Евгения ЛЯШКО

Глава 1
Августовская ночь вот-вот поглотит остатки зари, высеет золотыми звёздами чернильное небо, засверкает метеорным потоком. Переполненный поезд медленно ползёт. Все до единого вагона битком. Два-три человека на койку. Юные пассажиры кучкуются. Недовольных нет. Теснота не давит. Духота не мешает.
Люся судорожно вздохнула. Глаза закрывались сами собой. Вагон мерно баюкал. Стук колёс задавал новый ритм. Звуки ленинградского метронома остались позади… Не будет больше медленного тиканья — отсутствие воздушной атаки, не будет больше быстрых щелчков — бомбардировка начнётся с минуты на минуту. Вдруг яркая вспышка воспоминаний переносит в другое лето. В лето совсем другой жизни, в которой были и мама, и папа. В том далёком августе они ехали на поезде к маминой тётке. Первое и единственное семейное путешествие. Глаза защипало. Девочка утёрла кулачком слёзы, прошлась взглядом по обитому доской вагону. Бледные костлявые лица. Тощие тельца в мешковатой застиранной одежде. Воспитательница, скрючившись, дремлет в уголке подле малышни. Ей за пятьдесят, но жилистая фигурка как у подростка. Переправа на баржах через Ладогу отобрала много сил. Детский дом в пути к новому пристанищу в безопасном Сталинграде. Дети уморились. Спят или также мысленно блуждают в прошлом, обдумывают настоящее, грезят о туманном будущем.
Усталые веки дрогнули, плотно закрылись, и снова вереница воспоминаний. Снова картинки из путешествия, которое не повториться вперемешку с событиями минувшего года: Люся считает с папой столбы, на папу принесли похоронку, на полустанке собирает с мамой васильки, мама умерла от голода… По щекам покатились слёзы. Девочка сдвинула брови, утёрлась: «Всем плохо. Я потерплю. Поплачу потом. После войны. Горем сейчас не надо делиться. Много горя. Надо делиться радостью».
Пахнуло травой. Девочка посмотрела в тёмное окно. Наверное, где-то там, в ночи поля. Она любила цветы. Приятный аромат защекотал ноздри, напомнил, когда Люся в последний раз держала букет…
Глава 2
Радио на первом этаже в квартире дворника, как обычно, пело на весь подъезд. Задорно гремел марш энтузиастов:
Нам нет преград ни в море, ни на суше,
Нам не страшны не льды, ни облака.
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесем через миры и века!
Громко подпевая, Люся с пышным букетом скакала по ступенькам домой, косички весело прыгали в такт. Девочка вбежала в квартиру, скинула сандалеты и впорхнула в гостиную.
Мама ахнула:
— Ну, надо же! И садовые, и полевые! Неужели двадцать первого июня уже всё это можно достать?! Откуда такой?
— Нины соседки. У них выпускной. Из Ботанического сада. Одноклассники притащили, — взахлёб сообщила дочка, запихивая букет в вазу на буфете.
— Возьми бидончик и поставь букет на обеденный стол, — посоветовала мама. — А что ж она тебе цветы отдала?
Люся притащила из кухни бидончик с водой.
— Так они на набережную гулять, а цветы до рассвета завянут. Завтра после обеда отдам.
— А чего не с утра?
— Отсыпаться будет. А ещё Нина сказала, что она учиться пойдёт в… — после паузы девочка по слогам проговорила, — хи-ми-ко-фар-ма-це-вти-чес-кий. Фух! Университет. Будет вакцины всякие изобретать. Я бы с ней хотела учиться. Нина хорошая. Но кто же меня в университет после четвертого класса возьмёт?
Из ванной вышел папа. Люся подскочила с вопросом:
— Па, а зачем выпускники рассвет встречают?
Он приобнял дочь:
— Пойдём на балкон. Полюбуемся закатом.
С решётчатого балкончика пятого этажа можно разглядеть почти целый район. Вдоль Нивы стайки выпускников. Солнце окрасило небо в розоватые тона. Вечер мягкий, приветливый. Люся улыбнулась, но внезапный порыв ветра заставил крепко схватиться за папу.
— Традиция встречать рассвет давняя. Вряд ли кто наверняка скажет, когда она зародилась. Это как символ прощания с детством, вступление во взрослую жизнь, — задумчиво проговорил папа.
Люся засмеялась в ладошку:
— А мне Нина сказала, что раньше, кажется в девятнадцатом веке, школьные балы называли «ярмарками невест». Потому что на рассвете, некоторые юноши делали предложение руки и сердца.
Папа усмехнулся:
— Кто его знает? Может, и делали… — голос зазвучал озабочено, — как зарница занимается…
Закрутив головой, Люся спросила:
— Что занимается? Где занимается?
— Вон те световые вспышки на горизонте. Там видимо уже гроза разыгралась.
— А где же гром?
— Потому и называют зарницей, что гром далеко, неслышно.
— Ну и вид у этой зарницы… Страшноватая…
Отец поспешил успокоить дочь.
— Ну что ты. Не надо бояться. Это всполохи света. Свет же он добрый. Всем нужен. Между прочим, в старину и имя такое женщины носили. А на характер свой посмотри. Ну, чисто зарница!
— Я? Почему? — изумилась Люся.
— Иногда так и полыхаешь взглядом!
Мама переставляла на подоконнике горшки с фиалками и геранью и в открытые двери всё слышала, она прибавила:
— Вот-вот, главное вовремя твой запал, доченька, на мирное дело переключать!
Папа пригладил смутившейся дочери волосы:
— Ты такая же яркая, задорная, как настоящая зарница. И к нашему с мамой счастью, только сверкаешь, а не грохочешь!
— Хм-м… А может у меня всё внутри грохочет?
— Ты умело это скрываешь. Знаешь, как свой внутренний огонь на благо пускать. Моя зарница… Моя повелительница громов и молний… Гроза округи…
Папа шутил, говорил ласково, но Люся чувствовала исходящее от него беспокойство. Что-то папа недоговаривал. Уже как неделю после визита его друга, который работал на секретном военном заводе, родители вели себя иначе: улыбались напряжённо, перестали покупать сладости, запасались овощами и не только… С того самого дня каждый день чулан пополнялся коробками и ящиками. Люся заглянула тайком. Мыло. Спички. Мука. Крупа. Соль. Сахар. Лекарства. Керосин. Всё это приносилось мелкими партиями. А позавчера папа притащил в разобранном виде буржуйку и за полночи печку собрал. Теперь она уродливо топорщилась в углу гостиной на косом стальном листе подле балкона. Утром принесли целый бочонок солёных огурцов, жбан растительного масла и кадушку квашеной капусты. Вопросы были. Но первую же попытку что-то разузнать папа сурово пресёк и наказал дочке лишнего не болтать. Больше она не решилась спросить, зачем всё это понадобилось. Люся слышала, как во дворе секретничали мальчишки — арестовали паникёра. Он нашёптывал пассажирам трамвая: «Грядёт война! Запасайтесь!». Но Люся не верила. Мало ли что придумают эти мальчишки. А родители? Может мама с папой гостинцы кому-то готовят.
Однако она ошибалась. Война стояла на самом пороге...
Букет. Люся понесла его Нине, как и договорились после полудня. Она постучала сначала тихо, мурлыкая под нос песенку. Потом замахнулась немного сильнее, но тут радио на первом этаже внезапно замолчало. Объявили срочное выступление Вячеслава Михайловича Молотова. Подъезд наполнился непривычным эхом дробного рокота, тревогой набата. От первых же предложений Народного комиссара иностранных дел СССР на девочку напало оцепенение:
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории… — Молотов говорил несколько минут и закончил словами, — Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!».
В подъезде что-то зычно лязгнуло. Послышался топот ног. Люся опомнилась и неистово заколотила в дверь. Костяшки пальцев сильно заныли, но девочка, не замечая боли, продолжала отчаянно тарабанить. Нина открыла. Судя по аккуратной причёске, она уже давно проснулась. Взор сосредоточен, полон решимости. Из глубины квартиры доносятся звуки радио.
Люся прижала букет к груди:
— Слышала?!
— Да.
— Правда?!
— Я верю товарищу Молотову.
— И что делать?!
— Пойду добровольцем.
— А как же вакцины?!
— Сейчас только одна для всех задача.
Люся протянула цветы. Нина закрутила головой.
— Оставь себе. Загляни вечерком, ленты подарю.
Глава 3
Перестук колёс сделался громче и снова вернулся в прежний звуковой диапазон. Люся невольно подметила: «По мосту пересекли реку». Духота отступила. Веяло зябкой прохладой. Люся поправила тонкую простынку, спрятала плечи и девочке под боком. Сон никак не приходил. Накатывали, не отпускали волны воспоминаний.

Радио. Оно и раньше редко выключалось. А с началом войны и вовсе стало точкой всеобщего притяжения. С раннего утра до полуночи радио просвещало, развлекало, информировало. Литературные и музыкальные передачи велись одна за другой, но все с содроганием ждали новостей от Совинформбюро. Сводки с фронта: насколько далеко вглубь нашей страны продвинулись немцы, какие мы понесли потери, сколько врага разгромили, ведёт ли контрнаступление наша Красная Армия. И передач, когда зачитывали письма солдат. Дни Люси пролетали по схожему расписанию: школа, уроки, ожидание мамы с работы и разглядывание узоров на портьерах, слушая репортажи дикторов. Радио — чёрная «тарелка», было круглым окном в мир. Окном, из которого Люся часами ожидала новостей о папе.

Обрушился ливень. Капли быстро забарабанили по крыше вагона. Люся вздрогнула, кулачки сжались. Прислушалась. И волнение отхлынуло. Это просто дождь. Бежать в бомбоубежище не надо.
Из чертогов памяти вспыхнуло…

Бомбёжка. Они случались, но не так близко. Полыхнуло в ночи. Завыли сирены. Мама стремглав одевалась, подпихивала дочь, но только отвлеклась и Люся рванула на балкон. Девочка словно окоченела, не могла пошевелиться. Зарницы обезумели, бесновались: жадно захватили небо, пригласили артиллерийский гром. Небо рвалось в клочья. Город вздымался ввысь искрами пожаров, стонал звоном стекла, лязгом и скрежетом металла. Дикий грохот заглушал крики всего живого…
Мама схватила за руку, увлекла за собой, кричала, что надо бежать, хотя бы в подвал. И Люся бежала, а перед глазами продолжали плясать зарницы. Юный разум противился увиденному: «Зарницы природы хорошие… Не разрушители… Это всё они… Это всё немцы… За что они нас так ненавидят? — она пообещала самой себе, — я Зарница, я буду гореть, но не сгорю! Мой огонь обратиться на врага! Я буду жить!».
В подвале натолкнулись на незнакомую женщину. Её трясло от страха.
— Я тут проездом. Куда прятаться не знаю.
Мама, как будто извиняясь, проговорила:
— В бомбоубежище надо бы... Но побоялась с ребёнком туда бежать. Долго собирались. Боялась, не успеем.
Люся ободряюще хлопнула ладошкой по кирпичной стене:
— Во какие толстенные! Мы в безопасности!
Женщина закивала как китайский болванчик:
— А может, и нет… Я как-то с соседями замешкались. Пересидеть в подвале решили. Снаряд в наш дом угодил. Вход в подвал завалило. Не выбраться. Так бы и остались заживо погребёнными. Благо военные с пожарными освободили из каменного плена.
Мама крепко обнимала, женщина что-то жалобно говорила и говорила, а Люся старалась не слушать незнакомку, отгоняла смятение и оторопь, мысленно твердила, что отныне она бесстрашная Зарница.
Больше они в подвале не прятались.
Глава 4
Медленно разжёвывая припасённый чёрствый квадратик хлеба, Люся мечтала: «В Сталинграде, наверное, вкусная еда есть. Нормальные колеты из мяса, а не из одуванчиков. Щи и биточки тоже мясные, а не из подорожника и лебеды. И хвойные напитки от цинги не пьют. Сныть и мокрицу не жуют. Вообще нет надобности заучивать памятки Ботанического сада какие дикие растения съедобные, а какие ядовиты».
В полумраке внизу заплакал малыш. Оживилась воспитательница. Тихо баюкала, разжевала кусочек горбушки, дала пососать в марле.
Люся вздохнула: «И молоко там есть. И может даже печенье. Не варят студень из клея, и холодец из старой кожи животных. Пюре из картофеля, а не крапивы готовят. А понадобиться сажать рассаду или прополоть грядки — так я готова. Опыта за весну и лето о-го-го сколько набралась. Капусту возле памятников на газонах разведём. Хотя нет. Там, скорее всего, обычные огороды…».
Вспомнилось настоящее поле, во рту вдруг появился вкус земли…
Немцы взяли Ленинград в кольцо восьмого сентября 1941. Блокада. Магазины и рынки мигом опустели. Продуктовые карточки. После авианалёта сгорели Бадаевские склады с мукой и сахаром. На пепелище ленинградцы собирали сладкую землю, пили чай.
Люсе хотелось избавиться от навязчивого привкуса. Она представила любимую картошку и тотчас затрепетала от сразившего разум воспоминания…

Картофель. Меняли на еду всё: книги, посуду, одежду, ленты, портьеры, отрезы тканей, кукол... Продали даже старую отцову обувь. Только расписную прабабкину керосиновую лампу берегли, и велосипед мамин оставили. Пригодится. И пригодился в вылазках за картофелем.
Мама пришла с работы намного раньше.
Люся сначала обрадовалась, но тут же обеспокоилась:
— Что случилось?
— Отлежаться, а лучше поспать надо.
— А потом?
— И на работу. Сегодня в ночную смену.
— Библиотекари будут работать по ночам?
— Книги эвакуированы в подвалы. Особо не почитать. Дополнительную смену на Кировском заводе сформировали. Сборка танков.
— А как же их нашим доставить?
— По Ладоге. Пока ещё на баржах с буксирами, а скоро по льду своим ходом поедут. Но без башен. «Кэвэшки» тяжёлые.
Мама спала, а Люся думала. Для физической работы нужно больше сил. Пайком не обойтись. Школу разбомбили. Девочка выходила из квартиры только отстоять очередь за хлебом. Но голова кружилась, цветные круги перед глазами стали вечными спутниками. Даже подняться на пятый этаж сложная задача. Как же маме помочь? Откуда ей силы поднабрать? И тут Люся вспомнила разговор у булочной — якобы в районе Старой деревни на колхозных полях осталась неубранная картошка.
Терзали сомнения: «А если неправда?».
Люся скрупулёзно обыскала квартиру. Менять нечего. Зашла в чулан. Пусто. Даже горчица закончилась. Девочка обнюхала каждый уголок. Если полизать кадушку, то чувствуется запах квашеной капусты, которая в ней была когда-то. Жбан ещё пахнет подсолнечным маслом, бочонок — солёными огурцами. Как не растягивали припасы, а надолго их не хватило. Купить впрок больше ничего не вышло. Люся села на корточки, заплакала. Взгляд упёрся на нижнюю пыльную полку, в то место где отходила тонкая фанера. Люся замерла.
— Мой тайник!
Девочка упала на коленки, подползла к полке. Нырнула рукой за фанеру и вытащила пару бутылочек рыбьего жира, которые когда-то туда и запрятала. Как же Люся радовалась. Мама заставляла пить эту очень полезную гадость. Но то было раньше, теперь это настоящий деликатес. Для подпитки сил на какое-то время хватит. Мама тоже очень обрадовалась находке.
На другой день, когда мама спала после ночной смены, Люся собралась за картофелем. Верхнюю одежду почти всю променяли на крупу. Пальто маловато. Поскольку дорога предстояла не близкая, Люся приоделась. Старые мамины пуховые платки укутали голову и плечи. Чтобы велосипед не скользил по гололёду, Люся порвала ветхую тряпку на лоскутки и навязала на шины, закрепила узелки между спиц. Оставила записку и отправилась в путь.
Спуск на первый этаж прошёл без падений. А вот ехать не удалось, едва взобравшись на велосипед, Люся падала. Удержать руль сил не хватало. Пришлось катить. Но она не расстраивалась. Можно опереться, если резко закружилась голова. И только на поле Люся поняла, что забыла самое главное — лопату. Но она не пригодилась… Завыли сирены. Авианалёт к счастью был не долгим. Бомбы разворотили землю и люди хлынули собирать мороженые клубни, пока они не вмёрзли.
Мама поругала Люсю за одиночную картофельную вылазку. Ледяные клубни после варки оказались такими сладкими. Это был настоящий пир. В Старую деревню они ещё пару раз сходили вместе, а потом мама слегла.
Глава 5
Зима сорок первого выдалась необычайно суровой. Городские коммуникации разрушены бомбёжками. Электричества нет. Воды нет. И последнее сокровище — прабабкину керосиновую лампу Люся обменяла на гречу.
Буржуйка оказалась всеядной. Ела и газеты, и мебель, и картины, и ящики из чулана. Но грела плоховато. Плюсовой температуры в квартире достичь не получалось. Спали в одежде. Только в самой близи печка щедро делилась жаром, но поднявшийся ветер в любой момент мог погнать в жилище удушливый дым, поэтому грелись настороже. Люся исправно ходила за хлебом, спешила обратно, боялась, что мама уснёт и не проснётся. Приносила новости, делилась только фронтовыми успехами. Не сообщала, что в их подъезде они остались совсем одни. Что на клочке бумаге она продолжает писать новые цифры: плюсует околевших от голода и холода. Что тела соседей до сих пор не захоронены. Подводы и машины с Пискарёвки не справляются с количеством умерших и погибших…
А маме становилось всё хуже. Она почти не вставала.
Люся законопатила щели в окнах и дверях. Регулярно поправляла тряпьё, если промерзало, добавляла новое. Носила для буржуйки со двора и заброшенных квартир доски и воду из реки.
Поход к Неве страшное испытание для девочки. Люся не поднимала взгляд, смотрела только под ноги. Она боялась смотреть по сторонам, видеть недошедших, которые с каждым днём всё больше вмерзали в сугробы.
Есть как будто и не хотелось. Внутри ныла пустота, словно вместо желудка образовалась бездонная пропасть. Люся заставляла себя двигаться. Приказывала: надо встать, надо принести воды, надо топить, надо, надо… В подъезде все ступени посчитаны. Каждые четыре надо постоять, иначе день и ночь, словно в чехарду запрыгают, а в ушах зашумит так, как будто голова паровым котлом паровоза сделается.
Ленинградцы все как один попали под пресс станка юдоли горести. Люди будто носили пергаментные маски: на каждом от мала до велика оттиск старости и глубокий взгляд… Взгляд обращённый внутрь себя.
И вот настал тот час, когда мама не смогла встать и окончательно слегла. Тревоги по-прежнему звали в укрытие. Надо идти в бомбоубежище. Но мама не дойдёт. И Люся оставалась дома. Сидела с неподвижным родным человеком, сжимаясь от страха, слушала жуткий вой бомб и дробный грохот зениток.
— Пить… Пить… — в бреду горячки попросила мама.
Вода закончилась.
— Я сейчас. Снег принесу, растоплю, — пообещала Люся.
Она поцеловала маму, вышла в коридор, открыла дверь... Громыхнула бомба. Дом пошатнулся. Грохот. Из подъезда повалила пыль. Люся захлопнула дверь. Назад. К маме. А ей как будто всё равно. Дышит. Ещё взрыв. Дом колыхнулся, устоял. Стихло. Люся переждала. Прислушалась. Бомбят где-то там далеко за Невой. Вода.
Люся взяла ведро, выглянула в подъезд. Идти можно. Нужна вода. Мама просила пить. Бежать, а в глазах мелькают чёрные мушки, всё кружится, слепят цветастые всполохи, мерцают призрачные зубчатые огненные звёзды, блестят растопыренные ступицы, как если бы кто-то крутил невидимые колеса прямо перед носом.
Люся падала и падала, скатывалась пролёт за пролётом. Двор. Снег. Нагребла. Обратно. Рывком первый пролёт вверх. Упала. Откуда-то доносится голос папы: «Зарница, моя Зарница. Ты сильная девочка. Вставай. Ну, вставай же…».
Надо наверх. Люся очнулась у двери квартиры. Как дошла, не помнит.
— Сейчас, сейчас! Мамочка, сейчас вода будет!
Девочка добавила дров в буржуйку, поставила кружку со снегом. Согрела руки. Подошла к маме. Прильнула к груди. Биение сердца?! Где стук! Хоть слабый! Его нет! Люся обняла маму и заскулила.
Она завернула маму в простыню. Подкопила сил, сходила к входной двери, поправила цифру в записке, вернулась и легла. Привычное «надо» уже не способно заставить девочку подняться. Она лежала, лежала, лежала… Потом пришли комсомольцы-дружинники. Проверяли квартиры, искали живых. Они приняли Люсю за мёртвую, но девочка открыла глаза. Её отвезли в больницу. Подлечили и отправили в детский дом.
Глава 6
Поезд прибыл в Сталинград. На вокзале оглушили страшные новости: немцы прорвали советскую оборону на Дону, вышли к Волге. Защитники Сталинграда сражаются в отрыве от основных сил Красной Армии.
Детский приёмник. Малышей разобрали по семьям. Школьники ждали дальнейшей пересылки в детские дома в глубокий тыл. С едой по-прежнему туго. Однако кормили хоть скудновато, но регулярно. Прошло шесть дней. Люся ходила увереннее. Разноцветные круги перед глазами больше не всплывали. Голова не кружилась.
Детей посетил капитан 3-го отделения разведотдела штаба 62-й армии. Принёс сухпайки собранные солдатами. Люсе показалось, что он отбирает ребят, которые готовы пойти добровольцами в разведку, и рванула к нему.
— Возьмите меня! Возьмите!
На исхудалую девочку, прибывшую из блокадного Ленинграда, капитан смотрел с нескрываемым сомнением. Но Люся рвалась отомстить фрицам. Она не умоляла, нет. Люся была полна решимости и говорила с не детским самообладанием и гранитной выдержкой. Огонь в её глазах передался офицеру, и он рискнул…

Рано утром в полутёмном подвале, освещённом лишь узкими пыльными оконцами, Люся проходила экзамен перед первым заданием. Капитан, прохаживаясь вдоль стены со школьной доской, одобрительно кивал. Люся с парой косичек, одетая в простенький потрёпанный сарафан, дырявую вязаную кофту и затёртые башмаки, стоя по стойке «смирно», подробно перечислила знаки отличия и виды обмундирования немцев.
— А что ты будешь делать, если попадёшь в плен?
— Придерживаться легенды. Иду за картошкой на поле. Посадили с друзьями, спасаемся от голода, — чётко ответила девочка.
— Что же, больше спрашивать не буду. Вижу, что всё от зубов отскакивает. И так, твоё задание. Ты должна незаметно пробраться в посёлок Рыно́к и определить количество расположенных там немецких танков. Переход линии фронта в районе реки Сухая Мечётка.
Через пару часов её забросили в нужный сектор. Старенький дедушка на скрипучей телеге, запряжённой тощей лошадёнкой, поехал дальше, а Люся с мешочком и лопаткой торопливо зашагала по пыльной тропинке. Сентябрьское солнце ласкало, но ветер порой налетал стылый, заставляя поёживаться от холода. Над овражистой местностью с редкими лесочками белёсой пеленой ещё парили островки тумана. Назойливые насекомые норовили ужалить. Округа наполнена испарениями пойменной растительности, отчего голову дурманило. Люся не успела привыкнуть к новому климату, но, несмотря на слабость, уверенно шла к цели.
До посёлка оставалось совсем чуть-чуть. Уже видны крыши домов. Встречались местные жители и немецкие солдаты. Люся сбавила темп. Сорвала веточку с кустика и, обмахиваясь им, хотела двинуться дальше, но тут увидела её… пионерка Галя, девочка, с которой они вместе обучались, сидела в укрытии низкорослых кустов и прямо к ней направлялась тройка немцев. Времени, чтобы предупредить нет. Да и скрыться негде. И тут в небе загудел самолёт, и Люся повалилась на землю с диким криком:
— Самолёт! Ложитесь! Ложитесь!
Солдаты на мгновение задёргались. Быстро распознали, что опасности нет: летел немецкий самолёт. Схватили Люсю, и давай таскать за уши и стегать мешком и бить лопаткой. Девочка пищала и плакала, но внутренне радовалась — она только что спасла разведчицу. Успокоившись, солдаты приступили к допросу на ломаном русском.
— Рус куда идти?
Люся бойко выпалила подготовленный ответ. При упоминании о картошке, один из немцев потёр руки:
— Рус работать! Кухе! Кухе!
Её пинками пригнали в крестьянский дом, ставший кухней для 16-й танковой дивизии вермахта. Плотный мужчина, содрал с Люси кофту, заставили снять башмаки. Шмыгая носом, девочка подчинилась, успев про себя отметить: «Оберфельдфебель. В звании примерно как сержант, вероятно ответственный за приготовление пищи».
Немец, затолкал Люсю в кладовку, пнул ящик с луком и разразился бранью. Девочка плюхнулась на пол и принялась чистить лук. Мужчина фыркнул, на минуту вышел, вернулся с кастрюлей. Люся закивала. Забрала кастрюлю, снова схватилась за луковицу. Немец стоял над новой пленницей, но когда едкий запах стал насыщенней, вышел.
Поток слёз ослеплял. Глаза выедало. Невероятно хотелось на свежий воздух. Но Люся терпела, успокаивая себя: «Я на месте. Я цела. Нужно найти способ посчитать фрицев. Ещё немного и я выгляну из кладовки, как раз увижу, как далеко могу отойти».
Когда стало совсем невмоготу, девочка осторожно пересекла коридорчик, стараясь не скрипнуть половицами, и очутилась на крылечке. Жадно вдыхая, она попыталась оглядеться, но не успела. Надсмотрщик обнаружил беглянку и приложил с размаха мокрой тряпкой по спине:
— Рус, ленивая свинья, работать!
От удара стан ребёнка согнулся пополам. Люся не устояла, упала и скатилась по ступенькам на землю. Тогда немец схватил её за ухо и потащил в кладовку. От жуткой боли девочка заплакала в голос.
До вечера во двор она не выходила. Нос распух, глаза почти не видели. Люся, понурив голову, носила один за другой миски с очищенным луком. Потом её поставили мыть посуду. Девочка приметила пачку соли, поймала момент, когда можно было испортить еду и отомстить за побои, но вовремя остановилась, осознав, что не сможет выполнить задание капитана. «Я не подведу» — мысленно твердила Люся.
Ближе к полуночи свет потушили. Люся заметила как другие работники, пошли на выход и обрадовалась: «Поужинать и спать». Но её ожидания не оправдались. Уличный фонарь, под которым стоял караул из пары солдат, освещал унылую картину. У крыльца стояли вёдра с отбросами, а измождённые старики и дети ковырялись в них в поисках еды. А когда отобрали всё что можно съесть, остальное отнесли в курятник. И вернувшись, разлеглись на полу в коридоре. Неожиданно Люся заликовала, скрывая улыбку, она пошла в кладовку. Свернулась в уголке и задремала. Ей не привыкать засыпать без еды. А засыпать, зная, как выполнить поставленную задачу особенно приятно.
Утром Люся принялась очищать лук с удвоенной скоростью. Выглядело так, словно она больше не страдает от атаки овоща. Задумка удалась. Девочка справилась раньше, и немец отправил её чистить картошку. Она старательно счищала кожуру и считала клубни. Мыть посуду Люся тоже пошла с охотой: к обеду принесли грязные ранцы-контейнеры после вчерашнего ужина. Именно в этих ранцах разносили еду танкистам.
Пробыв в услужении около недели, юная разведчица, внимательно наблюдая за работой кухни, вычислила, сколько порций в каждом контейнере, посчитала по посуде, сколько немцев питается в столовой и готовилась к побегу.
И вот однажды после полудня немец вручил ей две корзины:
— Рус, искать грибы!
Сердце девочки неистово забилось: «Вот он шанс!». Ей разрешили обуться и выдали кофту. В сопровождении молоденький солдат. Он плёлся за Люсей и будто размышлял о чём-то своём. Когда они вышли к местечку, где росли маслята, солдат, присел под дерево и, достав блокнот, принялся что-то писать карандашом. Подождав, когда он перестанет поглядывать в её сторону, Люся высмотрела путь побега и, осторожно отдалившись, стремглав понеслась наутёк.
Карты местности она изучила хорошо, поэтому двигалась уверенно. Иногда ей приходилось пережидать в засаде, перед тем как перебраться через дорогу. Стемнело и похолодало, но Люся радовалась. Сумерки помогали маскироваться. И вот она добралась до очередной дороги. Затаилась. Прислушалась. Никого. Хотела выходить, но вдруг показался человек. Мужчина шёл пошатываясь. Девочка неподвижно застыла в кустах у обочины. Когда он поравнялся, Люся облегчённо выдохнула, признав командира Красной Армии.
— Товарищ командир, вы в город? — выбежала Люся на дорогу.
Тот резко вскинул голову:
— Ты откуда?
— Из леса вестимо, — процитировала девочка строку из стихотворения Николая Некрасова. — Я могу проводить, если вам в город надо.
— Надо, как же ты вовремя появилась, — измождённый голос подсказал блокаднице, что командир давно ничего не ел.
— Тогда следуйте за мной, — со всей серьёзностью, на которую только была способна, произнесла Люся и шагнула в кусты.
— Это единственный путь? — осведомился командир.
— По дороге нельзя, быстро поймают, — строго изрекла юная разведчица.
Они долго добирались и большую часть пути ползли по степи с мелкими овражками. Когда оставалось совсем немного до небольшого села, где жил связной, неожиданно попутчики свалились в яму. Люся потянула за рукав изнурённого мужчину:
— Становитесь на меня и выбирайтесь!
— Я же тебя раздавлю!
— Я сильная, — стояла на своём девочка, и твёрдо прибавила, — если я выберусь первой, то не смогу вас вытащить.
Оба замолчали. Командир попробовал подпрыгнуть и зацепиться, не вышло. Он пытался карабкаться, упал. Новая попытка снова падение. С каждым разом у него выходило всё хуже и хуже.
— Товарищ командир…
— Молчи! Даже слушать не хочу!
Люсе хотелось реветь от досады. Она понимала, что глубокая яма — это смертельная ловушка. Осознавала, что они как мыши в мышеловке. Если немцы их обнаружат, им конец.
— Я хочу помочь! Ну, пожалуйста, услышьте меня! Победить врага можно только вместе! Ну, станьте мне на плечи!
Внезапно он повернулся к ней и сдавленным голосом сказал:
— Давай попробуем.
Люся вцепилась в земляные стены и упёрлась головой. Мужчина вскарабкался на неё, ухватился за край ямы и вылез. Его сапоги оставили болезненные отметины, но когда Люся выбралась из ямы, она и виду не подала, что ей было больно.
— Такие самоотверженные бойцы, как ты, нужны нашей стране, — сухо проговорил командир.
— Моя мама верила, что наша страна победит фашизм. До последнего часа верила… И я верю…
Глава 7
Осень напустила промозглой стужи. Но холод не помеха. Таким закалённую ленинградку не испугать, к тому же Люсе выдали ватник и тёплые чулки. Она рвалась в бой и вскоре получила новое задание.
В этот раз девочка отправилась на место миссии пешком. До обеда добралась. На карте река, а на деле — узкая речушка. Требовалось узнать, охраняют ли немцы мост только днём или дежурят и по ночам. Выведать, когда можно провести подрывные работы. Юная разведчица неспешно пересекла бревенчатое сооружение, заодно посчитала солдат, количество шагов. Немцы не обратили на неё никакого внимания. Люся шла к связной, милой старушке, у которой предполагала временно остаться на постой.
«Но не могу же я ходить туда-сюда без причины? Намозолю врагу глаза, и он от меня избавится» — раздумывала Люся, когда связная потчевала её водянистой пшённой кашей.
И тут старушка надоумила:
— Детка, ты поди на чердак. Там оконце. Речку видать, как на ладони.
Люся повеселела.
— Отличный наблюдательный пункт!
По приставной лестнице Люся вскарабкалась на чердак. Осмотрела округу. То, что надо. Но тут радость померкла. А ночью как отсюда пост фрицев разглядеть? Девочка нахмурилась, присела у окошка.
Мысли скакали галопом, искали выход: «К ним надо ходить в разное время, проверять что и как. Но догадаться же могут, что что-то разведываю. А незаметно не подкрасться. Листва совсем опала. И кусты, и деревья совсем голые стоят…».
И тут её взгляд упал на балалайку. Она схватила инструмент, лихо соскочила в горницу.
— Научите! — попросила Люся старушку.
Но та, замотала головой.
— Дедова. Год уж как почил.
Девочка попробовала играть. Инструмент не слушался. Связная поглядывала недоумевая.
В глазах Люси прыгали задорные искорки:
— Я сейчас!
Так и недоев кашу, она схватила ватник, наспех накинула и с балалайкой выбежала из дома.
Люся опрометью примчалась к немцам. Широко улыбнулась. Помахала балалайкой.
— Русская песня! Концерт! — она открыла рот, указала в него пальцем и громко заявила, — за хлеб!
Немцы закивали. Люся ударила по струнам и запела. Играть она старалась потише, а горланить погромче. Петь девочка умела хорошо. Скрыть корявый аккомпанемент несколько удалось. Но еды немцы не дали, только смеялись над голодным ребёнком. Люся дала короткое представление и ушла, продолжать не стала. Однако вернулась вечером. Объявила концерт и снова заиграла. Видимо немцам было скучно, и они указали артистке на середину мостика в качестве сцены. Люся встала так, чтобы всем её было хорошо видно, и старательно исполнила несколько песен.
К ногам прилетела краюха хлеба. Люся запихала её в балалайку и продолжила выступление. Она спела частушки и откланялась. К полуночи девочка снова появилась перед немцами. Встретили артистку с недовольством. Люся обрадовалась: «Никак спать собираются!». Она сделала вид, что ушла, а сама взобралась на дерево, не боясь, что её обнаружат в темноте, и принялась отсчитывать время. Где-то после трёх часов ночи, немцы сняли наблюдение.
Юная разведчица доложила, что мост охраняется не круглосуточно. Через несколько дней его взорвали.
Глава 8
Люся успешно выполнила шесть заданий. Но тут случилось непредвиденное. Девочка заболела. Она провалялась в больнице с брюшным тифом больше месяца. Переживала, что её больше не возьмут в разведку, а если возьмут, то нескоро. Но капитан в день возвращения вручил конверт.
— Ты отправляешься в глубокий тыл. Задача доставить секретное письмо нашему человеку. Отправляешься вечером. Идёт эвакуация детского сада. Ты с ними до Томска.

Западная Сибирь лютовала морозом, город занесло глубоким снегом. Измождённая болезнью и длинной дорогой Люся, наконец, добралась до нужного адреса, обозначенного на конверте. Серое здание в три этажа шумело разновозрастной ребятнёй. Люся поймала за руку пробегавшего мальчугана:
— Где мне найти Николая Викторовича?
— В кабинете!
Он указал на дверь с надписью «Директор» и понёсся дальше по коридору. Люся подошла к кабинету, прокашлялась, оправила одежду и уверено постучала.
— Зайдите! — послышался строгий командный голос.
«Наверняка военный. Я на месте» — подумала юная разведчица.
Люся вошла. Так и есть перед ней военный. Подтянутый мужчина в гимнастёрке смотрел одновременно серьёзно и по-доброму. Она поздоровалась и отрапортовала:
— Секретное донесение.
Люся вынула письмо, протянула. Николай Викторович вскрыл конверт, бегло прочитал.
— Хороший подарок под Новый год. Добро пожаловать в мирную жизнь! Сюда фрийцы не долетают.
— К-какой подарок? — обомлела Люся.
Николай Викторович дал ознакомиться текстом. Секретным донесением оказалось её направление в пятый класс. В душе Люси разыгралась гроза. Она не могла вымолвить и слова. А Николай Викторович отвёл её к воспитательнице.
— Валентина Афанасьевна, к нам тут новенькая. Обрейте, выдайте вещи. В общем, всё как полагается.
Он ушёл, оставив Люсю на попечение улыбчивой пожилой женщины. Через две недели карантина Люся уже училась вместе с другими ребятами.
Постановлением Совета народных комиссаров для более качественного усвоения знаний установили раздельное обучение: мальчики и девочки отдельно. Но как соблюдать? Учителей не хватало, классных комнат тоже. Иногда и разного возраста дети на одном уроке присутствовали. Люся привыкала тяжело. Сблизиться ни с кем не получалось. Да и Люся не стремилась заводить друзей. После первых же занятий стало ясно, что надо не высовываться, а то задразнят зубрилкой и Люся «подзапустила» учёбу. В Ленинграде всё было по-другому. До войны всё было иначе. Эта условно-мирная жизнь ей совсем не нравилась. И Люся задумала побег.
«Я опытная разведчица. Я нужна на фронте!» — убедила себя девочка.
Глава 9
Подготовка к побегу шла планомерно. Люся понимала, что лучше уходить летом. Чтобы еды добыть проще и перемещаться налегке. Она отыскала в прачечной укромный уголок, где сушили бельё, и потихоньку сносила туда хлеб, заготавливала сухарики. К началу апреля запасов скопилась полная наволочка.
Однажды в прачечной Люсю застал мальчуган, с которым она познакомилась в день прибытия.
— А что ты там делаешь? — поинтересовался он, когда Люся переставляла короб на верхней полке стеллажа.
— Попросили прибраться, — соврала Люся, с досадой думая, что придётся быстро искать, куда перепрятать съестное добро.
Мальчуган всё не уходил. Люсе надоело изображать уборку. Она невзначай поинтересовалась:
— А ты чего здесь?
— В прятки играем.
— Долго же тебя будут искать. Далеко забрался. Может уже и не ищут…
— Ищут, ищут! Кого найдут, пойдёт на кухню помогать!
Люся скривилась:
— Понятно, — и сама не зная, зачем вдруг похвасталась, — я, как-то посчитав картошку на немецкой кухне, вычислила, сколько у фринцев танков.
Мальчуган ахнул:
— Ты что в разведке служила?!
— Было дело, — кивнула Люся.
Внезапно в прачечную ворвалась ватага ребят.
— А какой у тебя позывной, разведчица? — напал вихрастый.
Кто-то из девчонок поддакнул:
— Да! Скажи-ка нам!
— Зарница! — выпалила Люся.
— Зарница-дурица! — закричал вихрастый, и мальчишки подхватили дразнилку. — Зарница-дурица! Зарница-дурица!
И тут вихрастый схватил ушат с водой и окатил Люсю:
— Не будешь врать!
— Зарницу потушили! — хохотали ребята.
Глава 10
Этой же ночью Люся решилась бежать, не дожидаясь лета. Когда все уснули, она прокралась за заветной наволочкой. К счастью, припасы оказались на месте. Люся забрала сухари и удрала через задний ход.
Железнодорожный вокзал дремал в предутренней дымке. Люся приметила санитарный поезд. Шла выгрузка раненых.
«Поезд вернётся на фронт! И я с ним!» — подумала Люся и подошла ближе, высматривая лазейку, чтобы незаметно пробраться внутрь.
Вдруг она споткнулась. Костыль. Пожилой солдат без ноги, рад ей, улыбается:
— Ух, какая ты! Так и сияешь! — в его глазах промелькнула печаль, — наверное, и моя доня сейчас такая была бы...
Он внезапно подался вперёд, пахнуло махоркой и лекарствами.
— Живи, девочка, только живи! Получай специальность! Выходи замуж! Детей рожай, воспитывай! Только вы нам душу и греете… Всё ненапрасное было, если у вас всё хорошо сложится…
Сухонький фельдшер прикрякнул, выгнул спину, разминая бока, вступил в разговор:
— Верно толкуешь, браток. У русских такой порядок — живы мы, пока дети наши живы. И так поколение за поколением ширится. Все как один Родину изучают, оберегают, приумножают добро и природное, и человеком сделанное.
С перевязанной головой сержант тоже мыслями поделился:
— Оттого долго и запрягаем. Как бессмертные живём, не торопимся. Ну а если впряглись, то не остановить. И вязнет вражина на наших просторах, а мы его степенно перемалываем. Слышали последние новости?
Все кто были рядом, повернулись к нему. В глазах вопрос.
Сержант заулыбался:
— Душим!
Он перечислял сколько вражеской техники подбито, а сердце девочки колотилось всё сильнее. Люся сунула сухари в закопчённые посечённые шрамами руки пожилого солдата:
— Угощайтесь, дяденька!
И побежала. Так быстро Люся никогда не бегала. Внутренний пожар стыда охватил всё её существо. Весенний студёный ветер не в силах осудить пламя негодования на саму себя. «Как можно быть такой эгоисткой?! — хлестала совесть, — работы в тылу не меньше чем на фронте!».
В боку закололо, Люся перешла на шаг. Останавливаться нельзя. Солнышко всё выше. До детского дома пара кварталов. Ещё успеет вернуться в спальню, пока её не хватились.
Она сорвала у крыльца одуванчики, поднялась и столкнулась с директором. Он удивлённо уставился на Люсю: запыхалась, пальтишко настежь, грязь налипла от пяток до затылка.
— Людмила, объяснись!
Она улыбнулась, поправила шапку, спрятав мелкие завитки:
— Птичек слушала. Николай Викторович, вы же ещё до войны педагогом были, а где вы учились?
Директор покосился на Люсю:
— Это единственное, что тебя интересует в столь ранний час?
— Я хочу как вы… Хочу стать учителем. Обещаю, быть самой прилежной в классе!
— Что ж, обсудим, после уроков подойди. А сейчас меня на базаре ждут. Вам на обед рыбаки щук приготовили. Надо забрать.
Он заковылял по ступеням, а Люсю снова обожгла совесть: «Хромает, мигрени мучают, а всё для нас старается, а мог бы дома отлёживаться… У рыбаков тоже дети есть, а они с нами делятся. В нас все будущее видят… Я не подведу!».