Петр ВЛАСОВ

Накануне 70-летнего юбилея известного русского писателя Юрия Полякова «Культура» попыталась вместе с ним осмыслить суть происходящих с Россией и отечественной культурой метаморфоз.

— Юрий Михайлович, как говорят, не дай вам Бог жить в эпоху перемен. По моим ощущениям, мы живем в этом состоянии уже около сорока лет — если брать за точку отсчета перестройку. Это наказание свыше — блуждание по пустыне с перспективой куда-то наконец выйти или что-то еще?
— Кто-то считает эпоху перемен в России расплатой за революцию, уравниловку и свержение монархии. Сомневаюсь. Кабы так, наказанием стало бы поражение во Второй мировой войне. Однако мы победили. Кто знает, возможно, опыт социализма еще нам очень пригодится при новой трансформации мировой цивилизации. Обратите внимание, в странах, где не было периода насильственного атеизма, религия практически сошла на нет, а у нас Церковь чрезвычайно влиятельна. А еще очевидно, как достаточно оперативно после начала СВО наша экономика в ряде отраслей вернулась, будто вспомнив, к командно-административной системе. Да и губернаторов теперь не выбирает население области, а утверждает по рекомендации Центра Законодательное собрание. Но ведь так же занимали свои посты первые секретари обкомов, крайкомов, республик. Точь-в-точь. Думаю, мы давно уже не блуждаем по пустыне, а движемся в одном направлении со здоровой частью мирового сообщества — но с учетом той специфики, которую диктует нам в том числе распад страны в начале 1990-х в результате тотального предательства элиты и почти пятнадцатилетнего разрушительного компрадорского курса… Я вообще не думал, что мы так быстро оправимся от «нового мышления» Горбачева, «парада суверенитетов», «рокировочек» Ельцина, «гайдаровских реформ», «чубайсизации» госаппарата, «семибанкирщины» и «сокуризации» культуры. Может, правильной дорогой мы идем, товарищи?
— Как вы прожили эти самые четыре десятилетия, как изменились? Чем отличается Юрий Поляков образца 1985 года от сегодняшнего? Что осталось неизменным?
— Отличается жизненным и, не побоюсь этого слова, историческим опытом. Минувшие сорок лет я прожил известным писателем, так как именно в 1985 году, заметьте, еще при Черненко стал после выхода повести «ЧП районного масштаба» в «Юности», которую редактировал тогда Андрей Дементьев, очень популярен. Я не жег прилюдно, как Марк Захаров, свой партбилет, он лежит у меня дома на почетном месте. Я не называл, подобно Окуджаве, патриотизм «чувством, доступным даже кошке», я всегда считал, что родился в самой лучшей стране, как бы она ни называлась — СССР или Российская Федерация. Я никогда не желал поражения в войне своей стране, как в ту пору диссиденты, а теперь — иноагенты. Я всегда считал: гражданская принципиальность писателя определяется степенью его критичности по отношению к власти в зависимости от ее эффективности, а не накалом корыстного фрондерства и детским желанием сломать неудачную пирамидку до основания, чтобы построить новую. Держава — не домик в песочнице. Все это осталось неизменным. Ушел юношеский максимализм, но появилась зрелая жесткость в отношении оппонентов. А еще я стал по самоощущению более русским. Вероятно, это защитная реакция на разгул русофобии в девяностые и нулевые. Все это можно проследить по высказываниям в прессе и моей публицистике. В юбилейном пятнадцатитомном собрании сочинений, которое выпускает АСТ, ей отведено два тома. А издательский дом «Аргументы недели» готовит в дополнение к трем вышедшим томам моих интервью (1986–2020) четвертый том, куда войдет непременно и эта наша беседа.
— Чем для вас стали девяностые? Многие тогда испытывали эйфорию, другие апатию и безразличие после разгула политических эмоций конца девяностых. Каковы были ваши потери и приобретения от распада СССР?
— Девяностые стали для меня без преувеличения потрясением. Причем в силу профессии я почувствовал приближение катастрофы заранее. Судите сами, в «ЧП районного масштаба» (1985) я, сам того не желая, изобразил «аппарат», работающий на себя самого, а не на страну, народ. В «Работе над ошибками» (1986) невольно показал школу, где учителя (не все, конечно!) не умеют или не хотят прививать ученикам любовь и уважение к своей стране. В многострадальных «Ста днях до приказа» (1987) описана армия, пораженная дедовщиной, с которой не могут справиться командиры и политработники. А в «Апофегее» (1989), возмутившем наших либералов, я, отталкиваясь от конфликта Горбачева с Ельциным, вывел первого секретаря райкома партии Бусыгина по прозвищу БМП. Он в борьбе за личную власть готов с кривой усмешкой крушить все на своем пути. Как потом оказалось, и целостность страны тоже. Особая история с «Парижской любовью Кости Гуманкова», печатавшейся в трех летних номерах «Юности» 1991 года, когда СССР уже катился под откос, раскалываясь на куски. Я сначала не понял, почему критики-апрелевцы приняли эту грустную и насмешливую повесть о приключениях советской тургруппы в Париже так злобно-непримиримо. Но кто-то из них проговорился: «Совок еще цел, а Поляков уже по нему тоскует, ностальгия у него, понимаешь ли!» Но несмотря на то, что на уровне писательской интуиции я фактически предсказал события, реальность меня просто подкосила, я даже поначалу хорошо запил, но вовремя понял, что это не выход. Да и денег особых на выпивку не было. За литературу уже не платили, если ты не «соросенок». Убивало тотальное предательство и феерическая смена позиций, взглядов, риторики в рядах моих коллег по перу. Что я мог? Писал статьи. Приведу, чтобы было ясно, некоторые названия: «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» (это о расстреле Белого дома), «Россия накануне патриотического бума» (1993), «От империи лжи — к республике вранья» (1994), «Грешно плевать в Чудское озеро» (1995), «Соросята» (1998) и т.д. Кстати, мою сатиру на победившую «демократию» — повесть «Демгородок» (1993) изымали из магазинов. И такое было… Именно тогда я занялся издательской деятельностью, выпускал при поддержке движения «За новый социализм» альманах «Реалист», где сформулировал и обкатал идеи, которые потом легли в основу реформирования «Литературной газеты». Ее я возглавил в 2001-м. Одним словом, я не предавался греху уныния, а писал, издавал, даже вел передачу на канале «Российские университеты». Мой «Козленок в молоке», вышедший книгой в 1996-м, побил все рекорды продаж, хотя меня передовая критика давно списала с литературного баланса как «комсомольского выдвиженца». Вот такие у меня случились «лихие девяностые».
— Ваша оценка фигуры Горбачева? Одни считают его чуть ли не сознательным предателем, другие — просто недалеким, наивным, слабым человеком, по иронии судьбы очутившимся у руля огромной страной. Ну а третьи — да, «реформатором».
— Начну с того, что в какой-то статье о девяностых я обмолвился: если Господь хочет погубить народ, он заставляет его выбирать между Горбачевым и Ельциным. Добавлю, что на юбилее Андрея Дементьева в огромном концертном зале «Зарядья», ныне уничтоженного, я, будучи на сцене, демонстративно не подал руки первому и последнему президенту СССР. Публика охнула. Да, возможно, мальчишество... Но потом, по окончании мероприятия, я часа два не мог поднести рюмку ко рту, так мне все время пожимали руку те, кто давно собирался поступить так же, но не было удобного случая. Горбачев — это недалекий, плохо образованный, несмотря на университетский диплом, спинномозговой интриган, катастрофически не соответствовавший той должности, на которую его вознес «случай». Чтобы вывести страну из тогдашнего кризиса, обновить, модернизировать, нужен был человек уровня Сталина, но, думаю, вполне хватило бы воли, опыта и профессионализма Машерова или Романова. Но их загодя уничтожили, одного физически, другого морально. Но тот факт, что люди, подобные Горбачеву, могли в то время оказаться на самом верху и не нашлось «группы товарищей», способных убрать его, как Хрущева, с помощью механизма партийной демократии или хотя бы посредством переворота с привлечением армии — а она была готова, — говорит об очень серьезной болезни всей системы. В результате понадобились «радикальные лекарства», но лечение закончилось распадом и, как мягко заметил Владимир Путин, «частичной утратой суверенитета». Горбачев жалок и как политик, и как человек…
— Нет ли впечатления, что после ухода Сталина партийная система — возможно, в собственных интересах — перестала выдвигать наверх решительных, масштабно мыслящих лидеров? Их заменили некие «хозяйственники» с узким кругозором и посредственными способностями.
— Такое ощущение есть, хотя и при Сталине много талантливых организаторов, идеологов, мыслителей, военачальников, деятелей культуры и науки сгинули в ходе внутрипартийной борьбы. Но такова особенность любой революции: сначала убирают классовых врагов, потом колеблющихся, затем вчерашних единомышленников и соратников, иначе смотрящих на то, куда дальше идти. Не хотите огромных жертв — не доводите до революции, не радикализируйте общество. При конституционной монархии не захотели жить именно российские либералы, большевики-то в лице Каменева и Зиновьева, наоборот, отправили поздравительную телеграмму Михаилу, в пользу которого отрекся Николай II. Я думаю, тяжелой утратой стали ранний и подозрительный уход из жизни выдающихся государственных деятелей Щербакова и Жданова, падение и казнь Вознесенского с Кузнецовым, а «Ленинградское дело», уничтожение «русской фракции» в партии — это настоящая катастрофа. Мало кто знает, что тогда «по пятому пункту» были выброшены из управленческого слоя или радикально понижены в должности десятки тысяч руководителей-великороссов, им на смену целенаправленно ставились представители других национальностей, прежде всего украинцы. Только на этом фоне стал возможен после смерти вождя приход к власти дремучего троцкиста Хрущева, до конца жизни писавшего с ошибками. При нем снесено больше храмов, чем в десятилетие воинствующего богоборчества. А что он творил в экономике! Но я еще застал партийных руководителей старой школы, например, в МГК и ЦК КПСС. Они ту сферу, которую курировали, знали досконально, ведь перед тем как попасть на Старую площадь, эти люди прошли все карьерные ступеньки, начиная с самого низа. Даже дети самых больших начальников подчинялись этому правилу. Случаев, чтобы чей-то отпрыск после института возглавил сразу предприятие, учреждение или регион, я не помню. А вот когда даже член Политбюро лишался кресла из-за выкрутасов своего дитятки, такое случалось…
— Не было ли тогда логичным появление фигуры Ельцина — антипода слабому Горбачеву? Вроде бы жесткого, решительного, залезающего на танк? Что в итоге оказалось не так с Ельциным? Почему он так быстро сдулся, фактически передал власть окружению, превратился в мировое посмешище?
— Я впервые увидел Ельцина в 1980 году. У нас был Всесоюзный слет молодых писателей в Свердловске, и по традиции с нами должен был встретиться партийный руководитель региона. Таких мероприятий тогда проводили немало, и начальников мы перевидали самых разных. Попадались умницы и златоусты, как Федор Моргунок — первый секретарь Полтавского обкома, встречались персонажи и послабее, ведь в разговоре с писателями человек невольно раскрывается. Но то, что мы увидели в Свердловске, главном городе советской оборонки, повергло в смятение: какой-то номенклатурный долдон. Особенно запомнилось, как он вручал каждому из нас памятный значок, объясняя, что цацка не простая, а номерная и по ней пускают в обкомовскую столовую, при этом хитро ухмылялся, как потом, когда из Кремля сообщал об очередной «рокировочке». Когда Ельцин стал первым секретарем МГК КПСС, я был редактором газеты «Московский литератор» и плотно общался с отделом культуры горкома. Все были в ужасе от этого властолюбивого самодура. А сдулся он, потому что привел Россию к обрыву, а в состоянии перманентного похмелья нельзя ни книжки писать, ни страной руководить. Когда, передавая бразды, Ельцин попросил Путина «беречь Россию», я перед телевизором чуть со стула не свалился…
— В окружении Ельцина, как мне кажется, уживались только весьма специфические персонажи, на мой взгляд, одновременно зловещие и гротескные, наводящие на мысль о картинах Босха, — Чубайс, Гайдар, Бурбулис и так далее. Не хочется говорить о каких-то мистических мотивах, но все же — что объединяло этих людей?
— Это был союз ущербностей, они друг к другу тянулись и поддерживали, многие были связаны тайными пороками и поступками, которые нельзя обнародовать. Великолепно изобразил эту камарилью в своих карикатурах, печатавшихся в «Дне» и «Завтра», художник Геннадий Животов, которого я называю «русским Домье». Кстати, сначала в окружении Ельцина попадались достойные люди, например, министр печати Борис Миронов или первый глава администрации Юрий Петров, которого я хорошо знал. Но первого убрали за то, что не скрывал своего неприятия русофобии, второй сам ушел, почуяв, куда завернул его шеф. В конце концов вокруг ЕБНа, как метко его окрестил Александр Проханов, сплотились бесы российского либерализма, сознательно ведшие страну к распаду…
— Можно ли представить, как бы выглядела сегодня Россия, если бы ее продолжали направлять бурбулисы и чубайсы? Могли ли привести постоянные олигархические войны к физическому разделу страны на части, в каждой из которых правил бы свой ходорковский и березовский?
— Думаю, России в том виде, как сейчас, просто не было бы, она распалась бы на фрагменты, этнократические и региональные образования. Россель уже печатал в Екатеринбурге уральские деньги, а в национальных автономиях были свои президенты и конституции, начинавшиеся со слов, что такая-то республика — государство такой-то титульной нации, и не важно, что та составляет треть или четверть от общего населения автономии. Война в Чечне задумывалась как пусковой механизм распада. Кто за этим стоял — понятно, западные политики до сих пор проговариваются, мол, как было бы славно, если бы на землях бессмысленно и опасно огромной России процветали пару дюжин лимитрофов. Путин все это остановил, начав с замирения Чечни.
— Есть ли какая-то логика в том, что элиты девяностых в итоге выдвинули на пост руководителя страны именно Владимира Путина?
— Как он мог стать преемником? Это озадачивает многих. Могу предложить, как литератор, три «художественных» объяснения. Первое. Ход истории под контролем высших сил, и небезнадежному народу в опасную годину посылаются соответствующие моменту Минины и Пожарские. Второе. Будучи по профессии «бойцом невидимого фронта», выполняя задание, Путин проник во власть и утвердился там с целью спасения российской государственности. Если есть пятая колонна разрушителей-ненавистников России, почему бы не быть шестой колонне — тайного сообщества незримых ревнителей и заботников Отечества? Третья. Среди олигархов, руливших страной, силовиков и крупных чиновников вполне могла сформироваться влиятельная группа, недовольная тем, что Россию, сдавшую практически все, что только можно было сдать, не принимают в «цивилизованную семью» даже на правах младшего партнера. Более того, Запад, упоенный легкой «победой в холодной войне», явно готовил нашей державе, извините, место у геополитической параши. Ельцин к тому времени если и был гарантом, то исключительно гарантом полной потери нашего государственного суверенитета. И тогда стали искать человека, способного возглавить разумную «реконкисту», не подозревая, как далеко она может зайти. Выбирайте любую из моих фантазий! А возможно, эти три версии взаимосвязаны…
— Почему «украинский вопрос» оказался для нас таким важным — ради него решились и на разрыв с «цивилизованным миром», и на жертвы?
— Этот разрыв произошел, на мой взгляд, уже после мюнхенской речи Путина, а дальше начались попытки взорвать страну изнутри по аналогии с 1917-м и 1991-м. Молодежь раскачали на «болотную бузу». В верхних эшелонах власти было немало, как выразился Пушкин в «Борисе Годунове», врагоугодников и, как попытался выразиться я в «Демгородке», отчизнопродавцев… Однако взорвать страну изнутри не вышло — тогда стали готовить вторжение силами антирусской Украины. Готовили, науськивали и вооружали их всерьез. Донбасс и Луганск держали натиск, но с трудом. И Путин ударил. На «интеллигентных московских кухнях» Сталина ругают за то, что он выжидал, выжидал и пропустил почти нокаутирующий удар Гитлера. И на тех же самых кухнях Путина бранят за то, что сработал на опережение. Странно, не правда ли? А если бы мы сейчас не шли вперед, а лишь отвоевывали российские территории, не сопоставимые с теми, что удалось захватить неприятелю в Курской области? Тогда как? Большая часть Украины — это специфическая часть Русского мира, в самом худшем варианте отношения у нее с Россией могут быть такие, как у Австрии с Германией. Но я надеюсь на большее. У меня, кстати, жена украинка, родилась в Борисполе.
— Каким вам видится выход из сегодняшней ситуации противостояния с Западом? Есть ли разные варианты или только один?
— Вариантов всегда несколько, но нормальных людей устраивает только один: сильная, независимая, процветающая Россия, борющаяся за здравый смысл и вечные ценности. Кстати, в свете нашей нынешней консервативной линии самое время по-новому взглянуть на наследие славянофилов, русских мыслителей и деятелей охранительного направления Леонтьева, Суворина, Ивана Аксакова, Каткова, Меншикова, да и советский «застой» с этой точки зрения воспринимается иначе, есть чему поучиться. Я считаю, что совершенно недопустимо задвинуто в тень наследие таких мыслителей, как Кожинов, Панарин, Шафаревич… Помню, в 2003 году я настоял на том, чтобы широко отметить в ЛГ его 80-летие. Либеральные сотрудники стали сопротивляться, мол, как можно, им придуман лексический монстр «русофобия»! Теперь «русофобия» — наиболее часто встречающееся слово в российской официальной риторике.
— Реально ли обновить нашу элиту, сделать ее более бескорыстной и патриотичной?
— Если человек от природы не наделен естественной любовью к «родному пепелищу», должна включаться система принуждения к патриотизму, особенно если этот человек располагает большими финансовыми средствами. Знаете, есть такое психическое расстройство, когда заболевший ни к кому не испытывает сострадания, но он знает: если не поможет тому, чьей жизни угрожает опасность, то на такой случай имеется статья о «неоказании помощи» и его привлекут к ответственности. Это принуждение к милосердию. Наш верхний слой формировался в годы компрадорского курса и разгула русофобии, чуть не ставшей наряду с антисоветизмом госидеологией. Подробно я рассматриваю эту проблему в статье «Перелетная элита» 2014 года. Кстати, владелец «Литературки» запретил мне, в ту пору главному редактору, печатать ее в газете, она увидела свет в Сети. После этого мой уход из ЛГ стал вопросом времени. Вспомните те годы! Иметь несколько гражданств, содержать зарубежные спортивные клубы, спонсировать американские и британские университеты и благотворительные фонды за счет денег, высосанных из недр России, считалось делом обычным, даже признаком приверженности «общечеловеческим ценностям». И надеяться, что эти колонизаторы собственной страны вдруг преобразятся, как Будда под дубом, по меньшей мере смешно. Вопрос может стоять только так: или ты станешь практическим патриотом своей страны, или станешь бедным. Напомню, на просвещенном Западе наследство облагается налогом, иной раз составляющим чуть ли не 90% от того, что тебе оставил усопший родственник. Так вот, я предлагаю миллиардные состояния, неизвестно откуда взявшиеся и, как правило, нажитые неправедно, считать наследством СССР. Как говорится, пройдемте в закрома! А деньги нам сейчас ох как нужны для победы, для достойного обеспечения инвалидов и ветеранов СВО, для восстановления возвращенных исконно русских территорий и для многого другого. Возможно, вынужденный патриотизм отцов обернется в душах детей и внуков искренним отчизнолюбием. Возможно…
— Если говорить о нашей сегодняшней культуре, и в частности литературе, как можно обозначить ее главную смысловую проблему?
— Засилье травматиков. Что такое литература травмы, общеизвестно. Эта проблематика присутствует в искусстве испокон века, достаточно вспомнить царя Эдипа. А сколько написано о страданиях незаконнорожденных детей! Кстати, сочинения Солженицына — типическая литература травмы. Судите сами, офицера спецподразделения посадили. Безвинно? Да нет, он писал в весточках с фронта такое, за что сурово наказали бы офицера любой воюющей армии — немецкой, британской, японской… Но обида, как говорят в народе, застит глаза, и все, что он писал потом, пропущено сквозь искажающую оптику обиды. Вот почему ни в коем случае «Архипелаг ГУЛАГ» нельзя изучать в школе, о чем я сказал в интервью десять лет назад — и по мне ударили из всех либеральных калибров. Свое 60-летие я отмечал, проклинаемый силами света. Так вот, во всем мире литература травмы чрезвычайно популярна, предметом страданий может стать все что угодно: чрезмерная строгость родителей, утрата в детстве любимой куклы, анурия… Можно написать большой роман о мучительной борьбе с хламидиозом, подхваченным при пьяном и незащищенном сексе. Премии, в том числе Нобелевку, дают теперь именно за это. Но у нас, в краю родных осин, широчайшее распространение в искусстве получила особая травма — кошмар рождения и обитания в СССР, в России. За такие артефакты по сей день дают «Большую книгу» и «Ясную Поляну». В медийной сфере главный мученик страны проживания — Познер. Но это еще не все. «Травматики» (так я их называю) заняли ключевые посты во многих сферах культуры и оставлять свои кресла не собираются, несмотря на новые требования к культурной сфере. Они мгновенно научились, осваивая бюджет, имитировать истерический патриотизм и доводить его до пародии. «Травматики» ментально смыкаются с теми политическими силами, которые хотят вернуть страну в эпоху компрадорского грабежа, ведь разворовывать страну, в которой совестно жить, совсем не стыдно.
— Какими вам видятся следующие сорок лет русской истории? Что мы должны делать и чего не должны?
— Я надеюсь, что следующие сорок лет в России станут временем созидания. Те, кто решил указать нам наше место на планете силой оружия, или будут повержены, или навсегда зарекутся разговаривать с нашей державой с позиции силы. Я верю, что мое Отечество навсегда забудет о социальном неравенстве, когда у одних щи пустые, а у других жемчуг мелковат. В прошлое уйдут мутные нувориши, неизвестно с какого перепугу владеющие нашими недрами, отраслями, промышленными гигантами, которые народ строил пятилетками, отказывая себе в досуге и самом необходимом. Надежда на это есть: насколько мне известно, Верховный суд отменил срок давности за преступления, связанные с коррупцией и хищением госсобственности. Я не сомневаюсь, что Россия консолидирует многомиллионный Русский мир, оказавшийся в результате «зигзага» истории вне наших государственных границ. Кстати, Лев Гумилев в своих трудах убедительно показал, как такие «зигзаги» со временем распрямляются. Да и внутри страны русский народ, надеюсь, займет подобающее место, перестав быть своего рода «этническим эфиром». Я верю в симфонию разных народов, больших и малых, вер и культур в рамках единой российской государственности. Стремительная утрата национальной идентичности, которая происходит в странах, попавших под каток западной унификации, думаю, послужит уроком для тех, кто мечтает о новом «параде суверенитетов», потому что с этого парада они прямиком отправятся в мир безбожный, бесплеменный, бесполый, бесперспективный… Я не сомневаюсь: закончится противостояние «белых» и «красных», в прошлое уйдет как идеализация былого, так и мстительный антисоветизм, доходящий до паранойи. Сталинград вернется на карту Отечества. Да и с великими именами рюриковской и романовской державы надо бы побережнее обходиться. Лет пятнадцать назад я опубликовал в ЛГ статью «Где проспект Ивана Калиты?» И вы знаете, недавно дошло до властей — назвали улицу в Новой Москве, на полпути к Калуге. А поближе к Кремлю тупичок нельзя было найти, а? И еще я бы при всей моей любви к советской эпохе проредил бы имена Володарского, Менжинского, Урицкого, Розы Люксембург и иже с ними на улицах наших городов и весей. Разве мало у нас местночтимых подвижников, в конце концов, героев СВО? Правильно поступили в Твери, переименовав улицу Володарского в улицу Андрея Дементьева, родившегося там. Я надеюсь, наша культура, в частности, литература станут снова властителями дум и, сохранив присущие им критичность, гуманность, глубину и самостоятельность, станут соработниками народного государства. Прекраснодушие? А как без этого русскому писателю?
Еще я верю в историческое возмездие и не оставляю надежды когда-нибудь, если Бог даст долголетия, попить пивка в ГДР, прогуляться по суверенной Шотландии и съездить на экскурсию в Аляскинский автономный округ… Почему бы и нет? Невероятно? Как сказать… О том, что Киев будет воевать с Москвой, десять лет назад даже помыслить никто не мог. История — это фокусник, который иной раз из шляпы вместо кролика достает динозавра…
Писатель Юрий Поляков: «История — это фокусник, который иной раз из шляпы вместо кролика достает динозавра» - Петр ВЛАСОВ (portal-kultura.ru)