Юлия СКРЫЛЁВА
«Нет звания выше, чем поэт, но, во всяком случае, он был не только поэтом, стихи которого у многих на устах, а некоторые стали именно – в высоком смысле – афористически «расхожими», но и удивительнейшим человеком, наставником нескольких поколений (даже собственного!), незримым демиургом нашей словесности. «Не сравнивай: живущий несравним…» И нет причин сопоставлять тот расцвет с последующим распадом и «разлитием». Но если всё же искать исторических аналогий, то Межиров занял в нашем цеху место авторитетнейшего действующего мастера, создающего образцы, притом и арбитра – место Валерия Брюсова», – написал в предисловии к книге «Теснина. Избранные стихотворения» её составитель, близкий друг Александра Межирова поэт Михаил Синельников. Он подготовил это издание к столетнему юбилею со дня рождения Межирова, «одного из самых значительных советских поэтов, по праву входящего в первый эшелон отечественных мастеров слова».
Книга состоит из трёх разделов: «Москва. Мороз. Россия», «Поздние стихи и «Старая дорога». Завершает её «Речь на вечере «Любимые стихи», посвящённом девяностолетию А.П. Межирова» Михаила Синельникова. В ней в том числе читаем: «Межиров, мечтавший о поглощении поэзией материала прозы, верил в спасительную силу стиха и не терпел стихотворных строк, в которых «не образовывается звук». Презирал и чистый мелос, притворяющийся истинной музыкой, рождающейся в столкновении корней и смыслов».
Звук у Межирова важен и для формирования фонетического фона стихотворения, и для усиления его смысловой и ритмической составляющих, и для создания образов. Вот несколько примеров: «По ночам ему снилось – дорога гремит и пылится / И за конницей гонится рыжее пламя во ржи», «Вот и покончено со снегом, / С московским снегом голубым, / Колёс бесчисленным набегом / Он превращён в промозглый дым», «Палаццо – это как палатки, / В которых те же неполадки».
Особое место в творчестве Межирова занимает Москва. Это и воспоминания о Лебяжьем переулке, где он вырос («А в медальоне спрятан адрес матери: / Лебяжий переулок, дом 1»), о детстве, об отце, который «Москвой, / через метели, / По снежной целине, / Пирожное в портфеле / Несёт на ужин мне», и «Арбат – одна из самых узких улиц…», где разминулись «Две друг для друга созданных души».
Образы зимы, позёмки, метели, снега и льда – то, без чего сложно представить поэзию Александра Межирова.
Входила маршевая рота
В огромный,
Вмёрзший в тёмный лёд,
Возникший из-за поворота
Вокзала мёртвого пролёт.
На память приходит также «Ладожский лёд»: «Сумасшедшие мысли буравят мозг: / Почему на льду не растёт трава?!»
Если вода – это жизнь, то замёрзшая вода (лёд, снег) – переход к смерти или борьба во имя жизни: «Человек живёт на белом свете. / Он – в квартире зажигает свет. / Я – лежу в пристрелянном кювете, / Я – вмерзаю в ледяной кювет».
После прочтения многих стихотворений Александра Межирова – мурашки по коже. При этом интонации поэта – спокойные, будничные, его строки лишены нарочитого надрыва. Он словно говорит шёпотом, но слова такие важные и пронзительные, что слушаешь затаив дыхание:
Свистит за верстою верста,
В теплушке доиграно действо,
Консервная банка пуста.
Ну вот и окончилось детство.
Как отметил в «Речи...» Михаил Синельников: «Он сознавал, что истинное место поэта – ничейная земля, что его удел и судьба – одиночество. Он настаивал на том, чтобы поэты младших поколений не платили по счетам, уже оплаченным старшими».
Но одиночество не исключает способности радоваться жизни, ценить каждый её миг – а эта способность у Межирова, вне всяких сомнений, была. Грохочущим бубном звучит она во многих его стихах, в том числе в «Грузинском танце с мечами»:
То ли топот
Приглушенных пылью
Подков,
То ли бубен
Пространство дробит…
Окружи меня, танец, на веки веков!
Подари мне свой праздничный быт!
На льду не растёт трава / Литературная газета (lgz.ru)
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.