. Да и охрану не слабую поставили. А ты туда же. Лезешь со своим так сказать уставом, в чужой как говорится монастырь. 
4.
Ну монастырь не монастырь, а обкомовская дача на Крестовском острове оборонялась так, что любой средневековый замок бы позавидовал. Я помню, наш слесарь Пашка Штейн по дороге в наш же НИИ (на ленинский, заметим, субботник, 21 апреля) заглянул как-то к ним за забор. (Наша химия тогда помещалась недалеко от них на Крестовском – арендовали полуразрушенную школу). Любопытно дескать этому передовому рабочему классу стало, как там у них идут трудовые будни – праздники для нас. Только через два дня его выпустили. Но ведь целого и невредимого. И гордого знакомством с вежливыми и воспитанными охранниками обкомовской дачи. --Даже финскую колбасу давали. Два раза – хвастался своими жизненными успехами слесарь Пашка. Но я отвлёкся. 
И с некоторой неохотой возвращаюсь к нашим делам. Нам просто повезло. Мы были соседями симпатичной Аллы. А это что-то да значит в нашей собачьей жизни. А ещё там у Аллы проживал белобрысый вечный студент Женя. Как с пролетарским интернационализмом определила его социальный статус наша соседка по коммуналке рабоче-крестьянская Марья Петровна: хахаль ейный. 
И мы (имеется в виду автор этих строк) вдвоём с ейным хахалем бывало (не будем скрывать) жадною (хотя и небольшой) толпой толпились у миски Ульяны. Ведь, согласитесь, надо же чем-то закусывать вышеуказанный напиток. А она, коричневая великодушная собака позволяла нам с Женькой собирать, что осталось с барского стола. И мы радостно отщипывали от дефицита. И просили Ульяну хранить тайну. Чтобы не узнала ненароком марксистско-ленинская Анна Леонидовна. И ни разу Ульяна не выдала нашу тайну. 
5.
А заоблачный дефицит был настоящим украшением наших скромных праздников. Мне запомнился один такой вечер. Довольно пёстрая собралась компания. Была там похожая на библейскую дочь царя Ирода Саломею эрмитажная дама Лидия. Благо Эрмитаж был за углом. 
Мы жили тогда на Адмиралтейском проспекте. Аккурат на углу Вознесенского проспекта (правда временно переименованного). Напротив Адмиралтейства. Рядом с 239 женской школой (бывшим дворцом не то Белозерских, не то Белосельских, а то и всех сразу). Подъезд школы украшали каменные львы. Совершенно нестрашного вида. Возможно это было причиной, что на одном из этих львов 239 школы и спасался от наводнения (да и от бронзового Петра) герой «Медного всадника». Такое место было. Прямо рядом со штурмом Зимнего.  
Да, так про нас. Опять меня заносит. Пёстрая собралась публика. Была там и востроглазая докторша то ли Лена, то ли Лера из Мединститута, кажется. Тряс чёрной бородой неукротимый гуманитарий Саша. Был там и хозяйкин старший товарищ Яков. Молодой ветеран той войны. Он ещё студентом Политеха, несмотря на бронь, записался добровольцем. Он не всю войну прошёл. Ранили. И комиссовали. Но ему видимо хватило. Хлебнул горя на всю катушку. Так и не отошёл с тех пор. Похоже, остался погружённым в свои воспоминания. Горбоносый и чёрный как ворон ветеран всё больше помалкивал.
Был и плюгавый математик Эраст. Видимо блокада повлияла. Он, как и большинство нашей честной компании, ребёнком пережил блокаду. Природа обделила его экстерьером. Но наделила силой воли. И худенький еврейский мальчик стал мастером спорта по боксу. Такая маленькая ловушка для уличного хулиганья. Идёт такой еврейчик. Сверкая плешью. К тому же и очкарик. Ну как ему не врезать. И попадали. Я раза два видел, как это делается. Первым делом человек снимает очки. И вежливо просит здоровенного пердилу не махать кулаками. А дальше собственно ничего не происходит. Просто «ой ты гой еси добрый молодец» лежит на асфальте. И дрыгает ногами.
 –Значит живой – сказал мне Эрик – быстро валим отсюда, пока нас не замели за избиение мирных граждан -.
5 (ещё раз).
Ну, это был такой вечер. Тата привела с собой очкастую тощую Эуджению Р. На свою беду Эуджения была славистской. То ли в семье у них начитались Достоевского (вместо Булгакова), то ли волшебные сказки o socialismо затуманили кудрявую головку, но она из небольшого Милана попала в огромный город Ленина. Именно, как кур во щи. Бедная девочка была послана на стажировку в ЛГУ. Такой быль у них там в Руссии университет имени А.А. Жданова. (Жданова, заметьте. Того самого. Который вошёл в историю. Он поливал грязью великих русских писателей. Гордость России - Зощенко и Ахматову. И не менее великих композиторов – Прокофьева и Шостаковича). 
Её поселили в общаге у Петропавловки. Соседкой итальянки оказалась «такая ужасная кальмичка». Тата пожалела бедную девочку. И та пригрелась у нас в коммуналке. Она даже ездила с нами в дом отдыха выходного дня (был и такой). Там мы кушали ярко синие макароны. Но стоическая славистка не жаловалась на судьбу.  
6.
Такая собралась в тот памятный вечер пёстрая публика. А дефицит предстал во всей своей красе. Мол мы тоже не лыком шиты. Хотя мы были только соседями Ульяниного вклада в общее дело. Но тоже отчасти застенчиво опускали очи долу. Ждали похвалы хозяйке Алле. И отблеск соседской славы как бы ложился и на нас. Стол украшал твёрдый как финский гранит финский же сервелат и датская деревянная ветчина. Это были дары собаке Ульяне. 
К слову, быть может этот дефицит и был причиной краха коммунистической идеологии. Уж если отцам великого города полагалась такая продукция, то дело швах. На такой диете даже их лужёный желудок долго не выдержит. Они и не выдержали. Спеклись. Вместе со своим дефицитом. Недаром после 1991 года даже ко всему привычный наш брат-обыватель стал отказываться от этих заграничных артефактов. Сначала-то мы накинулись. Как и на Макдональдсы. А как распробовали, то народ просто впал в транс. Нам бы чего-нибудь попроще, да посъедобнее. Так и кончилась эпоха дефицита. Вместе с советской властью. За ненадобностью. 
Не помню уж с чего начался разговор, но речь зашла о том, как нашим живётся в эмиграции.  Всякие мелкие проблемы, вроде как достать жене импортные сапоги на зиму, просто не обсуждались. Всё равно не достать. Решались крупные вопросы международного значения. И конечно, русской духовности. 
Как без неё. Борода запел свою арию индийского гостя: «Не передать, как болит душа советского человека за наших. Особенно, которые усвистали от всего светлого, прогрессивного. В капстраны (см. выше). И там вроде, и ничего. Особенно с промтоварами. Многие считают, что даже джинса  у них там на каждом углу валяется. Можно сказать, живут там неплохо. Прямо купаются в джинсе. (Борода явно щеголял модными жаргонными, по его мнению, словечками). 
-- Но по правде говоря и там не всё гладко. Ведь вааще-то можно сказать, настоящей русской духовности нет на Западе. А ведь мы с вами, друзья, на своей шкуре испытали всю прелесть этого дела. Давит. Вот даже случаи бывали. Зачем далеко ходить. Все помнят Яшу В. Хороший был абстракционист. Но погнался за длинным зелёным рублём. Один как перст. Где-то там мыкался в Техасе, не к ночи будь сказано. И что, готово дело. Покончил с собой. Не может наш без духовной опоры. Не выдерживает.
-- Говорили он, это, залез в долги, запутался. Ну и на этом деле он и сорвался. Проценты на проценты накручиваются. Ну не нашёл выхода человек. А тут и оружие на каждом углу продаётся - это отозвался студент Женя, как бы хозяин дома. 
- Жень, ну что ты такое лепишь, не подумав. Не в том ведь дело. Тут дело глубже. И серьёзнее. Вот Слава С. – тот пристроился. На БиБиСи. Вроде как и не уезжал. Всё вокруг родное. И поклеветать на нас всласть можно. На нашем-то, великом и могучем. По-русски. Даже и нужно. Репутацию ведь надо зарабатывать. Ну и сдельщину тоже нельзя не учитывать. Чем больше наклеветал, тем больше местных фунтов и получишь. А тут человек один, как перст. А вокруг сплошной Техас. И негры какие-нибудь, а то и похуже. Вроде Ку-Клукс-Клана. Поневоле завоешь. А ты про деньги. Не думал я, что ты, Женя, такой меркантильный человек. 
И пристыженный Евгений заткнулся. В 70-е обвинение в недостаточной духовности в питерских дебрях звучало довольно зловеще. Конечно не так, как в 30-е годы обвинение в недостаточной советскости. Но всё же, всё же. 
И ободренный своей небольшой, но несомненной победой Борода продолжал. -- Питер ведь город маленький. Все друг друга знают. Поэтому знакомых лучше не трогать. А вот я приведу пример совсем из другой оперы. Совсем другие люди. Со мной в школе на Сенной учился такой Димка Седой. Такой страшноватый тип. Чёрный, как цыган. С седой прядью. Уголовник. Его все боялись. И не зря. К нашему счастью его довольно быстро замели. Какие-то тёмные делишки. Мы всей школой ходили на суд. Учились жизни. Он на суде (на призыв судьи одуматься и начать честную жизнь) сказал: «Гражданин судья, откровенно говоря, я не люблю работать». Это звучало убедительно. И правдиво.
Так вот, отсидел он, сколько там полагалось, и уехал в Нью-Йорк. Под еврейскую эмиграцию. Достал где-то документы. Тюрьма научила. Нашёл еврейскую родню. И стал он такой еврей, лучше настоящего. Мне наш соученик показывал письмо этого типа из Нью-Йорка. Там он пишет, синим шариком на заграничном листочке: «ребята, вали сюда, здесь за грабёж дают два года!» Вот он нашёл там своё счастье. 
И разговор повернул в сторону советской юридической науки, если можно так выразиться. Ну и дефицита, естественно. Это как близнецы-братья. Одно без другого не бывает.
– Вот и в Эрмитаже у нас работала такая Татьяна Сергеевна. В буфете – запела эрмитажная дама – так вот, у неё всегда в продаже был дефицит. Не только бутерброды с лососиной, но ведь и «Кинзмараули» было. И «Хванчкара». Любимые вина Сталина. Почти всегда. И план выполняла. И люди были довольны. И вдруг эту Татьяну прихватывают за какие-то левые дела. На её место приходит здоровенный отставник. Повышенной честности. И бутерброды с икрой как корова языком слизнула, даже пиво пропало. Просто исчез стимул ходить в музей (по их эрмитажному   мнению это была такая шутка). 
Народ оживился. Забылись бедствия соотечественников на гнилом Западе. Начались воспоминания. – Как-то в ДЛТ выбросили трусики «неделька». Мне достались сразу две упаковки - пискнула врачиха. И покраснела.
- А мне, - внушительно сказал математик – как-то в Елисеевском достались две бутылки виски. Натуральный «Лонг Джон». Выбросили к 7 ноября. –
- Некоторым людям везёт – это мы с ейным хахалем высказались почти синхронно. - Что, что? – спросил, почти не повысив голос, компактный Эрик. И мы совсем синхронно заткнулись. Разговор увял.
Но тема-то, тема была захватывающая, паузы надолго не хватило. 
Опять неугомонный борода поделился сокровенным. --Я как-то был в командировке в Средней Азии. В Самарканде. У нас конференция была по семиотике. Поселили нас в общаге, в микрорайоне. Так вот, недалеко от нашего жилья я вижу простой канцелярский магазин. А там книжный такой закуток. И в нём, можете себе представить, лежат все альбомы. Просто так лежат. Там тебе и ГДРовские издания, и «Скира», и наша «Аврора» на финской бумаге (и их же печать). У меня даже руки задрожали. И я нахватал полный рюкзак. Сколько денег хватило. Там был и Перрюшо, и Ревальд, и всё, что душе угодно. Даже альбом Сальвадора Дали, неведомо как туда попавший -. 
-Эх, не туда попали альбомы, ох, не по адресу – это опять вылез «ейный хахаль». Битому не спится.
И неожиданно для меня все взоры обратились к инженеру Яше. Оказывается, инженер Яша был знаток живописи. И не только Х1Х века.  Мог бы сам водить экскурсии по Эрмитажу. Так что ему можно было посочувствовать. И ему посочувствовали.
Кто-то вспомнил, как из Сибири, из командировки, он привёз штук десять ананасов. Ананасы были маленькие, кривобокие, но вполне съедобные. Сибирские, одним словом. Выбросили к Дню Конституции СССР. Борода ни к селу, ни к городу вспомнил, что в Гомеле купил колбасу. Без талонов, почти без очереди (всего полчаса стоял), просто так давали. На что ему справедливо возразил математический Эрик словами классика. - Послушай, ври, да знай же меру. Сам подумай, как это может быть. По-твоему, у них там колбаса прям-так и лежит на полках? - Самоуверенный гуманитарий немного смешался, подумал, потом признался. Ну ошибся. Скорее всего это был Шауляй. Хоть и недалеко, но другая всё-таки страна. 
6.
А напористый математик повернулся лицом к Западу. Он начал расспрашивать бедную славистку. Хотя это скорее походило на вопрос с пристрастием. Он для разгона сначала напирал на высокие материи. Типа мы тут тоже не лаптем щи хлебаем. Чтоб там про нас чего не подумали, он сразу выложил козыри на стол. Он разумеется не забывает, что Рим был отцом европейской цивилизации. Он к тому же поклонник неореализма. Феллини, Антониони и всё такое прочее. Он строго указал миланской деве, чтоб не думала. К тому же он  прочитал от корки до корки Божественную комедию. В классическом переводе Лозинского. (Заметим в скобках, только такой волевой учёный, как Эраст, мог одолеть все терцины божественного Данте). Ну добро бы Ад. Про пикантные подробности мучений грешниц. А ведь не врёт, всё одолел, не поморщился. Железная воля.
Так вот. Он всем проникся. Даже прочёл комедию Сенеки «Отыквление». И он не понимает, как мог народ с такой древней культурой поддержать нацистов. 
На что черноватая и очкастая представительница романской расы немного зарделась. Она явно была не готова к серьёзной дискуссии. Она сказала, что её отца мобилизовали, он служил в Триесте.  Осенью 43-го в Триесте их распустили. Италия капитулировала.  Для них война закончилась, они даже не успели сделать ни одного выстрела. Итальянцы неожиданно для всех попали в плен к своим союзникам. К немцам. Но плен был довольно либеральный (сказался дефицит кадров –на всех эсэсовцев не напасёшься) и они поехали по домам. Казалось бы, всё. Симпатичная (хотя и очкастая) славистка исчерпала вопрос. Что знала про ту войну, то и рассказала.  Как у нас в Союзе говорилось, большой привет с Большого Бама. Но неутомимый чемпион только начинал свою компанию.
-Но я всё-таки не понимаю, как мог такой народ поддержать такую идеологию, как фашизм -. Тут даже кроткая студентка не выдержала. - Во-первых это немцы нас поддержали. Ведь марш на Рим Муссолини повёл в 22 году. Когда про этого Хитлера (там явно первая буква была Х, а не Г.) никто и не слышал. И вообще фасции – это был пучок прутьев у ликторов. У древнеримских блюстителей порядка - добавила она. От волнения её превосходный русский звучал почти без акцента. --И вообще эти немцы, если хотите знать моё мнение, просто северные варвары. Недалеко ушли от своих предков вандалов --. 
Но не тут-то было. Русские не сдаются (особенно если на них не нападают). И наш боец (боксёр оно же) продолжал. Весьма последовательно и логично. Видно было, что это прямо-таки продуманная стратегия. Ну и тактика, разумеется.  Он разбил на голову совсем уж беспомощные попытки нашей гостьи оправдаться. Наш боец просто усмехнулся на её заграничный лепет, что она сама не так уж виновата во всей этой геополитике. Что она и родилась-то намного позже конца войны. И что они не могут, даже если бы захотели, отвечать за грехи отцов. Тем более, что на их семье грехов нет. Весь этот писк он решительно отметал.
Дело пахло керосином. Видать дело для неё шло прямым ходом к Сталинграду. Тем более, что там под Сталинградом стояли кроме фрицев какие-то их союзники. Правда выяснилось, что эти вспомогательные войска были скорее румынскими. чем итальянскими. Но по большому счёту это дела не меняло. Невинную славистку ожидало неизбежное фиаско. Или капут – таким словом обогатил их родной язык большой итальянский писатель Курцио Малапарте ещё в 1942 году. 
7.
И тут вдруг уж совсем неожиданно взорвался молодой (тогда ещё) ветеран войны Яков. - Ты чего пристаешь к ребёнку. Не видишь что ли, что бедную девочку чуть до слёз не довёл. Она-то в чём виновата. Она же тебе обалдую русским языком говорит - гуляй Вася. Совсем не по делу выступаешь --. 
На что математический Эрик не нашёл ничего лучше, как ляпнуть, что она сама первая начала.
-- Если б она тебе врезала как следует – вот это было бы дело. Чтоб идиотом себя не выставлял. Хотя и тебя понять можно. В войне всем пришлось туго. Особенно детям в блокаду. Нас на фронте хоть как-то кормили. А шкеты совсем пропадали. Но что прошло, то проехало. Что толку вспоминать. Война – грязное дело. Но были и светлые моменты --. 
-- А хочешь я тебе расскажу про военные преступления. Ни в одной книжке такое не прочитаешь. Про подвиги воина-освободителя. Нет, не про массовые насилия мирных немецких женщин. Хотя и это было. Эти фрау ошивались около наших солдат. Жрать-то всем хочется. Да и детей кормить надо. Пойми ты, да за буханку хлеба любая бы легла. А тут ещё банка тушёнки. Как на зло американской. Так что америкосы тоже виноваты, если уж на то пошло. Но я-то не об этом.
Когда мы пришли в Германию, это где-то весной 45, мы насмотрелись в тех концлагерях, что эти юберменши творили с людьми. Ведь основные освенцимы были на востоке. И народ просто озверел. Когда к нам попадались эти мерзавцы в чёрной форме с петличками zz, их просто отводили в сторонку. И кончали без долгих разговоров. И, прошу обратить внимание, начальство в упор не видело нашего самоуправства. Офицеры просто отворачивались. Судите сами, у наших отцов-командиров было просто безвыходное положение. Он бы и сам взял в руки ППШ. Да от души, веером. 
Но нельзя. Тут такой момент. Убийство военнопленного по международным законам является военным преступлением. Командир идёт под трибунал. А там в военное-то время долго разбираться не будут. Сразу тебя к стенке. А за то, что недоглядел за солдатами – только штрафбат. Вот и зажмуривались наши майоры. Чтоб ненароком не попасть под раздачу —
И Яков опять надолго замолчал.  Да и остальные притихли. Даже наш математик затих, задумался о чём-то своём, явно уж не о Буллевой алгебре в шестимерном пространстве. 
-- И что характерно – никто из немецких публицистов не поднял эту тему. Ни слова. Прошло уж больше, чем полвека с конца войны. И ни словечка. Понятно, что победителям не с руки писать о своих собственных грехах. Но немцы. Казалось бы, есть факты, есть свидетели, только и делов, садись и выкладывай свои обиды. Не жалей победителя. Тыкай в морду. Виноват, не виноват, а грязь останется. Какая лафа для журналиста. Даже и непродажного. Но ни слова. Ни один даже самый последний сукин сын не рискнул вякнуть --. 
Мне кажется, что это молчание красноречивей слов. И свидетельствует о душевном здоровьи немецкого народа (прошу прощения за громкие слова). Ведь чувствуют люди запредельное зло. Сами не могут ничего сделать. (Почитай хотя бы Гюнтера Грасса про весну 1945 года, как эти юберменш*ы своих расстреливали). Но тяга к справедливости-то живёт в душах людей. И если кто-то даже самым варварским способом расправился с злодеями, то вместо осуждения заслужил самое горячее сочувствие. Хоть и враг, но правильно делает. Может не по закону, а по справедливости. 
8.
А судьба фронтовика Яши увы сложилась как-то кривовато. Как у многих русских фронтовиков. Вспомним хотя бы большого писателя Василя Быкова. Он честно воевал, и честно писал о войне. А на старости лет оказался в Германии. Сдался на милость победителя? Или знаменитый писатель Владимир Кунин. Со своими «Интердевочками». Тоже ведь воевал. И храбро. И тоже встретил старость где-то в Баварии.
А наш Яков -защитник итальянской студентки - тоже не избежал своей судьбы. Он работал в каком-то жутко секретном НИИ. И свято хранил военную тайну. А в начале 90-х не выдержал и эмигрировал в Германию. Причина была простая.  СССР развалился. Следом развалился их секретный НИИ. И перестал платить зарплату. И их первый (секретный) отдел продал военную тайну. Он дал официальное разрешение Якову покинуть прогоревшее отечество. Получилось так, что у России даже на войну денег не осталось (и немудрено: в одной ГДР к концу СССР было почти 30 тысяч танков). Проторговались. 
А Яша кроме своих импрессионистов ни в чём не разбирался. А одним Сезанном сыт не будешь. И начитанный инженер Яков исчез в глубоком тылу у фрицев. Нерадостная судьба советского солдата-победителя в Великой Отечественной Войне. Ведь красноармеец Яша храбро воевал против Германии. И победил. И 9 мая стал бы палить в воздух из ППШ. Если б не комиссовали по ранению. А теперь пришлось ему побираться у наследников Третьего Рейха. Наверно это отдельный роман. Вроде как «Война и мир». И сюжет ждёт своего Толстого. Или всё-таки Достоевского? «Преступление и наказание» может больше подходит. Надо надеяться, что и дождётся. Не нашим же литераторам вроде однофамильца писателя (и тоже вроде как писателя) Быкова или там Шендеровича поднять сюжет о судьбе русского солдата в Германии. Кишка тонка.
А иногда приходит в голову – может и не так страшно выпрашивать милостыню у бывшего противника, чем побираться у своих братьев по оружию. Вроде как бы свои должны помогать своим. По всем законам божеским и человеческим. Но в том и закавыка, что от своих-то коммунистов (да и генералов) хрен дождёшься. Получилось, что для них старый солдат – только отработанный материал. Как ХБ второго срока. Ведь свои-то (хоть ЦК, хоть Егор Гайдар с Чубайсом) не поделятся с солдатами даже коркой хлеба. А с голодухи-то подыхать кому охота. Не только корпулентным немкам случалось выпрашивать хлеб у красноармейцев в далёком 1945.
9. 
Ну что там говорить. Вечер имени дефицита начался во здравие, а кончился пронзительным признанием молодого ветерана той войны. А ведь шёл как спектакль в красивых оперных декорациях. Декорации действительно впечатляют. Полная Травиата. Или Лючия де ля Мурмур (шутка). Там тебе и Нева с Дворцовым мостом. Тут тебе и Исаакиевский собор с маятником Фуко (нас там учили, что бога нет), и Адмиралтейство с золотым корабликом на шпиле, и медный император Пётр прямо с коня грозит нейтральной Швеции санкциями. И Зимний дворец ждёт нападения Романова (этот обком партии что-то там свистнул в Эрмитаже). И маяки на Ростральных колоннах мигают морякам, чтоб не совались куда не надо. 
В этом декоре и пропал «ейный хахаль». Пошёл провожать эрмитажную даму. Исчез. Только его и видели. Места наши небезопасные. Одно слово – Петербург. Чуть-чуть завернёшь за угол. И пропадёшь. Такое и раньше у нас бывало. В реальной-то жизни. Которая и шла у нас сразу за тем углом. На Вознесенском проспекте имени Майорова. Не в опере ведь живём. Иногда у людей и нос пропадал. С утра пораньше. Не зря ведь наш сосед по Вознесенскому проспекту «цирюльник Иван Яковлевич нашёл у себя в хлебном каравае нос маиора Ковалёва» - как правдиво описал это событие великий Гоголь. Такое место. Разные случаи бывают.   
1\Х11\21