Геннадий КРАСНИКОВ



Любители поэзии хорошо знают издания под скорбными названиями «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне», «Строки, оборванные пулей». Эти книги не молчаливые некрополи, они стали прообразом будущего «Бессмертного полка».

Но всегда болью отзывались страницы, где об авторах не было никаких сведений. Так, каждый раз готовя стихи для военной антологии, приходилось брать из тех книг скупые сведения об одном из лучших поэтов поколения: «Виктор ЛУЗГИН – 1945. Погиб на фронте в 1945 году. Биографических данных не сохранилось».

Ни даты рождения, ни фотографии. Только стихи – с жёсткой поэтической техникой, обещающей творческое будущее поэта, что подтверждают его лучшие произведения о личном «военном архиве»:

Фронтовая старая тетрадка
Кровью перемочена в бою.
Как упрямства русского разгадку,
Я тебя огласке предаю.

Или его великие строки о горечи отступления:

Из деревень, в дыму, в пыли,
Шли матери, раскинув платы.
Чем мы утешить их могли,
Мы, отступавшие солдаты?
Поля, пожары, пыль дорог,
Короткий сон под гулким небом,
И в горле комом, как упрёк,
Кусок черствеющего хлеба.


Ещё в стихах «неизвестного» Лузгина просматриваются некоторые биографические черты – тяга к небу, лётная тематика, знание крестьянской жизни… И что-то такое неуловимое, что говорило о послевоенной стилистике некоторых его стихов. Что подтвердилось в результате поисков – поэт остался жив, хотя на нём сбылись пророческие слова Семёна Гудзенко: «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём».

Виктор Фёдорович Лузгин родился 12 декабря 1919 года в деревне Недобровка, что на Тамбовщине. Окончил лётную школу, участвовал в боях с вражескими самолётами в небе над Керчью и Севастополем, был неоднократно ранен, последнее ранение оказалось самым тяжёлым.

После месяцев госпиталей был демобилизован. Жил под Москвой, в Тушине, писал стихи. Любимой лётной теме отдал дань, написав поэму о герое Первой мировой лётчике Петре Нестерове – «Поручик Нестеров», вошедшую в его посмертную книгу «Земля родная» (1960). В этой книге напечатаны его стихи из антологии «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». Умер в возрасте 36 лет в 1957 году – от фронтовых ран.

Странно, что даже в предисловии к посмертной книге ни слова не сказано, что он является автором антологии погибших на войне поэтов… А ведь это был именно он, по скромности не потребовавший для себя привилегий среди живых, оставшийся навсегда со своими погибшими боевыми друзьями.

Восстанавливая справедливость, возвращаем читателям биографию и стихи талантливого поэта Виктора Лузгина. При этом выражаю признательность его однофамильцу – Владимиру Лузгину, собравшему и составившему уникальную «Книгу Памяти Лузгиных» о своих однофамильцах, где он впервые привёл сведения о Викторе Фёдоровиче.

Чтобы понять, как поэт оказался в списке погибших, процитирую отрывок из этой «Книги Памяти», чтобы на примере только одной фамилии стало видно всем, в том числе врагам России, какой ценой досталась нашим отцам Победа: «Великая Отечественная война оставила глубокий трагический след в судьбе советских людей. Лузгины не являлись исключением. Приведённый список Лузгиных, погибших за Родину, содержит 345 имён. Это примерно пятая-шестая часть всех Лузгиных, живших в то время, причём молодое поколение – большинству погибших было от 18 до 30 лет. Список далеко не полный, поскольку в нём нет исчерпывающих сведений из многих областей».

ВИКТОР ЛУЗГИН
(1919–1957),
Участник Великой Отечественной войны.

ВСТУПЛЕНИЕ

Фронтовая старая тетрадка
Кровью перемочена в бою.
Как упрямства русского разгадку,
Я тебя огласке предаю.
Воскреси задымленные даты,
Допиши сегодня до конца
Светлый облик русского солдата
До последней чёрточки лица.
Встанет он не витязем из сказки,
Побывавшим тыщу раз в боях.
С автоматом, в запылённой каске,
В кирзовых армейских сапогах.

РОВЕСНИКАМ

Оглянешься – прошло десятилетье…
И тридцать лет прошло, как тридцать дней.
И не припомнишь, где ты юность встретил,
Когда и где и как простился с ней.

Безусых нас из дому провожали
На дымный плац немереных дорог,
Когда и где и как мы возмужали –
Нам и приметить было невдомёк.

В снегах Москвы, в степях ли Украины,
На переправах через Прут и Буг,
Когда впервой назвали нас «мужчиной» –
Нам и приметить было недосуг.

В тяжёлых касках, в сапогах, в шинели,
В скрипучей спайке всех простых ремней,
Мы под огнём немного огрубели,
В огне мы стали строже и прямей.

* * *
Коль выйдет так, что полем боя
Идти придётся сквозь огни,
Давай условимся с тобою
На все последующие дни:
Во-первых, в трудный час разлуки
Не проливать ненужных слёз
И не ломать, закинув, руки
Над русым ворохом волос.
И, во-вторых, чтоб трезво, грубо
О всех невзгодах мне писать,
В час одиночества чтоб губы
С тяжёлым всхлипом не кусать.
Нет, лучше, губы сжав упрямо,
Превозмогая в сердце дрожь,
Пошли мне, право, телеграмму,
Что любишь, что с тоскою ждёшь.
Пусть будет малость безрассудно:
Но там, за далью, за войной.
Я буду знать, как в жизни трудно
Быть неприкаянной одной.
В землянке средь снегов ночуя,
Из боя вновь шагая в бой,
Я буду, устали не чуя,
Идти, чтоб встретиться с тобой.

* * *
Далёкий сорок первый год.
Жара печёт до исступленья.
Мы от границы на восход
Топтали вёрсты отступленья.
Из деревень, в дыму, в пыли,
Шли матери, раскинув платы.
Чем мы утешить их могли,
Мы, отступавшие солдаты?
Поля, пожары, пыль дорог,
Короткий сон под гулким небом,
И в горле комом, как упрёк,
Кусок черствеющего хлеба.
1945 г.

О ПОГИБШЕЙ ПОДРУГЕ

Калитка. Палисадник. Купыри.
И старый клён шумит с листвою блёклой,
И отражают плачущие стёкла
Румянец догорающей зари.

Старинный дом. О как он мне знаком!
Спит под окном лохматая собака.
И я курю, чтоб только не заплакать,
И, шляпу сняв, вхожу в забытый дом.

Ты здесь жила, здесь есть твои приметы
В рубечках шторок, в пустячке любом.
И над комодом ты глядишь с портрета
В том, мной любимом платье голубом,

В том самом платье, в том, в котором ты
Со мною шла в поля. Цвела ромашка…
Одной рукою придержав кудряшки,
Другой рвала ты первые цветы.

Был чудный полдень. Радуясь, любя,
Мы жить хотели… Мы ещё не знали,
Что где-то там, в фашистском арсенале,
Таится пуля, чтоб убить тебя.

БЕРЁЗКИ

Мы возвращались из Германии:
Чадили дымом папирос.
Из-под вагона в утро раннее
Летела с гулом дробь колёс.

А утро тёплое, обычное...
Лопочут зеленью леса.
В пять начиналась пограничная
С ковыльной степью полоса.

В пять полустанок вдоль летящими
Огнями вам мигнул вослед.
И над полями, в дымке спящими,
Закрапал дождиком рассвет.

Поля! Поля обыкновенные.
Но мы, поправив ордена,
Всё повидавшие военные
Затихли, стоя у окна.

Какой простор! Тропинки узкие
Бегут с бугра в густую рожь,
И моет три берёзки русские
С весёлым шумом мелкий дождь.

Нам машет женщина косынкою...
Сержант отвёл от нас глаза,
И по щеке её дождинкою
Скользнула светлая слеза.
И каждый вспомнил: сколько пройдено!
При виде русских трёх берёз
Кто тосковал, как мы, по Родине,
Не сдержит нежных, тёплых слёз.

МОДЕЛИСТ

Он по неделям не сидел на месте.
Строгал и резал, клал чертёж на стол…
И по утрам опилки, стружки жести
Мать собирала, подметая пол.
И вот стоит модель, его творенье,
Готовая для спора с высотой.
И всё в ней словно в пушкинской поэме,
Где не найдёте лишней запятой.

ИЮЛЬСКОЕ УТРО
Спит деревня. Синеют пруды,
Как мазки на коврах зелёных.
Наклонились над рябью воды
Лопоухие сучья клёнов.

На заборе бездельник-петух
Горлопанит, зрачками вращая.
И кнутищем прохлопал пастух,
Полномочия дня возвещая.

В поле запахи утра свежи,
Чуть дымится туман над лугами,
И на пологе убранной ржи
Зашуршала стерня под ногами.

Вот следы торопливых копыт,
До рассвета здесь жнейки жужжали,
Спят, откинувшись навзничь, снопы,
Как солдаты в степи на привале.

Автор: Красников Геннадий
Арголит Издательство (vk.com)