«Великий шут времён застоя»…

24 октября 1911 года родился Аркадий Райкин
Ольга Святкина

«Датский Уголок»: Аркадий Исаакович Райкин (24.10.1911 – 17.12.1987), «великий шут времён застоя»…

Александр Дольский: «Мы с Аркадием Исааковичем сошлись на идее, что смеяться можно только над тем, что любишь»
- Александр Александрович, как вас, старшего научного сотрудника и популярного барда, в конце 70-х свела судьба с Райкиным?
- Нас познакомил его автор Вениамин Сквирский. Сначала Аркадий Исаакович, где-то услышав мои песни в магнитофонной записи, спросил Сквирского: «Ты знаешь такого Дольского? Пожалуйста, приведи мне его! Мне нужны новые песни для спектакля!» («Его Величество Театр» - прим.).
Веня позвонил мне, а я как раз купил билеты на новый спектакль Райкина (причем у нас в НИИ их давали с нагрузкой). В антракте, собравшись с духом, я постучал в гримерку Райкина, а через несколько дней пришел на прослушивание. Райкин собрал пять-шесть своих артистов и внимательно следил не только за моим пением, но и за их реакцией. Я исполнял лирику, а также какие-то свои смешные песни. Когда я увидел, как заразительно Райкин хохочет, просто обалдел. Самый великий комик в мире так смеялся над моими песнями! А потом Райкин показал меня еще и «семейному худсовету», жене и детям. И Костя тогда сказал: «Папа, ты сделаешь большую ошибку, если не пригласишь Сашу в свой театр!» Аркадий Исаакович улыбнулся: «Ну, он же все-таки ученый! Меня совесть мучает!» А я тогда диссертацию написал, готовился к защите. Но ему сказал: «Аркадий Исаакович, к вам в театр я пойду хоть рабочим сцены».
Дольский вспоминает, что работали в Театре эстрады или дома у Райкина на Кировском проспекте. Дольскому приходилось переделывать строки, строфы, целое стихотворение: «Я писал второй вариант, третий, четвертый. Но всегда возвращались к первому с небольшими поправками. Это не было вопросом технологии. Аркадий Исаакович таким образом создавал стереоскопическую, многомерную картину темы, сам искал, прояснял что-то для себя. Так было и со всем спектаклем».
Работая, много говорили – о жизни, об искусстве. Помню, зашел разговор о пианистах, о Рихтере, я сказал, что Гилельс мне тоже нравится, что он иногда в своем исполнении поднимается до небес. Аркадий Исаакович тут же отреагировал: «Да, это совершенно правильно. А Рихтер иногда спускается с небес…»
- Как выглядел ваш выход в райкинских спектаклях?
- В первом акте публика хохотала, а в начале второго, после монолога Райкина, выходил я с гитарой и пел исключительно лирику. Все, кто приходил на спектакли, говорили, что это был потрясающий сценарный и режиссерский ход Райкина. У меня поначалу были большие опасения, как в юмористическом спектакле пойдет лирика, но смена настроения была действительно необходима, и публика встречала меня очень хорошо. Потом снова появлялся Райкин, и публика, отдохнув от юмора, принималась хохотать с новой силой.
- А что за история, когда вы репетировали в одной из миниатюр роль первобытного человека?
- Райкин мне сразу сказал, что не хочет меня использовать в миниатюрах: «Занимайтесь поэзией!..» Но однажды предложил мне поучаствовать в миниатюре, где в жанре пантомимы была показана история человечества. Сначала появлялась обезьяна, которая добывала бананы, потом один первобытный человек отнимал у другого женщину, убивая его дубиной. Затем рыцари жестоко рубились, солдаты стреляли друг в друга, потом – ядерная война, и опять все сначала. Обезьяна снова ела бананы, первобытный человек отнимал женщину… Мне Райкин поручил играть первобытного человека, немытого, нечесаного, сгорбленного. Я же, как вчерашний ученый, всегда был причесан, умыт, одет и при галстуке - одним словом, ленинградский интеллигент. А тут пришлось изображать дикого, неотесанного первобытного человека… Аркадий Исаакович эту миниатюру стал очень часто репетировать. Сам сидел в глубине зала, в темноте, смотрел, потом актеров критиковал, а мне говорил: «Саша, а у вас все хорошо!» В итоге миниатюра в спектакль не вошла, что было обычным явлением для нашего театра.
Но когда, уже уйдя из театра, года два спустя, я навестил ребят, то они, улыбаясь, спросили: «Ты помнишь ту миниатюру?» И открыли мне тайну, почему Аркадий Исаакович ее так любил репетировать. Оказывается, сидя в темноте, он надо мной так хохотал, глядя, как интеллигент Дольский изменял свой облик - губы надувал, ходил, сгорбившись. Актеры это знали и тоже хихикали, хотя вида не показывали. Я, конечно, не ожидал подвоха, но сейчас мне приятно вспоминать, что я смешил гениального Райкина.
- Вы действительно считаете его гением, или это фраза из «юбилейного» лексикона?
- В своем искусстве он был на самой большой высоте. Я и Чарли Чаплина не считаю выше Райкина, уже не говоря о Бенни Хилле, Джиме Керри или Роуэне Аткинсоне. У Райкина было такое качество, которое дается от природы Господом Богом. Изображая людей плохих, уродливых, он сам обладал потрясающим обаянием. У Чаплина, как мне кажется, не было такого обаяния, таких глаз, такого лиризма, который шел изнутри. Аркадий Исаакович был очень красивым, обаятельным человеком, к чему прибавлялись его актерская техника, интеллект и чувство юмора – в итоге получалось гениальное явление.
Я учился у него не только профессиональным вещам, но и отношению к работе, к людям, необыкновенно деликатной манере общения. Мы с ним сошлись на том, что смеяться можно только над тем, что сам любишь. Если ты по-настоящему любишь свою страну, беспокоишься о ней, тогда можешь сказать и резкие слова о недостатках, проблемах. А иначе не имеешь права.
Поразительно, что, критикуя советскую действительность, сатирик Райкин был лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистического Труда!
- Он пробил эту систему только благодаря своему таланту, своему гению. Ему никто не помогал, а палки в колеса вставляли многие. Он был единственным, кто мог критиковать советскую власть. Ему давали звания и премии, но не при Сталине, не при Хрущеве. При них он был известный, знаменитый, но ему было очень тяжело. Райкин пробивался в самые кромешные времена. При Брежневе стало полегче… Помню, на гастролях в Казахстане я услышал по радио, что Райкину дали звание Героя соц.труда. Уже в преклонные годы, когда он болел… Я отбил телеграмму: «Поздравляю! Но это надо было сделать тридцать лет назад!»
- Скажите, Райкин действительно был вынужден уехать из Ленинграда из-за постоянной травли первого секретаря обкома партии товарища Романова?
- Не думаю. Это слишком большая честь для Романова, он был мелкая сошка в этой ситуации. Судьбу Аркадия Исааковича решали более высокие инстанции. Его курировал только Брежнев. И под занавес своей жизни Райкин сделал очень мудрый и тактически правильный шаг. Костя Райкин уже давно был в Москве, и Аркадий Исаакович, понимая, что он не вечный, хотел, чтобы Костя стал в будущем руководителем его театра. В Москве Театру миниатюр сразу дали здание, с ним переехало больше половины труппы, и театр после смерти Аркадия Исааковича действительно возглавил Константин.
- Константин Райкин со слов отца рассказывал такую историю: Аркадий Исаакович пришел на прием к Брежневу с просьбой о переезде из Ленинграда, тот его внимательно выслушал и стал при Райкине звонить членам Политбюро: «Слушай, тут у меня Аркадий сидит, он хочет в Москву переехать… Я не против. А ты?» И все тут же соглашались с генсеком!
- Они были тоже смешные люди. С Брежневым я не общался, а вот с Ельциным знаком еще по Свердловску. Общался я и с Горбачевым. И с Яковлевым… Я о них даже книжку написал под названием «Я пришел дать вам выпить, или Как я был Александром IV». Она уже выходила, а сейчас делаю вторую редакцию.
- Аркадий Райкин ваши песни никогда не исполнял?
- Исполнял. У меня есть фотография, где мы с ним на телевизионном «Голубом огоньке» за одним столом сидим, и там он исполнял мою «Песню об актерах», где были такие слова: «…но нет трудней среди ролей высокой роли человека». А я ему тогда аккомпанировал на гитаре.
- Почему, как вам кажется, Аркадий Райкин, мэтр, зрелый мастер, так проникся к вам, молодому автору?
- Он удивительно понимал и чувствовал мои стихи, мою музыку. Его это удивляло, ему было по-настоящему интересно. И по-человечески он действительно относился ко мне с глубокой симпатией. Помню, в такой же октябрьский вечер, в 1979 году, я был приглашен на его день рождения, где присутствовало всего четыре человека: он сам, его супруга, Зиновий Гердт и я. Просто потрясающая компания. Я благодарен судьбе, что это произошло, потому что для меня встреча с ним была судьбоносной. Она поставила меня в ряд легитимных деятелей искусства, а до этого я был андеграунд.
Он для меня столько сделал. Ведь Райкин ходил сам – в отдел культуры ЦК КПСС, на фирму «Мелодия», в Министерство культуры, потому что тогда был запрет на бардов. Райкин потом объяснил мне свою стратегию: он им доказал, что я не бард, что это совершенно другой жанр, у меня стихи, а не тексты, а музыка у меня джазовая, да и гитарой я владею профессионально. Для моей первой пластинки - «Звезда на ладони» - Аркадий Исаакович сам написал аннотацию, хотя в тот момент находился в больнице. В итоге у меня вышло десять альбомов. Ни у кого в советское время столько не выходило, а общий тираж перевалил за десять миллионов.
Замечательные были времена! Все совпало. Тогда у меня и песни, и дети рождались, у меня такой подъем был, мне так легко писалось. Олеша говорил: «Ни дня без строчки», а у меня тогда было ни дня без ста строчек.
- Как же вы ушли из Театра Райкина?
- Меня тогда разрывали на части с предложениями о сольных гастролях в разных городах. Но мне было очень трудно от Райкина уйти. Он, если любил кого-то, ни за что не хотел отпускать. И я сначала стал всех потихоньку приучать к мысли, что спектакли могут идти и без меня. Сначала взял два-три дня без содержания, потом неделю, десять дней… Потом попросил директора поговорить с Райкиным, что, мол, Дольскому стало тесновато в рамках театра, может ли он уйти?.. Директор сообщил это Райкину, а потом сказал мне: «Он промолчал». Через неделю я спросил снова. Райкин сказал: «Ну, надо подумать!» Эта история тянулась еще месяца два. А затем к нам на спектакль пришла замечательная итальянская певица Мильва, к тому же у кого-то из артистов был день рождения. Мы собрались за кулисами, у всех было хорошее, приподнятое настроение, и тут Аркадий Исаакович подошел ко мне: «Саша, наверное, я вас отпущу!» А когда я пришел с ним прощаться, то он признался: «Саша, это я все сделал для вас! Ваша работа в моем театре была необходима вам для вашей творческой жизни».
- Вы расстались без обид? В московский период вы общались с Райкиным?
- Какие обиды, вы что! С такой любовью. Я думаю, что, может быть, кроме его детей, нет такого другого человека, который бы его любил так, как я. Я часто заходил к нему в московскую квартиру, в этот переулочек на Тверской. Дарил ему все свои пластинки. Я его всегда любил, люблю и буду любить. Он был мне как второй отец. Кстати, я лауреат премии Райкина, нас всего несколько человек. Мне в 2001 году эту статуэтку из бронзы лично Костя Райкин вручил на сцене Театра имени Аркадия Исааковича…
- У вас есть песни, посвященные Высоцкому. А посвящений Райкину нет?
- Почему? Есть. Я сочинил эту песню еще при его жизни. Она на втором диске вышла. Вообще-то, она называется «Когда легчают сожаленья», а на диске редакторы ее назвали «Откровение». Там первая строфа такая: «Нет в мире высшего блаженства, чем осознание пути, когда, достигнув совершенства, ты все же вынужден уйти…» Я ему пел, не говоря, что песня посвящена ему, чтобы не расстраивать словами: «Когда, достигнув совершенства, ты все же вынужден уйти…» Он ведь уже тяжело болел.
- Скажите, второй Райкин на нашей эстраде возможен?
- Такие, как он, рождаются раз в сто лет. Да и времена изменились. Нынче юмор пропитан коммерцией, для услады дураков.