Виталий Свиридов

Редкий читатель задумается над названием книги, взяв её в руки, а между тем…зря!

Чаще всего именно в названии книги необъяснимым образом воспроизводится дух литературного произведения, если не сказать, – духовный облик самого автора.

Виктор Петрович Григорьев – российский учёный, доктор филологии, крупнейший специалист в области исследования языка художественной литературы, обозначил внутреннюю суть названия художественного произведения как «чудовищно уплотнённую аббревиатуру текста». 

Если вывод Григорьева принять за исходное, то не исключено, что «писательский зуд» воодушевляется не только, или не столько, желанием и способностью рассказать ту или иную историю, сколько возможностью утолить жажду «осуществления себя» посредством Слова. И тогда, экзистенциальная составляющая литературного творчества невольно, как отпечаток души автора, фигурально выказывает себя в заглавие книги.

Настоящий поэтический сборник в руках читателя с непритязательным именем «Заоблачные журавли» не является буквалистским переводом поэтических текстов с украинского оригинала Николая Григорьевича Тютюнника на русский язык Вячеславом Владимировичем Колесником. 

На самом деле мы наблюдаем технику вольного поэтического переложения В. Колесника с «языка - объекта» на « язык - переводчика», со значительной долей транспорентности, или, говоря упрощённо, – «прозрачности», из-за чего «язык – переводчика» (в нашем случае «русский текст») время от времени непроизвольно насыщается «нерастворимыми» семантическими и синтаксическими единицами украинского языка: «…с цеберкой рядом тато мой стоит», «Тулят люди к хатам ветки-лозы…», «Святой Никола…», «Нависли хмары…», «хлопчик…»…Перечисления подобного рода иновключений можно продолжить… 

В этом смысле показателен наглядный пример из совместной работы авторов книги-билингвы:

Топимо пiч (М. Тютюнник)

Вже топим піч, як завше в оцю  пору. 

І на долівку послано рядно. 

І дим надворі лізе рівно вгору, 

Як той старик Хоттабич у кіно. 

Вже прохолодно у стареньких сінях, 

А завтра, може, буде й холодніш. 

А в хаті пахне смаженим насінням, 

Таким смачним, що хоч ти з хлібом їж! 

Топим печь ( В. Колесник)

Уж топим печь: пора, похолодало. 

На пол – доливку – стелется рядно. 

Дым из трубы над крышей обветшалой 

Выходит, как Хоттабыч в том кино.

В сенях студёно. Там ведро с водою.

Попьёшь – ангиной захвораешь враз.

На кухне мама со сковородою – 

Она нажарит семечек сейчас. 

Те семечки так пахнут – на всю хату!

Их с хлебом можно есть, со скорлупой!

О них я расскажу своим внучатам, 

Жующим хлеб неведомо какой… 

Как видно: симптоматичный образец вольного языкового перевыражения с элементами мистификации («Попьёшь – ангиной захвораешь враз…», «… о них я расскажу своим внучатам, жующим хлеб неведомо какой…»), а также безусловным изменением строфики поэтического текста, напряжён калькированными украинизмами: 

«На пол – доливку – стелется рядно.», « Попьёшь – ангиной захвораешь враз.»…

В сумме, всё это можно зачислить в категорию «Пересказа».

Тут, наверное, стоит заметить, что поэт и переводчик росли и воспитывались в одной языковой среде. Николай Тютюнник родился и провел ранние детские годы в селе Банкино Вейделевского района Белгородской области. Его же ровесник, Вячеслав Колесник, жил в соседнем селе Галушки и учился в Банкинской школе. Затем семья Тютюнников переехала в Украину. Так что познакомились только много лет спустя, по интернету. И почувствовали родство творческих душ.

Небезынтересно, что по-своему оригинальная, достаточно редкая литературная способность к субъективному пересказу текстов с одного языка на другой явилась, видимо, одной из причин, что подвигли Вячеслава Колесника – члена Союза писателей России, лауреата нескольких престижных литературных премий, свой творчески активный дар обратить к  молодому подрастающему поколению…

В качестве итога замечательного подвижничества литератора явились на свет: проза для юношества, детские стихи и сказки, поэтически пересказанные на русский язык с оригиналов украинских детских писателей: Г. Фальковича, А. Костецкого, О. Головко, Вл. Чубенко, Н. Кульской, А. Устименко, А. Черныша, Н. Марченко, Т. Коломиец, Р. Скибы, Е. Эрато…

И это не полный перечень творческих наработок известного детского писателя из Белгорода.

В этой связи надо отметить очень неплохие поэтические переводы В. Колесником стихотворений пейзажной тематики с украинского языка Н. Тютюнника в «Заоблачных журавлях»…

Ограничусь двумя фрагментами из книги:

Жовтий світ (М. Тютюнник)

І знов мене веде дорога в ліс.

Вітрець доносить гавкітню собачу.

Перебіга через шосейку лис –

Такий рудий, на жовтому й не вбачиш...

Осеннее (В. Колесник)

Осенний лес. Пьянящая краса.

Собачий лай сюда доносит ветер.

Вот промелькнула рыжая лиса –

Её окрас на жёлтом неприметен...  

Или:

Осіннє вогнище (М. Тютюнник)

Схилилася під зазимком трава,

Поснули вже і яблуні, і сливи…

Лиш вогник на хвилинку ожива

І язичок показує грайливо.

Осенний костёр  (В. Колесник)

Поникли травы. Заморозки близко.

Сад до весны уснул – всему свой срок.

А мой костёр, гляжу, вдруг оживился…

Вдруг показал мне алый язычок.

Здесь надо бы остановиться, и вспомнить известное положение, сформулированное Иосифом Бродским: «Поэзия – одна из сторон души, выраженная языком».

Удалось ли языком переводчика передать поэтический дух оригинала, чувственную глубину интонационного строя в поэтических образах Н. Тютюнника?!

В лирике пейзажного жанра, в описательно-бытовой части поэтического содержания – в теме типичной для сознания детского писателя, для его поэтической манеры, – безусловно, удалось! 

Однако, в большинстве своём, стихотворный цикл на украинском языке Николая Тютюнника, представленный в книге, следовало бы рассматривать с позиции «жанрового сдвига» в «перевоссоздании по болевым точкам» темы, чувственное основание которой не поддаётся никакому перевыражению языком. 

Я позволю себе предложить читателю оценивать содержательную себестоимость поэтических образов в стихах украинского оригинала исключительно с точки зрения историко-биографической судьбы автора.

Призываю «прочувствовать, чтоб понять даже самое название книги – «Заоблачные журавли»!

Возможно, для кого-то название покажется несколько тривиальным, несмотря на поэтический флёр, однако не следует торопиться с выводами!

Действительно, казалось бы, какой может быть особый смысл в метафорическом образе «Заоблачных журавлей»?!

У многих народов мира журавль – есть священная птица, посредница между мирами: земным, небесным и потусторонним, в различных аспектах к традиционным особенностям культур. 

Так воображением древних египтян журавль был приближен к Богу Ра, и олицетворял собою птицу Солнца, едва ли не душу самого Ра.

У славян же, напротив, с приближением зимы посланница Божья осуществляла связь земного мира и мира усопших – крылатый сакральный символ осенней тоски по родному краю…

Мне не хотелось бы с головой погружаться в сточные воды криптологических размышлений на предмет мифологии образов, изрядно исследованных специалистами всего мира. Однако, «крылатый символ» у Тютюнника, как и вся последующая поэтическая сюжетика книги, в контексте драматических событий последних шести лет на Донбассе, на родине поэта, приобретает совершенно иной характер мироощущения. 

Из-за военных действий поэт оказался за пределами родного города, испытав все превратности бытового и психологического неуюта кочевой жизни.

Одноимённое с названием книги стихотворение – по сути своей печальный лейтмотив всего сборника, его болевая точка, его «голка в серцi»:

Захмарнi журавлi (М. Тютюнник)

О, як кричать захмарні журавлі, 

Немов віщують про своє нам горе! 

Летіти і не бачити землі – 

Це як над сірим і суворим морем. 

Почуєш і зупинишся умить, 

Відпустиш навіть знайдену вже риму. 

І щось в душі так гостро защемить, 

Немов її прищемлено дверима. 

А тут іще й тумани залягли, 

Відомо всім: де тонко – там і рветься…

І крик отой, оте сумне «курли!», 

Ще довго буде як та голка в серці! 

Заоблачные журавли (В. Колесник)

В заоблачье курлычат журавли. 

О, сколько в голосах их слышно горя… 

Не видно из-за облака земли – 

Как будто бы летят над серым морем. 

Их крик поэта вдруг остановил, 

Строка оборвалась, и слов не стало. 

Поэт на сердце руку положил – 

Оно то замирало, то стучало. 

А тут ещё туман густой упал, 

Укрылось всё земное пеленою. 

И долго ещё скорбный крик звучал, 

Вонзаясь в сердце острою иглою... 

Есть ещё одна болевая точка: в подтексте стихотворения «Стежки дитинства», где сердечная боль настоящего в «критической массе» с ностальгической памятью детства кажется надорванным рефреном, проходящим по всему стихотворному циклу «Заоблачных журавлей»:

Так хочеться потрапити в Донбас, 

І я вві сні туди збираюсь швидко, 

Й прямую в тому напрямку, й щораз 

Та стежка обривається, як нитка!  («Стежки дитинства»)

Нотками скорби и отчаянья наполнена последняя строка стихотворения, где «… стежка обривається, як нитка!».

Подобно прощальному курлыканью журавлей, неповторимому в своей безысходности, простодушный поэтический образ разве не побуждает задуматься о чём-то важном и вечном?! 

Говоря о практике перевыражения поэзии с «языка объекта» на «язык переводчика», следует помнить, что дело поэтического перевода несмотря на свою древность весьма многосложное, особенно в границах родственных языков.

Подобную несообразность для переводчика можно объяснить тем, что лингво-ассимиляционные процессы внутри единого поля исторического взаимодействия этнически родственных народов (в нашем случае восточных славян), на самом деле актуализируют лишь формально-бытовые коммуникативные свойства языков, почти не затрагивая глубинных культурополагающих отличительных констант национального сознания – его фенотип.

Невольно возвращаясь в мыслях к «книге книг» – Библии, впору воскликнуть: воистину энергоинформационный потенциал всякой нации – «святая святых» от Бога, от того ветхозаветного момента когда люди перестали понимать друг друга, заговорив на разных языках!..

Виталий Свиридов,

 член Межрегионального союза писателей,

лауреат литературных премий имени Владимира Даля, 

имени Бориса Горбатова, 

имени Владимира Гринчукова