Дмитрий ВОРОНИН
 
       Высокий и худой Андрей Андреевич встретил объятиями на вокзале низенького и худого Евгения Евгеньевича. Они числились друзьями, но давненько не виделись, и вот.
       Низенький и худой Евгений Евгеньевич приехал в город Х, в котором жил высокий и худой Андрей Андреевич, по делам крупного банка, в котором служил последние двадцать лет топовым менеджером, а до этого и вовсе был без работы. Андрей Андреевич, выведав планы друга детства, пригласил последнего к себе на службу, что проходила в местном царстве Мельпомены в качестве бухгалтера уже почти четверть века и никак при этом не менялась.
       Низенький и худой Евгений Евгеньевич театр не баловал из-за дефицита личного времени после работы, как бы до постели добраться. А потому ступил на порог дома с колоннами с некоторой робостью и каким-то душевным волнением. В голове постоянно крутилась мысль, что может и не ходить на этот спектакль от греха подальше, ну его к чёрту, а то мало ли что, всякие там актриски ветреные.
       – Я тебе всё чин-чином устроил, – радостно упредил худого Евгения Евгеньевича худой Андрей Андреевич, встретив друга на крыльце театра. – Сидеть тебе в ложе, аккурат у сцены, как самому почётному гостю. Оттуда и любого актёра без бинокля очень даже видно, и звук ушей достигает незамедлительно, без всяких там потерь по дороге. Вот на балконе, к примеру, и видно не так, и что там говорят на сцене, бес разберёт. Одно мучение. А у тебя, сиди – не хочу.
       – А сколько сидеть-то? – напрягся худой Евгений Евгеньевич.
       – Да недолго сегодня, часа два с четвертью, – успокоил друга худой Андрей Андреевич. – А бывает и по четыре люди отсиживают, но не все, а те, кто фанатеет от какого актёришки, или заснул случайно.
       – Ладно уж, выдержу наверное, – тяжело вздохнул худой Евгений Евгеньевич и направился к гардеробу, – театр-то тут начинается вроде?
       – Точно, у вешалки, – улыбнулся в ответ худой Андрей Андреевич и добавил, – Если чего, то и поспать можешь, в ложе не видно. Только не храпи, актёрам такое не нравится, ругаются сразу, бывает и матом.
       – Постараюсь. А что за спектакль хоть?
       – «Касатка» по Толстому.
       –   Про акулу что ли? – удивился худой Евгений Евгеньевич.
       – Да нет, про любовь, – открыл двери в ложу худой Андрей Андреевич.
       Через пять минут в зале погас свет, поднялся занавес, и началось.
        Под лёгкую нежную музыку из стога сена, стоявшего на сцене, вылезла дородная девица в холщёвой домотканой рубахе до пят, и с удовольствием потянулась, громко при этом зевнув. Была она босая, среднего роста, вся какая-то пышная, мягонькая, аппетитная, с растрёпанными русыми волосами и огромной волнительной грудью, что колыхалась всею океанической мощью под её незамысловатой одеждой. Низенький и худой Евгений Евгеньевич открыл в изумлении рот и моментально пропал в водовороте вскрывшихся чувств к восхитительной прелестнице, игравшей роль крестьянской девки Дуськи. Всё было в Евдокии хорошо, и бархатистый голосок, и колокольчиковый смех, и розовые пяточки, и младенческие ямочки на щёчках, и короткие пухлые пальчики без всякого там модного маникюра. Каждое её появление в действии заставляло топового банкира судорожно сглатывать слюну и беспрерывно ёрзать в кресле.
       В антракте высокий и худой Андрей Андреевич остановил за руку мечущегося по фойе взволнованного худого Евгения Евгеньевича.
       – Туалет ищешь?
       – Дуську хочу! – ошарашил служителя Мельпомены любимчик Гермеса и, ухватившись за свитер, стал его трясти. – Она божественна, она волшебна, она невероятна, она идеальна, как доллар!
       – Да кто, она? – недоумённо воззрился на друга худой Андрей Андреевич.
       – Нефертити! – ожог того взглядом  топовый банкир.
       – Какая, ещё, Нефертити? – подозрительно прищурил глаза театральный бухгалтер. 
       – Которая девку Дуську играет, – облизнул высохшие губы худой Евгений Евгеньевич.
       – А-а, – расслабился худой Андрей Андреевич и принялся отцеплять пальцы худого Евгения Евгеньевича от своего свитера, – Дуняшку, что ли?
       – Ага. Подведи меня к ней. Сможешь?
       – Чего ж не смочь, очень даже просто смогу, только после спектакля.
       – А сейчас?
       – Не, сейчас нельзя, ты весь настрой ей собьёшь, вон как горишь, будто Аполлон. А Дуняше ещё второе отделение отыграть надо.
       – Ну, тогда хоть бинокль дай, – несколько погрустнел худой Евгений Евгеньевич.
       – Зачем он тебе? – удивился худой Андрей Андреевич, – Там же близко всё.
       – Хочу Дульсинею во всех подробностях лицезреть!
       – Вот, бери, – протянул через минуту банкиру театральный бинокль бухгалтер, – только смотри, не утони окончательно. Дуняша то у нас и впрямь о-го-го! Всего при ней сполна и даже больше. Совладаешь ли, не по весу ведь?
       – Ох, как сполна, ох, как! – сглотнул слюну худой Евгений Евгеньевич и убежал на своё место.
       Во втором отделении дворовая девка Дуська два раза степенно выносила самовар на сцену со словами: «Чаю откушать не изволите, господа?», один раз дала ущипнуть себя за задницу какому-то деревенскому прохиндею и при этом игриво взвизгнула, и один раз гордо пронесла корыто с помоями мимо барыни. И при каждом её появлении из банкирской ложи раздавались громкие аплодисменты, а за ними следовали восторженные возгласы «Браво!» и «Бис!».
       Низенький и худой банкир Евгений Евгеньевич Дуняше очень понравился, и уже через месяц она выносила его на руках из ЗАГСа.
       – Ошибался я, – улыбался на свадьбе высокий и худой главный бухгалтер нового городского банка Андрей Андреевич, – очень даже по весу оказалось Дуськино счастье.