Рождественская история

В больничной палате сгущались сумерки. Свет фонарей ложился неоновыми прямоугольниками на пол, в них сплетались в причудливом танце тени от ветвей деревьев. Сквозняк шевелил серебристую нить «дождика», привязанную к спинке одной из кроватей. Юрий Петрович остался в палате совсем один: приближалось Рождество, и больные разошлись по домам – даже тех, кто чувствовал себя неважно, забрали родные. Ему идти было некуда. Дома он лишился давно. Банальная, в общем, история: жена умерла, Юрий Петрович стал пить, заглушая тягучую тоску и пытаясь заполнить пустоту в душе, а дочь с зятем не захотели терпеть его в одной квартире. Правда, на улицу не выгнали – купили ему комнату в малосемейке. Но вот как он умудрился эту комнату на кого-то переписать, и переписал ли на самом деле, в его памяти не отложилось совершенно. Мог, конечно, поставить свою подпись под любой бумажкой, если взамен предложили выпить. Словом, очнулся как-то на улице без денег и документов. Сунулся в комнату – в ней уже жили какие-то люди, которых он и в лицо не знал. Дочь к тому времени продала квартиру и уехала, с работы его давно выгнали, бывшие друзья старались просто откупиться – кому нужны чужие проблемы? Так Юрий Петрович, в прошлом толковый инженер и уважаемый человек, стал бомжом. И не то чтобы совсем махнул на себя рукой – писал дочери, но ответа так и не получил, пытался восстановить документы, найти хоть какую-то работу… Характер оказался слабоват, настойчивости не хватило, да и срывался время от времени, уходил в запои, терял даже то малое, что удавалось исправить, приобрести. Но окончательно его подкосила история, начавшаяся больше года назад.

…Шел октябрь: зарядили дожди, приближались холода. Юрий Петрович кормился тем, что оставалось на огородах. Ему сегодня повезло: удалось насобирать немного картошки, зеленых помидоров, выпросить в магазине соли, так что его ожидал неплохой ужин. Наступал вечер. Последнее осеннее тепло сменилось зябкой сыростью. Потрескивал костерок. Юрий Петрович время от времени подбрасывал в него старые газеты, дрова – остатки оконных рам, подобранные возле мусорных контейнеров. Порыв ветра заставил поежиться, пригнул к земле пламя, швырнул к ногам какие-то открытки, конверты, исписанные тетрадные листки. Рука невольно потянулась к одному из них. Это оказалось письмо, написанное детской рукой. Юрий Петрович никогда не читал чужие письма и осудил бы каждого, кто попытался это сделать, но первые же строчки вызвали у него какую-то безотчетную тревогу: «Дорогие дядя Вова и тетя Люда! Наша воспитательница Мария Васильевна сказала, что вы хотите забрать меня к себе и я буду ваш сын». Та же тревога заставила его читать дальше: «Когда вы уехали, наши ребята спорили, кого вы заберете, а потом обижались, что выбрали меня. А Мария Васильевна сказала, у каждого будут мама и папа, только потом. Ваши конфеты я всем раздал, только мне очень хочется пожарную машину. Я такую видел у мальчика на улице, когда мы гуляли. Но если вы приедете без машины, все равно буду рад. Ваш Миша». И адрес: такой-то город, такая-то улица, детский дом №… Юрий Петрович поднял еще два таких же листка. Начал читать, и сердце его защемило: «Дорогие дядя Вова и тетя Люда! Я вас очень жду, а вы все не едете. Ребята говорят, я вам не понравился, только я не верю. Мария Васильевна говорит, чтобы я подождал, и я жду. Приезжайте скорее, и не надо мне машины. Я вырасту и сам ее куплю. Ваш Миша». Затем снова адрес, и ниже – рисунок цветными карандашами: две больших фигурки, в которых угадывались мужчина и женщина, а между ними маленькая. Рядом – кривобокий домик. Следующее письмо вызвало у Юрия Петровича слезы: «Здравствуйте, дядя Вова и тетя Люда! Вы, наверное, взяли себе другого мальчика. Я не обижаюсь и буду вам рад, когда приедете. Мария Васильевна говорит, нам и в детском доме всем хорошо, только я все равно скучаю. Приезжайте. Миша». Больше писем среди газет и бумаг не нашлось. Юрий Петрович отчаянно пожалел одинокого маленького мальчика, поверившего взрослым людям и обманутого ими. В нем зародилось непреодолимое желание – во что бы то ни стало купить и подарить ребенку ту самую пожарную машину, о которой он так мечтал.
С этого дня оно стало для него единственным смыслом, ради которого стоило жить. Пожилой изверившийся человек, он брался за любую работу, копил копейку к копейке, следил за собой, оборудовал в заброшенном общежитии комнатку, вставил в окна стекла, навесил дверь, благо имелись в достаточном количестве старые рамы со стеклами и двери у мусорных контейнеров после установки пластиковых окон и дверей, собрал и подремонтировал выброшенные диван и кресла, нашел вполне приличный стол и даже соорудил нечто вроде «буржуйки»: она и комнату обогревала, и воду на ней можно было вскипятить, и лепешки кой-какие испечь. «Коллеги»-бомжи сначала посмеивались: дескать, спятил совсем Петрович, жениться, никак, надумал, а когда узнали настоящую причину, проявили в большинстве своем понимание и поддержку, подсказывали, где подзаработать можно. Деньги на игрушку (есть же люди, которые спокойно покупают такие дорогущие машины своим детям!) удалось накопить только к лету. Продавщица с недоверием и опаской следила за Юрием Петровичем до последней минуты, пока он не выложил на прилавок требуемую сумму, брезгливо пересчитала деньги и только после этого вручила ему коробку с огненно-алой, словно лакированной машиной. Потом с месяц пришлось копить на отправку посылки – разве можно было заранее предположить, что почтовые услуги так подорожали?! И, наконец, настал долгожданный и торжественный день, когда подарок был упакован и отправлен. Фамилии мальчика Юрий Петрович не знал, поэтому адресовал посылку Марии Васильевне – Миша в детском доме почти наверняка не один, а воспитатель с таким именем точно одна. С обратным адресом тоже проблемка вышла – у бомжей, как известно, адресов не бывает, пришлось указать адрес Варвары, бывшей соседки по малосемейке: она жалела Юрия Петровича, подкармливала, отдавала вещи покойного мужа. В письме, вложенном в посылку, он написал: «Уважаемая Мария Васильевна! Ко мне совершенно случайно попали письма Вашего воспитанника Миши - его хотели усыновить Людмила и Виктор (отчеств и фамилии не знаю). Не берусь судить этих людей, да пока и сам не имею возможности стать отцом для мальчика, но очень хотел бы подарить ему пожарную машину, о которой он мечтал. Если сочтете нужным, скажите – отец прислал. Улажу свои дела – постараюсь приехать сам. Заранее признателен …».

В первый месяц после отправки посылки Юрий Петрович летал, как на крыльях, развил бурную деятельность по восстановлению документов, обратился в милицию с заявлением о неправомерном захвате принадлежащей ему комнаты, договорился о работе сторожем. Ему все удавалось, все казалось достижимым. К концу второго месяца его пыл несколько поубавился, к концу третьего почти сошел на нет: ответа из детского дома не было, с документами тянули, в милиции разговаривать не хотели, а на работу без паспорта и прописки не брали. Пролетела осень, наступила зима. В декабре на Юрия Петровича обрушилось несчастье: какие-то отморозки взломали дверь комнатенки, в которой он жил, разбили мебель и утащили печку, спасавшую его от холодов, - скорее всего, сдали в металлолом. Ему оставалось ютиться в подвалах с такими же, как сам, ночевать в канализационных шахтах, где все-таки было потеплее. Результат не замедлил сказаться: простуда, грипп, и в больницу его, потерявшего сознание на улице, доставила «скорая» с диагнозом «пневмония».
…Юрию Петровичу в этот вечер было как-то очень спокойно: без радости, но и без страданий. Где-то в конце длинного больничного коридора приглушенно звучала музыка, слышались голоса и смех: дежурные сестры и врачи готовились встречать Рождество. А ему хотелось впасть в забытье и уже из него не выходить. Из оцепенения его вырвал знакомый громкий голос:
- Ты чё, Петрович, в темноте лежишь?
Щелкнул выключатель. В дверях стояла Варвара:
- А ну-ка, поднимайся! Я тут тебе горяченькой картошечки принесла с мясом, помидорчиков, компот твой любимый с персиками открыла. Давай, Петрович, вставай! Щас тебя покормлю, да и домой потопаю – дочка с внуками придет. Праздник святой никак!
Юрий Петрович с трудом разлепил пересохшие губы:
- Спасибо, Варя, мне ничего не нужно.
- Нет, так не пойдет. Вот поешь – я тебе новость хорошую скажу.
Что-то с Варварой было не то – она излишне суетилась, нарочито грубовато с ним говорила. Юрий Петрович через силу улыбнулся:
- Ладно, корми, не отвяжешься ведь.
Он с трудом проглотил несколько ложек и откинулся на подушку:
- Ну, давай теперь свою хорошую новость.
Варвара шмыгнула носом и достала из кармана длинной вязаной кофты конверт, при виде которого у Юрия Петровича дрогнуло сердце.
- Вчера пришло – ты прости, что сразу не принесла.
- Читай скорее!
Варвара надорвала конверт, вытащила исписанный листок, прокашлялась:
- «Дорогой отец!»
- Варя, повтори!
- «Дорогой отец! Пишет тебе твой сын Михаил».
- Дальше, Варя, дальше!
- «Прости, что долго не отвечал, - твое письмо нашло меня не сразу. Спасибо Марии Васильевне – она разыскала меня спустя почти двадцать лет и переслала твою посылку. Правда, я вот уже пять лет вожу огромный «БелАЗ», но мой сын, а твой внук Артем был от машины в восторге, так что считай, ты доставил радость нам обоим. О себе расскажу коротко: закончил техникум, получил хорошую рабочую профессию, платят неплохо. Женился, квартиру пока снимаем, но, думаю, скоро обзаведемся своей. Очень хотел тебя увидеть, но пока не получается: работаю вахтовым методом, дома буду через пару недель. Жена и сын очень хотят с тобой познакомиться, так что приедем вместе. Я понял, у тебя какие-то неприятности - не переживай, решим их вместе. Поздравляю с новогодними праздниками и Рождеством, желаю здоровья, а остальное приложится. До встречи. Твоя семья: Артем, Михаил, Валентина».
У Варвары и так срывался голос во время чтения, а тут она и вовсе зашмыгала носом, вытащила платочек, шумно высморкалась и вытерла слезы.
- Ты это, Петрович, не переживай, - встретим твоих как полагается. Поживут пока у меня, а там и твои проблемы решатся – за тебя заступиться теперь есть кому, вон какой сын замечательный нашелся!
- Варя, ты ангел! Спасибо тебе!
- Да чё уж там! Скажешь тоже – ангел! В центнер весом! Выздоравливай, а я пойду – меня мои оглоеды заждались.
Варвара ушла. За окном совсем стемнело. Юрий Петрович плакал, не стесняясь, а рука его бессознательно гладила дорогое письмо. Он был абсолютно счастлив. А ночью ему приснился удивительный сон – он шел по зеленому лугу и вел за руку маленького мальчика, прижимавшего к груди ярко-красную машину.