Исаак Трахтенберг


Vestigia semper adora (Всегда чти следы прошлого)
В списке объявленных ЮНЕСКО знаменательных дат 2013 год значился как "год Амосова". 
Мне надолго запомнился неожиданный телефонный звонок в декабре 2002 года, оповестивший характерным амосовским голосом, что на сей раз будет нарушена сложившаяся традиция. Николай Михайлович сообщил, что встреча по поводу дня его рождения не состоится из-за его плохого самочувствия. Такое случилось впервые за многие годы, в течение которых каждое 6 декабря за праздничным столом в амосовском доме собирались близкие этой семье люди. Все они, в т.ч. покорный ваш слуга, получали заряд радости от общения с виновником торжества. Незабываемые встречи были овеяны сердечной атмосферой доброго киевского дома, теплом его гостеприимной хозяйки Лидии Васильевны, дружеским расположением дочери Кати и зятя Владимира — достойных продолжателей семейных традиций. Увы, эти светлые встречи уже позади. Сохраняется дорогая память, трепетное ощущение минувших радостей, чувство признательности, стремление оправдать надежды наставника на лучшее будущее.
Более полувека с незабываемым Амосовым в ставшем для него родным и любимым Киеве. Десятилетие без него, признанного еще при жизни совестью современников.
Этот очерк — неравнодушные заметки о неповторимом старшем друге. А еще — дань благородной памяти, желание напомнить читателю, особенно из числа поколения молодых, что "воспоминания о замечательных людях порождают в нас дух размышления. Они возникают перед нами, как заветы всех поколений…". Этими словами Гете оправдано начать повествование и размышление о замечательном нашем современнике и соотечественнике, вклад которого в духовное достояние Украины на переломе тысячелетий трудно переоценить.
Николай Амосов — ярчайшая личность старшего поколения современников, имя его — одна из примет ушедшего ХХ и наступившего XXI столетий.
Без преувеличений говорилось в прощальных выступлениях: "Амосов — это была эпоха". И сегодня, когда читатель пользуется интеллектуальным амосовским даром — его литературным художественным наследием, научной публицистикой, мемуарами, очерками-раздумьями, в которых столь неординарно переплелись биологические, медицинские, социологические и философские проблемы, — мы с твердой убежденностью можем сказать: его жизнь, врачебный и научный подвиг, гражданская позиция, отстаиваемая с присущей ему прямотой, — впечатляющая веха в развитии современной общественной мысли.
Николай Амосов — тот редкий сегодня феномен ученого и общественного деятеля, чьи суждения становились интеллектуальным достоянием не только настоящего времени, но и духовным даром, явственно нацеленным в грядущие годы. Амосовские сочинения, доклады на научных и общественных форумах, участие в дискуссиях, публичные лекции всегда привлекали к себе особое внимание практически всех наших сограждан. Каждое из его выступлений оказывалось предметом заинтересованных, нередко бурных и совсем неоднозначных суждений. И не только при жизни, но и сегодня, когда его нет с нами, когда для многих, только вступающих в мир познания духовных ценностей, его литературное наследие оказывается впечатляющим открытием и откровением.
Хочу перенести читателя на старинную киевскую Фундуклеевскую улицу (ныне — ул. Б.Хмельницкого). Здесь в угловом, ничем не примечательном доме на пересечении с улицей Ивана Франко поднимаемся на второй этаж в квартиру с длинным коридором, ведущим в гостиную, а через нее — в узковатый кабинет со множеством книг на полках и столиком с компьютером на нем. За ним в последние годы долгими часами вдохновенно работал Николай Михайлович, сидя в старом деревянном кресле, которое сам же не раз чинил. А вдругом кресле, расположенном рядом, сиживали разные собеседники — очередные гости столь почитаемого дома. Впрочем, следует заметить, что определение "очередные" отнюдь не означает, что они наведывались постоянно. Отбор у хозяина дома, разумеется, был в меру строг и избирателен. Среди собеседников, кроме коллег и учеников, здесь часто бывали близкие Николаю Михайловичу люди, среди которых: хирурги Алексей Федоровский и Василий Братусь, писатель Юрий Дольд-Михайлик, авиаконструктор Олег Антонов, литератор Григорий Кипнис, врач-публицист Юрий Виленский, многолетние сотрудники по институту — Яков Бендет и Юрий Мохнюк.
Смотрю на опустевший кабинет, зачехленный компьютер на столе, стены, на которых несколько любимых Николаем Михайловичем картин. За стеклами книжных полок — семейные фотографии, снимки с друзьями: на одном — родное лицо Владимира Фролькиса, здесь же особо дорогой для меня снимок, где мы с Николаем Михайловичем на общем собрании Академии. Помнится, тогда же был сделан и другой снимок, бережно хранящийся у меня. Рядом с Николаем Михайловичем последователь его идей о физических нагрузках — академик Алексей Чуйко. Настроение у них отменное: чему-то возрадовались и смеются. Как недавно это было и как давно!..
Вновь смотрю на осиротевший кабинет и думаю: "Бог ты мой, сколько здесь было переговорено на самые разные темы. "Прекрасное это занятие — общение", — любил он повторять.
Так, может быть, стоит рассказать о наиболее запомнившемся, когда отрешившись от суеты обыденных дней, мы говорили о минувшем времени, сложных перипетиях настоящего и, увы, не очень ясных перспективах грядущего.
Хотелось бы вспомнить, что раздумья Николая Михайловича, которыми он делился и о которых я собираюсь поведать, были созвучны мыслям нашего общего друга, блистательного ученого, физиолога и геронтолога В.Фролькиса о том, что нам всем, как воздух, сейчас нужна правда, а не "возвышающий обман". И если трансформировать эту непреложную истину как веление времени, обращенное к медицине и медико-биологическим наукам, то сегодня общество и государство не может не поддержать врачей, а также современных исследователей, занятых научным поиском в естествознании. И далее, как писал В.Фролькис: "Мы вступаем в новое столетие. Будут созданы вещества прицельного действия, будут созданы клонированием искусственные органы собственно человека, процветать генная и геннорегуляторная теории. Во всех странах происходит гуманизация науки. Средств мало, тем более надо концентрироваться на приоритетах. В нашей стране таким приоритетом должна быть медицина и биология".
Здесь позволю себе небольшое отступление. Одна из пьес Сэмюэля Беккета — известного ирландского драматурга и писателя — попала в Книгу рекордов Гиннеса как самая короткая в мире пьеса, длящаяся всего 35 секунд. И называется она "Вздох". В концепции Беккета это и есть человеческая жизнь. Вспышка, вскрик — и молчание. В сущности, этому и посвящено все творчество писателя, удостоенного Нобелевской премии. "Человеческая жизнь, как вздох" — как хочется воспротивиться подобной несправедливости. Но безуспешно! Недаром Беккет ропщет на человеческое бессилие — все его творчество — это еще и сетование человека на Бога, и нежелание самого человека принять несправедливость мироустройства.
Печальные раздумья посещают нас во второй половине жизни. Как часто мы обсуждали эту проблему с Николаем Михайловичем. И были единодушны: трудно смириться с сознанием, что миг, называемый жизнью, в конечном счете оказывается на исходе. Тем более следует стремиться еще многое успеть сделать, незавершенное — завершить. Были единодушны и в том, что "на исходе" — спасение в работе. Вспоминали стихотворные строки прекрасного поэта Юрия Левитанского:
Когда земля уже качнулась,
уже разверзлась подо мной
и я почуял холод бездны,
тот безнадежно ледяной,
я, как заклятье и молитву,
твердил сто раз в теченье дня:
— Спаси меня, моя работа,
Спаси меня, спаси меня!
Как одно из философских, а может быть, и просто житейских напутствий, проверенных годами, созвучных сказанному выше, воспринимается суждение о том, что пока жив человек творческого труда, пока не иссякли духовная энергия, стремление к поискам, новым свершениям и надеждам, он должен творить и созидать. При этом ценить каждый новый день, как маленькую жизнь, радоваться повседневным делам, заботам, встречам, общению, сознанию того, что еще предстоит сделать.
Помню, однажды мы с Николаем Михайловичем долго обсуждали вопрос о том, что, может быть, ближайшие десятилетия в новом столетии окажутся желанной эпохой, когда, наконец, исчезнут одолевавшие нас ранее сомнения и человечеству откроется самое важное! Но могут ли исчезнуть сомнения, если их не удалось развеять за столько прошедших лет? Была такая притча, рассуждение о том, что все же в жизни важнее? Иисус провозгласил — "сострадание", Моисей сказал — "мысль", Маркс — "еда", Фрейд — "секс". А Эйнштейн повторил свое: "Все в жизни относительно". Последнее как истина сохранится, вероятно, и в нашем грядущем.
И все-таки, что ожидает всех нас в будущем? В поисках ответа на стыке двух веков, а заодно и двух тысячелетий, многие психологически ощутили особое состояние. Ожидание смены столь впечатляющих вех в жизни человечества породило и в обществе, и в индивидуальном мире каждого из нас неуверенность в завтрашнем дне. Возникло состояние какой-то странной зыбкости. Может быть, от этого ощущения тревоги и неопределенности мы все чаще стали мысленно подводить итоги минувшего, задумываться над грядущим, переносить на "потом" давно вынашиваемые планы, откладывать их на будущее. Некое ощущение внутреннего дискомфорта начало сказываться и на повседневных делах, и на житейских устремлениях. Возможно, оно инициировалось мыслью о том, что ты уже человек прошлого века. А ведь еще не так давно мы гордо любили повторять: "Я — человек ХХ столетия". Столетия, вместившего в себе столько знаковых событий, потрясений, непредвиденных революционных всплесков, опустошительных противостояний, войн, трагедий, геноцида, унесшего миллионы человеческих жизней.
Как не вспомнить мудрого Ежи Леца, печально заметившего, что "каждый век имеет свое средневековье". В то же время, как это не покажется парадоксальным, в минувшем столетии было много впечатляющих созидательных деяний, в т.ч. духовных, творческих, научных. Воплотились они и в печатном слове — литературном наследии наших предшественников и современников — художественных произведениях, научных книгах, философских трудах, публицистических опусах, мемуарных очерках. И во всех этих литературных жанрах сосредоточенно и в то же время увлеченно работал Николай Амосов. Работал как врач, ученый, общественный деятель. Трудился много и напряженно.
Особо отметим его тягу к писательству. В предисловии к одной из книг, о которой еще пойдет речь, говоря об амосовском кредо сохранения здоровья, Ю.Виленский справедливо заметил, что не только в своих научных работах, но и в литературных трудах ученый призывал читателя "стать зодчим, а не потребителем, не пренебрегать механикой тела во имя духа и силой тела для тела". И это новое, хотя в своей сущности вечное мировоззрение — амосовский императив жизнедеятельности на рубеже тысячелетий. А далее: "И, кажется, совсем иная стезя — литературный дар Н.Амосова... Притяжение слова..." Об особенностях этого дара, о том, что в "рваном" ритме амосовской прозы суховатая рационалистичность научного мышления удивительным образом сочетается с импульсивным проникновением в драматические тайны жизни, образно написал Ю.Щербак: "Напрашивается сравнение писательского стиля Амосова с хирургической техникой, которой в совершенстве владеет автор: словно бы скальпелем отсекая все лишнее и второстепенное, обнажить самое главное, самую суть человека — его сердце и душу".
Примечательна хронология, отражающая отдельные этапы его многогранного творчества. Шестидесятые годы — повесть "Мысли и сердце", переведенная на 30 языков, и "Записки из будущего" — захватывающее повествование, которое читается на одном дыхании. Семидесятые годы — научно-популярные, необычные по форме и амосовски-неординарные по содержанию книги "Раздумья о здоровье", "Здоровье и счастье ребенка". Восьмидесятые годы — произведение с примечательным названием "Книга о счастье и несчастьях", воспринятое читателями с сопереживанием. Последующие годы, наиболее насыщенные литературным творчеством, ознаменовались множеством изданий, из которых отметим завоевавшие наибольшую популярность: "Разум, человек, общество, будущее" (1994), "Преодоление старости" (1996), "Голоса времен" (1998). Здесь уместно заметить: вряд ли было бы оправданным в настоящем очерке подробно излагать содержание произведений Амосова, разнообразие авторских воззрений и интерпретаций. Поэтому ограничусь комментариями и размышлениями преимущественно по поводу научной публицистики, социологических и философских очерков и эссе, мемуарных повествований. Приведу лишь отдельные места из статьи "Академик Николай Амосов и его мемуары", опубликованной мною в "Международном медицинском журнале" (Т. 8, №1—2, 2002).
Но прежде — несколько слов о мемуарах как литературном жанре. Не так давно встретил высказывание А.Герцена: "Чтобы написать собственные воспоминания… достаточно быть просто человеком, у которого есть, что рассказать, и который хочет рассказать это". У Николая Михайловича более чем у кого-либо из его коллег было, чем поделиться с читателем.
А теперь из текста упомянутой публикации: "...Шестое декабря минувшего года. Прохладное зимнее утро. Гористая киевская улица — спуск Протасов Яр (ныне — ул. Амосова. — Прим. ред . ). Здесь, в клиниках и лабораториях Института сердечно-сосудистой хирургии, больше известном широкой публике к ак институт Амосова, в привычных заботах начала трудового дня на этот раз доминирует атмосфера ожидания. Оживление и приподнятое настроение заметно не только у персонала, но и среди больных, как всегда, во всем осведомленных. Сегодня день рождения создателя института Николая Михайловича Амосова. Уже слышны первые приветствия, сопровождаемые дружескими рукопожатиями и объятиями, вручаются цветы. Но виновник торжества не склонен нарушать распорядок, кстати, им же самим установленный. Он присутствует на обязательной утренней конференции, где дежурные врачи сообщают о вчерашних операциях и проводится обсуждение предстоящих вмешательств, участвует в обходе больных. И только затем, уже в кабинете, принимает прибывших его поздравить, беседует с ними, обменивается новостями, делится впечатлениями. А в этот раз и вручает свою только что вышедшую в свет книгу".
Мемуарное сочинение с коротким выразительным названием "Голоса времен", о котором идет речь, представляет собой сокращенную и заново отредактированную автором версию воспоминаний, ранее изданных в Киеве (1998), а затем в Москве (1999). Книга, насчитывающая всего 13 печатных листов, разошлась очень быстро и уже стала библиографической редкостью.
Как и другие литературные труды, вышедшие из-под пера Н.Амосова за последние пять десятилетий, книга "Голоса времен" — исповедальная и доверительная по своей тональности, честная и прямая по содержанию. В ней — раздумья о скоротечности жизни, возрасте, эволюции взглядов на прошлое, нынешнее, будущее, а также рассказ об уникальном эксперименте, о котором наслышаны многие и который до сих пор вызывает большой интерес научной общественности.
Примечательно, что книгу автор начинает с обращения к читателю, в котором, желая предвосхитить вопрос "Для чего пишу?", дает, точный и лаконичный ответ: "Пишу для самовыражения. Пишу потому, что мне 87 лет и боюсь оторваться от памяти, чтобы не потерять себя перед концом.
Пожалуюсь: плохо остаться без дела, даже в старости. Вроде бы есть еще силы, но уже знаешь: конец близок, будущего нет. Значительного дела не сделаешь. Остаются размышления и прошлое".
Что можно здесь добавить? Разве только то, что все мы уповаем в недалеком будущем "...жить в хорошем обществе, чтобы получить отдачу, если делаешь добро... Что касается счастья, то это зависит от того, сумеют ли люди найти компромиссы разума и биологии". Эти пророческие, полные философского смысла слова — из очерка "Кредо" Николая Михайловича Амосова.
В сущности этот очерк, как и многое другое, вышедшее из-под его пера, о времени, о "поисках самого себя". Эти слова принадлежат другому нашему известному земляку, с которым, кстати, не раз встречался Николай Михайлович — такому же, как и он, бывшему воину суровой войны и смелому совестливому писателю Виктору Некрасову: "...есть и другой вид путешествий — не менее интересный — путешествие во времени. Нет, не в поисках морлоков, не к рыцарям короля Артура (что, впрочем, не менее интересно), а в поисках чего-то, что тебе дорого, необходимо, а рядом, увы, нет. А может быть, это поиски самого себя, путешествие по собственной жизни?". Как много в них созвучного амосовским размышлениям!
Завершил ли свои поиски незабвенный Николай Михайлович? Хочется верить, что так.

http://gazeta.zn.ua/personalities/epoha-amosova-slovo-o-nezabvennom-cheloveke-v-god-ego-stoletiya.html