Повесть Луизы Марлов "Её духи назывались "Я вернусь" 

в переводе Владимира Спектора
 
«Благословите дорогу, она кажется столь же длинной, сколь и короткой»

 ПРОЛОГ

Свеча, с которой я вышла из церкви после окончания церемонии, всё не гасла. Глядя на нее, я подумала: «Может быть, в этом пламени продолжается твоя жизнь?». Мне кажется, я и вынесла эту свечу за пределы церкви в надежде оживить тебя, Романа. Именно тогда, с того самого момента, я, похоже, ощутила поддержку твоего мужа, тоже раздавленного горем, и поняла, что наши дороги будто соединила невидимая рука.
  Долгие месяцы после твоей смерти я училась узнавать тебя по самым малым деталям. Мне стали близки твои вкусы и предпочтения: (телячья печенка по-английски, желтые безвкусные конфеты „Вертер”, шоколадные флорентинки, лакричные палочки, которые ты жевала в аэропорту), твоя боязнь туннелей и мостов – сколько этих схожих с моими черточек было скрыто прежде. Открытие за открытием, день за днем, мы все больше прорастали друг в друга, все теснее сплетаясь, ты и я, ты и он, он и я. Все перепуталось. Казалось, ты постоянно была с нами, словно мой незримый космический двойник.
Наши слезы и смех смешивались, вызывая в памяти твой образ, ты повсюду была с нами во время нескончаемых бесед. Так, глядя со стороны, легко, без видимых усилий (помнишь, как я спрашивала тебя несколько раз, нет ли у Нильса брата?), я незаметно проскользнула в твою жизнь. 
Кстати, именно по просьбе его матери я однажды взяла билет на рейс Женева-Люксембург и вошла в дом, где жила ты и где он так тепло встретил меня.
Дом совсем не изменился, он остался прежним, каким я помнила его в счастливые годы. Каждое мгновение я представляла, что ты вот-вот появишься, словно тень из недавнего прошлого. Мне было тяжело осознавать, что здесь больше нет тебя, невозможно было заполнить пустоту, оставшуюся после твоего ухода. Заменить чем-то твою любовь, присутствие, улыбку.
Первый осмотр дома меня ошеломил. 
Тысячи воспоминаний постоянно сопровождали меня. Голландский молочный кувшин, подарок моего отца на твою первую свадьбу, гордо возвышался на буфете возле серебряного кипятильника, преподнесенного по случаю твоего брака с Нильсом. Мне было всё знакомо до мельчайших подробностей. 
Пепельница, плед и подушка, небрежно брошенные на диване, праздничная фотография на камине – все они вновь напомнили о недавнем празднике, о подарках к его шестидесятилетию...
На тумбочке возле кровати лежали любовные романы, на их закладках были картины Климта, к которым ты тоже питала слабость. 
На подоконнике были сложены медицинские, гомеопатические книги, пособия по борьбе со стрессом. Я и не знала, что тебя интересовали подобные вещи.
В ванной, у зеркала всё так же стояла деревянная фигурка ангелочка. Я хорошо помнила эту вещицу в пастельных тонах, которую привезли из Португалии много лет назад. Вот ароматическая свеча, а там подсвечник - все напоминало о тебе. Среди незакрытых тюбиков помады и больших кисточек для пудры витал запах твоих духов из едва початого флакона. Твой пеньюар из светло-оранжевого шелка висел на крючке, господствуя над парой уютных тапочек того же оттенка.
Гостиная сохранила следы твоего первого брака: множество посуды, цветочные горшки, хрустальные вазы. Потемневшее серебро, твои фотографии, мгновения ушедшего счастья… А рядом – твои любимые диски и книги, у тебя всегда был хороший вкус.
На письменном столе я нашла записку, где твоей рукой на бланке какого-то отеля с золотой эмблемой было написано: «Благословите дорогу, она кажется столь же длинной, сколь и короткой»

Может быть, ты написала это во время одного из переездов, ожидая очередной рейс в аэропорту?
Твой отъезд был внезапен, на столе остались разбросанные бумаги: рождественские открытки, на которые надо было ответить, письма детей и несколько счетов. Фотографии с праздника во дворце Мюсбах украшали угол стола. Ты собиралась отнести негативы фотографу. 
Целый год после твоей смерти я смотрела, как пыль покрывала стол, как постепенно желтели фотографии, обтрепываясь по углам. Я еще долго ни к чему не притрагивалась, сохраняя все так, как оставила ты, чтобы не ранить чувства тех, кто жил в этом доме. Наша жизнь вращалась вокруг тебя, ты была повсюду.
Я следила, чтобы твою одежду не испортила моль, твоя комната оставалась святилищем, в которое я не осмеливалась войти. Раньше я часто ночевала здесь, когда приезжала в гости. Ты ведь при жизни спала отдельно от мужа, чтобы не слышать его оглушительный храп.
В морозильнике всё ещё хранились любовно приготовленные тобою блюда. Иногда мы размораживали их. Вот твое фирменное: суп из листьев какого-то овоща, который исчез с тех пор, как ты умерла. 
Вот бутылки из погреба: осталось только красное вино, которое тебе не нравилось, да ещё «Петрюс»… для супа. Ты не жалела его, как, впрочем, и всё остальное.
Сорная трава заполонила твой огород, он был весь усыпан сухими листьями, растения тоже, как видно, нуждались в твоей заботе. Я убрала опустевшие горшки с террасы и высадила новые цветы в кадках перед домом. 
Мне было нелегко жить в этом доме: ты была повсюду, но, всё же, не это было главной проблемой.
Мне пришлось выстоять против сплетен и злых языков, которые шипели, что я появилась здесь ради денег, ради его наследства. 
Твои дети ненавидели меня. Они даже перестали общаться со мной, и это после тридцати лет мирной, монотонной жизни. Твои друзья вели себя так же. Некоторые четко давали мне понять, что я всего лишь самозванка.
Серые будни омрачал процесс о наследстве, адвокаты принялись за работу. Твои сыновья оспаривали завещание, они не нашли ничего лучше, чем подать в суд на своего отчима. Это, кстати, было нетрудно, ведь он оплачивал их учебу на юридическом факультете в течение долгих лет. 
Дочь Нильса, лишившаяся матери в возрасте четырёх лет, и которую ты воспитала, как родное дитя, окончательно потеряла голову. В постоянных депрессиях, болезненная, она воспринимала меня с большим трудом.
Твой муж, с головой ушедший в работу, чтобы забыть о своем горе, не вылазил из бронхитов, которые только усугубляли его состояние.
Твой пес Альф, большая бельгийская овчарка с длинной шерстью, ходил за мной по пятам с полными грусти глазами. Он пытался сбежать, в надежде найти тебя в лесу или в винограднике недалеко от дома. Однажды он сжевал великолепный шелковый ковер в твоей спальне, который хранил твой запах и разорвал шторы. Я привела его к твоему ветеринару, который тоже начал рассказывать о тебе. Я вышла из его кабинета с карманами, полными гомеопатических шариков против хандры и печали. Врач их рекомендовал для собаки, но они бы пригодились и ее хозяину.
  По просьбе твоего мужа я начала носить одежду в твоем стиле: элегантный крой, гардероб, о котором я раньше могла только мечтать: множество кашемировых вещиц всех цветов, кружево, шляпы, мягкие ткани – все это я выбрала бы и сама, будь у меня такая возможность. Сходство наших вкусов в одежде было просто невероятным.

В его семье путали наши имена. Мать и сестра называли меня Романой, предлагая чай с флорентинками, которые ты так любила. Они и не подозревали, что это были и мои любимые конфеты. Впрочем, им это было безразлично.

В ресторане твой супруг мог с закрытыми глазами заказать блюдо для меня, после того, как обнаружил, что мы были «точными копиями», настолько совпадали наши вкусы!

Мы стали встречаться в компаниях с людьми, которые тебя знали, и я все больше узнавала подробности твоей жизни. Я стала постигать её. Когда мы навещали ваших друзей, некоторые плакали, вспоминая тебя. 
Каждый раз он представлял меня как «кузину моей жены», как будто мое присутствие требовало объяснения. 

Твой дух сопровождал нас как невидимый флер, обволакивавший меня, как только я выходила из твоего дома.

Я ездила в машине, которая все еще была зарегистрирована на твое имя, кассета «Роман Софи» в магнитоле была остановлена на том месте, где говорилось о жизни после смерти. Это был как будто твой голос, раздавшийся с небес, когда я включила первый раз старенький кассетник твоего «Рэндж-Ровера».

Письма в твой адрес приходили еще долго, будто адресованные призраку, твое имя было написано на фасаде дома невидимыми буквами.

Мы украшали рождественскую елку шариками, которые выбирала ты. Но картонные коробки с нарисованным на них Дедом Морозом, которые ты когда-то наполняла подарками для детей, пустовали. Под громадной, остро пахнущей смолой, голубой елью, срезанной накануне в заснеженном лесу и с трудом перевезенной на крыше твоей машины, лежали скромные подарки в красной и золотой фольге. Сквозь запотевшие окна гостиной на нас укоризненно смотрели деревянные глаза рождественских фигурок, которые ты вырезала своими руками. Наверное, они ждали, что вот-вот появишься ты, словно в сказке: принцесса будет с минуты на минуту.
 Они не были единственными, кто ожидал тебя в тот вечер. Это первое Рождество без тебя, в доме, столь прежде оживленном, прошло в очень торжественной и чопорной атмосфере. Рождественские песенки давались нам с трудом, слезы постоянно наворачивались на глаза.

Мы провели отпуск там, где любила бывать ты, где все еще витала твоя тень. Там мы встретили ваших друзей, с которыми поужинали на пляже в лучах закатного солнца. В твоей сумке для гольфа валялись мятые странички с пометками о результатах давно забытых игр. На дне сумки рядом с носками остались комочки земли из дальних краёв, где ты играла в гольф прежде.

 Ты жила рядом с нами, твое имя постоянно на наших губах, как основа нашего союза.

Для того, чтобы не раствориться в тебе полностью, я решила свить свое собственное гнездышко и оживить, по-своему, этот дом, застывший во времени.

Мы перекрасили стены, убрали шторы, однако все в этом доме, от погреба до чердака, по-прежнему хранило следы твоего присутствия.
 
Этот чердак - мы убрали из него твои детские вещи. Фисташковый комод из твоей детской, кровать и книжный стеллаж. Я снова погружалась в бездну твоего прошлого: твои термобигуди, массажный валик, бумажные птицы времен твоей свадьбы… На пыльном и душном чердаке я нашла кучу бумаг из прошлого. Они были здесь еще до твоего появления в этом доме: нотариальные акты, пожелтевшие планы, письма, относившиеся к первому браку. Тогда я поняла, что эти годы ты прожила так же, как и я. Наши пути совпадали даже в этом. 

Чтобы продолжать жить в этом доме, мне нужно было стереть твои следы с моего пути. Входя в твою роль, я, словно, обрекала себя на гибель: погребенная заживо, прочно заякоренная к месту, которое я не выбирала. Чтобы выжить, я должна была похоронить тебя во второй раз, внутри себя. Я должна была, во что бы то ни стало, стать самой собой, меня звали Луиза, и, хотя наши прапрабабушки приходились друг другу родными сестрами, мы были двумя разными частицами вселенной.

Обстоятельства оказались сильнее меня. Но они подтверждали мою правоту.
Лишенная права внести свою атмосферу в этот дом, я видела только один способ создать пару, о которой я мечтала, которую, как мне казалось, я заслужила:

- либо следовать за твоим мужем в бесконечных поездках, с чемоданами в руках, уставая, переезжая с места на место, из отеля в отель, не оставаясь более двух ночей в одной и той же постели, и все более теряя себя в попытке найти жизненное пространство, где я бы могла жить в гармонии с собой;
- либо уединиться на далеком острове, где я поселилась незадолго до твоей смерти, живя надеждой, что он ко мне когда-нибудь присоединится. 

Мое желание стать его второй половиной постепенно заставило меня отдалиться от самой себя. Дело было не в той роли, которую я должна была играть, и не в тебе, а скорее в отношениях между нами. Чтобы заставить любить себя, я должна была исчезнуть, как личность. Оставаясь собой, я теряла его.
Моей жизнерадостности, моей силы, моего мужества, моей надежды не хватало.
Прошло почти три года, прежде чем я поняла, что ради того, чтобы жить, мне нужно уехать из этого места и перестать, наконец, быть тобой. Я предлагала десятки домов в разных городах, помимо прочих вариантов, но так и не смогла ничего изменить. 
Три года пролетели, как и не бывало. Ты ушла, и все же, ты была везде. Моя мебель стояла рядом с твоей, но на чердаке пылились коробки, набитые твоими реликвиями. Вот так мы и встретились вновь: ты, покинувшая этот мир, и слабое подобие меня, объединенные одной и той же жаждой идеала.

Настал час, и я уехала, так и не погасив огонь несбывшихся желаний. Мечты остались мечтами. Всё, меня там уже не было. Я, наконец, покинула твою жизнь, вновь обретая самое себя, тем самым, теряя его любовь. 
Птицы, улетевшие много лет назад, возвратились в свое гнездо, прежняя семья восстановилась.

Возможно, я была слишком хрупкой... Разочаровавшись, я утратила иллюзии. Я не смогла найти счастье, играя чужую роль.
Прощай, моя кузина, я любила тебя. Быть может, мы встретимся в следующей жизни. Сегодня я больше, чем когда-либо, ощущаю нашу общность. И ещё я думаю, что тоже очень полюбила этого мужчину. 

Межев
Написано в день, когда тебе должно было исполниться 60 лет, далеко от тебя, вдали от него. 

ВОСПОМИНАНИЯ
Сегодня 2 марта 2003 года, третья годовщина твоей смерти. Мне кажется, ты умерла во второй раз. Я снова возвращаюсь назад к тому, с чего это все началось, к моменту, когда я увидела тебя в первый раз, примерно 50 лет тому назад. 
Это случилось в Гульпене, на юге Голландии, в деревушке, где мой прадедушка когда-то был бургомистром. У него было 18 детей. Говорили, что на закате своих лет он плохо видел. Опираясь на тросточку, ближе к вечеру он прогуливался по деревне, и, заслышав знакомый детский голосок, всегда спрашивал, гладя ребенка по голове: «ты из семьи Марлов?». Если ответ был утвердительным, он приказывал малышу вернуться домой. Самый младший ребенок в семье, любимчик Гарольд, женился в первый раз в возрасте сорока восьми лет на… своей чересчур пышной гувернантке. Мне рассказывали, что на следующий день после брачной ночи у счастливого жениха оказалось два сломанных ребра.


  Там мы собирались всей семьей за праздничным столом. На меня произвела сильное впечатление многочисленность нашего клана. Его герб был гордо выставлен напоказ: три мыши на мешке с мукой, в память о знаменитом предприимчивом деде, который сколотил капитал на зерне, но затем, увы, обанкротился. Запутавшись в хитросплетениях нашего генеалогического древа, я не совсем понимала, кто есть кто в этой семье и как я должна была их называть.

Мэрия, где по обыкновению произносились все торжественные речи, находилась в центре деревни, в окружении домов с узкими фасадами и чердаками. В нескольких шагах от мэрии находилась гостиница «Гуден Леев», «Золотой лев». Стоял погожий морозный денек, мы радовались яркому солнышку и предстоящему обеду. Я заметила тебя сразу же, с того момента, как приехала сюда.
На тебе было красное платье, ты сидела на краешке дивана в глубине зала. Рядом с тобой сидел устрашающего вида человек - внушительный мужчина в очках с толстой темной оправой - кузен моего отца из Германии, как мне объяснили позже.
Человек с двойным подбородком и необъятных размеров животом, говорил на непонятном языке. Мой отец без труда общался с ним и с тобой, он что-то говорил, и ты, кажется, понимала его. Мне сказали, что ты была дочерью этого важного господина. Я еле выдавила из себя подобие улыбки. На мне были грубые белые хлопчатобумажные носки и юбка из жесткой шотландки поверх панталон.
Мы выпили аперитив в честь такой первой большой семейной встречи, сидя за столиками, накрытыми ковровыми скатертями. Мягкий свет лился из огромного абажура, прикрытого тканью. В воздухе витал запах можжевельника. 
Серебристые кусочки сельди, нанизанные на деревянные шпажки, предваряли появление «биттербален», - маленьких мясных шариков с золотистой поджаристой корочкой, которые подавались с овощным рагу, - всё это ещё благоухает в моих воспоминаниях.
Но вот, что еще было на том дивном обеде, я уже начала забывать.
Да, после кофе, которое подавали с ликёрами, мы отправились на прогулку и не куда-нибудь, а на кладбище, чтобы отыскать среди старых камней имена каких-то загадочных для меня людей, ставших легендой нашего семейства. Укутанные в пальто с капюшонами, мы шли под руку по этому кладбищу, где осенний туман создавал особую атмосферу, в этом мрачном и, несмотря на обилие желтых и белых хризантем, угрюмом месте, казалось, забытом богом и людьми.
 Спустя много лет, посетив твоего брата в Мюнхене, я случайно обнаружила камень, который мы тогда так тщательно разыскивали: он украшал участок его сада, уже, кстати, после того, как аренда места на кладбище вступила в силу. Какая странная мысль, - разместить кусочек кладбища в своем саду.

На семейных застольях, ставших потом регулярными, мы уже могли не только обмениваться улыбками, но и немного общаться. 
 К тому временем, побывав в Канаде, я уже слегка освоила язык Ее Величества, и теперь мы могли обменяться парой фраз по-английски под чутким присмотром наших родителей.
Перед этим мы провели девять месяцев вдали от родины: отец пытался заниматься экспортом голландских продуктов. Но они не пришлись по вкусу канадцам, пришлось свернуть дела и возвращаться домой. На борту огромного трансатлантического лайнера, в его толстом чреве, стояла наша новая американская машина, рядом - сорок семь сумок и чемоданов и пианино из чудесного орехового дерева!
Вернувшись домой, я нисколько не сожалела о тех заокеанских воскресных прогулках на пронизывающем холоде вдоль пустынных площадок для гольфа, когда у меня мёрзли ноги и руки, ни за классными комнатами американской школы, где мальчиков и девочек обязательно сажали за разные парты.
Итак, встретившись во второй раз, я уже могла сказать тебе «до свидания» по-английски. Твоя мама обняла меня и поцеловала влажным и каким-то колючим поцелуем, а папа железной хваткой пожал мою руку.  
Зная о том, что мы были «кузинами в квадрате», мы попытались вместе исследовать наше генеалогическое древо. Я была так рада узнать тебя поближе, ведь раньше среди моих знакомых были, почему-то, в основном, мужчины.
Между прочим, наши отцы впервые увидели друг друга у тети Шарлотты, в Германии, где оба кузена в коротких штанишках проводили каникулы под сенью вишневых деревьев, вдали от шума большого города. Мой отец с удовольствием вспоминал об этом времени, а тётю свою просто обожал и часто рассказывал о ней. 
Какой неожиданностью для меня было обнаружить её портрет спустя пятьдесят лет. Красное платье, живой взгляд притягивали внимание. Глядя с портрета, бабушка, словно, украдкой наблюдала за тем, что происходило в доме, где жила ты. 
Шли годы. Я больше не получала от тебя новостей. Всей нашей большой родне, видимо, надоели эти встречи, на память от которых осталась лишь старая кинопленка, хрупкая и ломкая от многочисленных просмотров на домашних кинопроекторах. Она дополняла фотографии, пылившиеся в альбомах, спрятанных далеко на чердаке. Они тоже хранили мгновения нашей жизни, сопровождая её крылатыми взмахами фотоснимков, похожих на приколотых к страницам альбомов бабочек.
Твои родители связались с нами через несколько лет, когда мы уже жили в Швейцарии, переехав туда из Венгрии после событий 1956 года. Мой отец боялся вторжения русских. Все, кто мог эмигрировать в то время, уехали и устраивались на берегу Женевского озера. Дети могли продолжать учебу в Международной Школе Женевы или Лозанны.
Речь шла о том, чтобы найти для тебя образцовую школу, где бы ты могла получить хорошее образование, чтобы впоследствии стать настоящей светской дамой, эдакой «комильфо». Помню, как жарким днем мы ехали в нашей красно-белой машине по извилистой дороге вдоль Женевского озера, разыскивая эту школу-мечту, в стенах которой должна была стать той самой идеальной дамой.
 Припоминаю огромное здание с залами, украшенными деревянным орнаментом, куда сквозь широкие квадратные окна проникали яркие лучи августовского солнца. Из окон виднелись пароходы, проплывавшие на фоне далеких гор… Я думала, что ты будешь счастлива в Тэритте, так же, как и я в своей женевской школе.
  Лыжные прогулки в Гштадте, вылазки по магазинам в Лозанне – всё это было приметой тех лет. В международном пансионате я оказалась позже, когда там проводили конкурс «Лыжи и Интеллект», на котором встречались ученики из разных школ. Мы катались на лыжах, и рядом, неподалеку от водуазских Альп, был гигантский слалом. 
Во время наших поездок на каникулах в Голландию и Женеву, мы несколько раз останавливались в Мюнхене, в доме, где прошло твое детство, и где нас постоянно угощали кофе со сливками и нескончаемыми пирожными. Эта остановка в центре серпантина со старым щебеночным покрытием во время путешествия из Швейцарии на родину и обратно всегда была желанна. Вы встречали нас как дорогих гостей. Туда мы везли швейцарский сыр, а по возвращении в багажнике возлежал солидный круг «гауды», что каждый раз вызывало нездоровое любопытство у сотрудников таможни. В конце лета под летними вещами, колготками, зонтиками мы аккуратно прятали в багажнике новые модные осенние наряды, пока еще великоватые на меня, и такие же туфли. Увы, таможня всегда усердна не там, где надо. Когда же мы оставались в Женеве, чтобы успеть подготовиться к экзаменам в международной школе, мои родители отправлялись в гости без нас.
Однажды, во время подготовки к осенним экзаменам, мой отец, которому нравился запах твоих духов, подарил мне такой же флакончик. Духи назывались «Я вернусь».
Темно-синий флакончик манил, он был таким маленьким, плоским, с крохотным позолоченным колпачком. Мои первые духи, выбранные моим отцом, пахли тобой, моя далекая кузина, а ты к тому времени уже была чуть больше женщиной, чем я. Таинственный флакончик благоухал, и я немедленно надушилась своими первыми духами, этот запах преследует меня до сих пор.
 Мне казалось, что он окутывает меня облачком женственности, которой мне так не хватало. Каково же было мое разочарование, когда после моего триумфального появления в гостиной, мои братья спросили, кто это разлил средство от моли!!! Кажется, и отец их поддержал… «Комплимент» был ужасен. Даже вспоминать об этом неприятно.

И ещё одно тяжёлое воспоминание. Из Германии пришла открытка с черной полоской. Это было сообщение о смерти твоего отца. О том, каким он был важным и известным коммерсантом, свидетельствовали горы цветов на могиле, а также внушительное количество некрологов и всевозможных речей, произнесенных на похоронах. 
Твой первый брак прошёл для меня незамеченным, может быть, я была слишком занята, чтобы интересоваться чьими-то делами, ведь я и сама совсем недавно вышла замуж. Так получилось, что следующие несколько лет мы с тобой совсем не общались. Тебя тоже не было на моей свадьбе - мы жили слишком далеко друг от друга.
Прошло время, и я узнала от родителей, что у тебя нелады в семье, ты осталась одна с тремя детьми и пособием в 600 немецких марок на все про все. Кажется, твой старший принимал наркотики, второй, сидя без работы, разбил вокруг дома оригинальные цветочные клумбы, а младший хотел стать музыкантом.
Так сложилось, что примерно тогда же и я осталась сама, хотя и в немного лучшем материальном положении, получая пособие на детей. Однако мне тоже пришлось подыскивать работу. Дипломы, полученные в университете, мало чем помогали. Такая женщина, как я, со «слишком высокой квалификацией», по словам специалистов по персоналу, могла получить только мелкую временную работу, после чего должна была существенно улучшить навыки печати на курсах под присмотром строгих и сварливых дам. 
Наши браки и разводы были вполне банальными. Мы даже и не подозревали, насколько наши судьбы были похожими даже в этом.

Однажды ты позвонила, чтобы сообщить: у тебя появился друг, и отныне Лозанна для тебя звучит так же романтически, как, скажем, Париж. О, я стала надеяться, что теперь ты заглянешь ко мне в одну из твоих поездок в страну Вильгельма Телля. Конечно же, нам было, что рассказать друг другу, теперь уже на французском языке, который стал почти родным благодаря твоему пансионату для благородных девиц. Когда ты позвонила мне, чтобы сказать о своём новом замужестве, я жутко обрадовалась, - наконец-то мы сможем видеться чаще. Увы, этот брак не состоялся. Швейцарского друга не устраивали твои дети. Чуть позже, соседи познакомили тебя с Нильсом, и это была любовь с первого взгляда, просто, как удар молнии. Но блистательный незнакомец почему-то не внушал доверия твоим родителям - они попросили моего отца навести справки об этом типе. Однако отец отказался от этого в высшей степени деликатного задания. Впрочем, ты всё равно тогда проигнорировала мнение родителей...

А я вновь не смогла приехать на твою свадьбу – всё время забирали заботы о хлебе насущном - после развода они упали на мои плечи.


Рассказывали, что на свадьбе ты была в чудесном, жемчужно-сером платье, которое придавало тебе просто царское величие. Шею украшало бриллиантовое колье, доставшееся тебе в наследство от дальней тетушки. Ты обожала это платье, и позже надевала его на все праздники. Я нашла его на чердаке, рядом с бумажными голубками.

Джазовый оркестр, море цветов и бумажные птицы, это были приметы вашей свадьбы. Птиц я позже случайно нашла всё на том же чердаке. Вы танцевали до поздней ночи под песни Синатры, и, наконец, под утро, ты упала со стула у стойки бара, - хмель и усталость сделали своё дело.

Кстати, у меня тоже была довольно продолжительная любовная связь после развода, и мой друг, как и твой любовник, в конце концов, предпочел другую, у которой не было детей. Господи, что они против них имели? Просто они были обыкновенными эгоистами и хотели, чтобы мы были, словно куклы с витрины брачного магазина, или как новенькие монетки в их бумажнике. 

Позже я встретила одинокого египтянина, для которого мои дети не были помехой. Мне вспоминается один из уикэндов, проведенных в Зарматте, где апрельское солнце просто обжигало кожу во время пеших прогулок в Корвин. На границе с Италией мы выпили крепкого кофе и отведали мортаделлы с хлебом, а потом принялись за спагетти с морскими деликатесами.
 Вернувшись в гостиницу, заказали уксус, кубики льда, а также ложку, которую метрдотель, озадаченный нашей просьбой, подал в спальню на великолепном серебряном подносе. Смотрел он нас при этом с нескрываемым изумлением. Серебряная ложка, гордо возвышавшаяся на подносе, понадобилась, чтобы с ее помощью осторожно залить в ухо охлажденный уксус, смешанный с водой. Этот рецепт бедуинов против солнечного удара оказался действительно эффективным. В общем, было весело.
Эта поездка с неизменным льдом и уксусом была продолжением целой вереницы экскурсий в жаркие страны с их древней и загадочной историей. 
Мы побывали в Долине королей, провели несколько часов, которые показались вечностью, под крышей одного из немногих сохранившихся храмов. Мы наблюдали пустыню, путешествуя вдоль Нила, водрузив на головы традиционные пробковые шлемы. 
Я стала постигать психологию Востока, которая так сильно отличается от всего, что мне было известно ранее. Я ощущала силу, которую источали древние камни, и пыталась понять, как же можно было построить эти гигантские пирамиды.

Мы любовались потаёнными богатствами этой древней земли, шагали по извилистым дорогам Синая, заходили в монастыри, плавали вместе с рыбой-Наполеоном и другими потрясающе многоцветными обитателями Красного моря. 

Мы открыли для себя башни Абу-Симбел в первый день весны, поднявшись рано утром, чтобы увидеть их в лучах восходящего солнца, позолотившего статуи, расположенные на фасаде храма, в то время как множество других, более мелких изваяний оставалось в тени. Нас охватил поистине священный трепет от созерцания этого совершенного творения давно исчезнувшей цивилизации.
А какими прекрасными и манящими казались далекие острова, утопавшие в зелени! Мы плавали в сумерки в фелюге по Нилу, совершали увлекательные прогулки на верблюдах в безветренные дни: эти «четвероногие друзья» заметно раздражались, когда острые песчинки, поднятые ветром, попадали в их широко раскрытые ноздри.
О, эти египетские гостиницы с гудящими вентиляторами, обдававшими тёплым воздухом запыленных и уставших туристов. Мы пили чай, сидя на террасах в плетеных креслах, напоминавших о славном добром колониальном прошлом. А потом ждали наступления ночи и долгожданной прохлады, созерцая солнце, клонившееся к закату над Нилом на фоне пустыни.

Вы приехали из Германии, чтобы поприсутствовать на моей свадьбе с этим рыцарем пустыни. Был холодный февраль, и снег, укутывающий белым покрывалом деревушку, раскинувшуюся вокруг Православной церкви в Шамбези, был незаметен на накидке новобрачной. Накануне мне даже пришлось купить себе кремовые ботинки, отороченные мехом, весьма подходившие к моему наряду, в котором ощущались турецкие мотивы. В них я спускалась, не рискуя упасть, по скользким ступенькам к погребку, где должна была состояться церемония.
 Вы, кажется, обменялись улыбками с моими братьями, делясь мнениями о том, как долго просуществует наш союз, еще не скрепленный брачными узами. А мы в тот момент с моим будущим мужем сражались со свадебными венками, украшенными длинными лентами, которые всё время заплетались, нарушая строгость церемонии, когда нужно было идти по кругу в этом зале, пропитанном запахом благовоний, куда дневной свет проникал только, изредка, когда открывали массивную дверь.
У меня осталась на память фотография, сделанная в стиле 20-х годов. На ней наши семьи, в длинные пальто, стоят полукругом, а обстановка чем-то напоминает царские покои.
Мне показалось, что вы остались голодными на вечеринке, которую мы устроили после церемонии у нас дома. Блюда с восточными угощениями опустошались на пути к вашим местам за столом. И потому праздник завершился ещё одним сытным обедом у моих родителей, которые жили неподалеку в загородном доме. Уже оттуда мы пошли погулять и заодно зайти в бар попить кофе. 
Тогда, после второго замужества, несмотря на то, что мы жили достаточно далеко друг от друга, наши контакты возобновились.

Я узнала, что одного из твоих сыновей зовут Яном. «Моего тоже»,- сказала я. Второе имя моего сына было Алоис, которое было дано в честь моего отца, а также моего брата, его крестного отца. К моему огромному удивлению, ты сказала: «и я тоже добавила это имя к имени моего сына". 
Прошло не так уж много времени после смерти того человека в больших очках, и в знак любви к дяде Алоису, ты тоже решила назвать так своего сына. Более того, наши мальчики родились с разницей всего три месяца.

Когда твой новоиспеченный муж Нильс узнал о таком «сходстве», он предложил организовать встречу двух «кузенов», чтобы, тем самым, укрепить семейные узы. Было бы хорошо, если бы контакты продолжились в третьем поколении, и мы обе надеялись, что они тоже получат такое же удовольствие от общения, как наши отцы, как ты и я.

Итак, я села на самолет, который летел в Вену. Через мою руку перекинуто золотистое вечернее платье, отороченное черными перьями, которое я накануне, в спешке, одолжила у соседки. Чёрт возьми, я слишком поздно поняла, что платье из тафты и розового тюля, с верхом из черного бархата, подготовленное мною заранее, за несколько недель до поездки, не соответствовало правилам бала: здесь строго следили, чтобы дамы не открывали своих ног не выше лодыжек. Возможно для того, чтобы не шокировать венских мужчин.

Как только самолет совершил посадку, мы с тобой поспешили навстречу друг другу. На тебе тоже было платье подобающей длины. Помню, мы зашли в магазин, после чего у каждой из нас в сумочке лежала купленная курточка из черного бархата, расшитого пайетками. Они и теперь пылятся в шкафу на твоем чердаке, обработанные нафталином, на расстоянии двух тремпелей друг от друга.

Мой Ян, одетый в роскошный смокинг, сшитый по фигуре, был на этом балу на высоте, составляя компанию своему брату, впервые представленному светскому обществу. 
Молодые люди, кажется, нашли общий язык, а мягкая атмосфера венских салонов замечательно располагала к общению. Девушки в белом скользили по сверкающему паркету в романтическом вальсе. Обстановка была просто сказочная. На фотографиях потом мы выглядели, словно семья английской королевы, стоя на монументальной лестнице, тонувшей в цветах, с массивной венской каменной кладкой. Как Золушка после бала, на следующий день я улетела со своим маленьким принцем в Женеву.

Мальчикам нравились эти поездки. Знаменитый дядюшка Алоис совершал с ними автопрогулки в одной из своих старинных американских машин, розовой, с голубой обивкой. Погожим деньком, в автомобиле с откинутым верхом, они беззаботно катались по узким улочкам Сите де Кальвин. На лицах их было блаженство.

В свою очередь, мы отправились в поездку в Мюсбах, маленькую деревушку, лежащую среди виноградников в долине рядом с Мозелем, где ты поселилась после свадьбы с Нильсом. Мы гуляли по благоухающим лугам, собирая букеты пестрых полевых цветов. 
Твоя собака не упустила возможность искупаться в еще холодной воде, естественно, направившись к нам после водных процедур, чтобы отряхнуться, при этом щедро обдав брызгами. 

На одной из фотографий из твоего альбома позже я вновь увидела и вспомнила эти моменты счастья. Их было много, мгновений минувшей жизни, застывших на этих круглых, квадратных и овальных снимках, украшавших твой камин. Они рассказывали о событиях, которые оставили след в твоей судьбе: первый брак, твой второй сын, который, кажется, был любимчиком, судя по его многочисленным портретам; твой пес - верный спутник на протяжении многих лет. Это был твой личный охранник, как ты его называла, - ты ведь боялась этого одиноко стоящего дома, особенно, во время частых отлучек Нильса. Большинство вечеров ты проводила в одиночестве, сидя у потрескивающего камина, погрузившись в чтение.

А потом наступило время пасхальных каникул в Гармише.
 
Я помню, как ранним утром приехал твой муж. Пощипывал морозец, на Нильсе был выпуклый красный «анорак», стройные ноги затянуты в голубые брюки, которые очень шли ему. Подъем по канатной дороге, где на террасе, еще покрытой инеем, был заказан столик с завтраком. Вскоре там появились шоколадные яйца, шампанское и другие лакомства, извлеченные Нильсом из кармана своей куртки. Ну, точно весёлый, добродушный человечек с рекламы Мишлен, вот таким он был! 
Именно во время этого завтрака перезнакомились наши остальные дети. А потом целый день мы катались на лыжах по заснеженным полям, которые начинали подтаивать под лучами весеннего солнца. 
Небо над нами было сначала молочно-белым, а к вечеру приобрело какой-то фантастический оранжевый отлив. Пора было отправляться на станцию, мы встали на лыжи и пошли лесом, где твой муж, будучи заядлым охотником, сразу же различил токование глухаря. Застыв на месте от его повелительного «Тсс», мы смогли рассмотреть птицу, сидящую высоко на дереве, которую до того мы, естественно, не замечали.

После я присутствовала на всех больших праздниках, проходивших в этом доме, с которым мне предстояло познакомиться поближе значительно позже при других обстоятельствах. 
Помню, на день рождения твоей мамы, он принес искусственный букет вместо традиционных цветов в горшке - ты мне сказала по секрету, что она не очень любила поливать растения. Все же, я не смогла бы подарить ей пластмассовые цветы! 
А потом пришел твой брат, с которым ты почему-то была в ссоре. Чтобы не выяснять лишний раз отношения, мы сели на один из пароходов, который стоял у мозельской пристани. Рядом было полно грузовых барж, которые под красно-бело-голубыми флагами держали путь в Голландию, а на борту у них были собаки, велосипеды, да и вообще, чего только не было. В лучах осеннего солнца мы любовались охристыми холмами, покрытыми виноградниками. 
Мы размышляли об истории этого края, о том, кто здесь жил раньше, и кто будет жить после нас. 

Кстати, тогда еще правильный рисунок виноградников не был искажён тёмными пятнами нынешней неухоженности. 

Еще не было этих участков, где дикая природа вновь одерживала победу, где поля, покинутые потомками виноделов, зарастали ежевикой и колючими кустарниками. Увы, люди не хотели больше обрабатывать эти угодья, имеющие тысячелетнюю историю и традиции. Между тем, здесь выращивали виноград еще древние римляне. В Мюсбахе были заметны и другие следы римской культуры, о чем свидетельствовали термы, обнаруженные случайно при закладке фундамента современных построек. Здесь также жили кельты. На этом мои исторические познания исчерпываются. Да и пароходик пристал к берегу.
После перерыва на чай, он же доставил нас назад. Ты ждала нас у причала, мы вместе прогулялись вдоль набережной и в торговых кварталах, где делали покупки весьма упитанные немцы, одетые в короткие тирольские штаны, с фотоаппаратами на животах. Там, на террасе, увитой диким виноградом, мы выпили темного немецкого пива, которое было подано в огромных пивных кружках с белоснежными шапками пены.
Мы встретились снова весной, по случаю конфирмации Анны, дочери Нильса от первого брака.
Она стала называть тебя «мама» с того самого момента, как ты появилась в жизни Нильса, с вашей первой встречи, что говорило о том, до какой степени она истосковалась по любви после смерти своей матери. Приехал и ее брат, обучавшийся на тот момент в пансионе. Он молчал и немного терялся в присутствии своих сводных братьев. Ты была счастлива, видя своих детей вместе, ведь здесь был и твой мальчик, который не захотел ехать с тобой в Мюсбах, и предпочел, чтобы его воспитывал отец в том городе, где ты жила раньше. Прибыли, несмотря на вашу размолвку, даже твой брат с женой и с маленькой черноглазой дочуркой, похожей на маленькую куколку в платьице из черного бархата с рюшами. Твоя мама и мои родители присоединились к нам за семейным столом. 

После застолья всей компанией мы направились в деревню, где стояла величественная церковь, где всё уже было готово к церемонии.
Помнишь ли ты, Романа, как мы шли по вашей крохотной деревушке, ты и я, одетые в большие шапки, из-за которых мы были похожи на экзотические шампиньоны, и местные виноградари сопровождали нас удивленными взглядами? 
А девочку, проходившую обряд конфирмации, дрожавшую в своем белом блестящем платьице, которая сделала реверанс могучему деревенскому кюре, облаченному в пурпур?
Фильм об этом событии начинается с утренней дегустации в вашем просторном винном погребе, где ждали своих ценителей лучшие местные вина.
 А вот и мой отец с Нильсом, тщательно выбирающие напитки к козлёнку, который уже томился на медленном огне этажом выше. Накануне, в лесу, лежащем неподалеку от дома, мы собрали шампиньоны, чтобы приправить ими соус, который потом подали в большом серебряном приборе, украшенном чеканкой, доставшемся тебе от твоей бабушки по материнской линии.
Мне было жаль покидать этот праздник, который был в самом разгаре, но меня ждал самолет в Женеву. Я возвращалась в будни, к своей работе.

Кстати, вы тоже присутствовали на наших торжествах: на золотой свадьбе моих родителей в Голландии, в «Витт Берген», где познакомились с моими голландскими кузинами и кузенами. В больших залах с высокими потолками, освещенными старинными люстрами из сверкающего хрусталя, было очень жарко. Это был старый дом, который хозяин превратил в гостиницу и ресторан. Речи среди монументальных лестничных проёмов были трогательны. Когда наступил вечер, маленький замок напоминал островок покоя в центре старого парка с цветущими рододендронами среди маленьких прудов, где плавало несколько кувшинок с закрытыми лепестками. Мы почувствовали твои уколы, ностальгия, и грусть переполняла нас, когда пришел момент расстаться снова.

И, как это бывает в реальной жизни, пришел черед менее радостных событий.

Похороны моего отца ясным апрельским днем, в Женеве, стали еще одним поводом обменяться несколькими словами. Мы слушали музыку, которую любил наш отец. Это была месса Моцарта, а ещё – бразильская музыка, к которой он питал особую слабость. Давным-давно, на Рождество, он как-то пошел покупать пластинки для праздничной вечеринки, и вернулся… с записями мелодий бразильского карнавала. 
Церемония, где все было достаточно просто, завершилась словами: «Истинную величину дерева мы узнаём лишь тогда, когда оно лежит на земле». Этот образ хорошо подходил к моему отцу, немецкому кузену двоюродного дедушки в больших очках.
Траурный день завершился семейным ужином, во время которого твой муж исполнил негритянский спиричуэлс и предложил крепить наши семейные контакты. Бедняжка, он выпил лишку и потом исторг всё съеденное и выпитое прямо на тротуар, перед домом моего отца.
Наши нескончаемые телефонные беседы, которые ты, Романа, вела, сидя в углу рядом с камином, подложив подушку под бок, с собакой у ног, продолжались до тех пор, пока до меня не долетал голос Нильса, который говорил, что от таких длинных разговоров можно с ума сойти.
По телефону, я рассказывала тебе о том, что происходило в моей жизни, а вы с Нильсом давали мне советы. После того, как не стало отца, его мнение было для меня очень важным.
Именно благодаря тебе, за эти пятнадцать лет я смогла узнать его достаточно хорошо. 

Потом ты прислала приглашение на своё пятидесятилетие. На открытке были бабочки и летние цветы. Это был символ безмятежности. Но, к сожалению, вскоре умерла твоя мать, и праздник пришлось отменить. Не зная, как утешить тебя, я просто решила не звонить тебе. Позже я поняла, что с моей стороны это были трусость и малодушие. 

Вскоре после этого врачи обнаружили у тебя дефект межпредсердной перегородки. Это нисколько не удивило меня, ведь ты всегда была великодушной и не жалела своё сердце. Успешная операция, все же, заставила тебя задуматься над тем, что жизнь держится всего лишь на волоске. Только серьёзные испытания дают повод вспомнить о смысле жизни, о её ценности, и быстротечности. 

Возможно, поэтому ты так любовно и основательно организовывала шестидесятилетие твоего мужа, последний большой праздник, который нам довелось отметить вместе. Я уехала из Женевы поздно вечером, после того, как последний пациент покинул мой кабинет альтернативной медицины, который я совсем недавно открыла в этом городе дипломатов и банкиров. После того, как мой второй уже взрослый сын стал жить отдельно от меня, я в пятьдесят лет решилась сменить профессию и стать независимой во всех отношениях.  

За ночь мы преодолели около 800 километров, которые разделяли нас. Близ Люксембурга мы сбились с пути и проехали несколько километров в неверном направлении. После этого Ян сменил меня за рулем. 

Под утро мы присоединились к вашей веселой компании, радуясь возможности провести несколько праздничных дней вместе. 

С рассвета грандиозное автомобильное ралли, организованное тобой, стартовало с парковочной площадки у здания муниципального совета. Мы ехали от одного пункта к другому, проносясь вдоль осенних улиц. Виноградники снова облачились в свой золотой наряд, и это значило, что сбор урожая уже начался. 
Мы отведали вин и приняли участие в конкурсе, кто быстрее соберет виноград, срезая его секаторами и складывая в большие плетеные корзины, которые носили на спине. Перед легким завтраком, поданным в одном из винодельческих имений, мы отправились в лес пострелять по мишеням. 

А по дороге зашли в погребок, где попробовали разные вина последнего урожая, ещё пахнущие сидром, отпечатывая свои следы в клейкой поверхности пола времён средневековых рыцарей. 
Мы заключали пари о том, сколько сахара и кислоты содержится в том или ином напитке. Нам рассказали о связях, существовавших между Баварией и вашим районом, о чем, кстати, свидетельствовала схожесть их флагов в виде голубых и белых ромбов.

И вот наступил торжественный момент, время обеда в огромном замке с потрескавшимися стенами. 

Вообще, у тебя был талант организовывать праздники. Позже я нашла негативы снимков, сделанных в тот день. Они лежали на твоём столе. Я помню столетнюю тетю Нильса, которая, только в последние десять лет жизни отказалась от ежегодных поездок по Амазонии. Даже после полуночи ее невозможно было отправить спать, она пользовалась каждым мгновением жизни, отпущенной ей. Естественно, что она не захотела в ту ночь возвращаться в гостиницу. 
Мы вновь увиделись с ней на её столетнем юбилее, на котором она с жаром обсуждала политику своего правительства, не соглашаясь с ней в корне. После кофе с пирожными я предложила ей подрезать отцветшие ветки на розовых кустах, которые росли перед окном, мешая наслаждаться цветением хризантем, располагавшихся позади них. Ее узловатые руки уже не могли манипулировать секаторами. Наградой мне была ее морщинистая улыбка со слезами на глазах. 

На следующий день мы встретились в маленьком отеле в соседней деревушке. На фасаде здания привлекали внимание декоративные деревянные рейки, что было характерно для домов в этом районе. Перед тем, как отправиться в дорогу, мы сытно позавтракали, насладившись свежайшим деревенским хлебом, который ещё хранил жар семейной пекарни. Мы чудно провели время и потом часто вспоминали об этих выходных, отмечая при этом, что единственное, чего нам не удалось – это вволю наговориться наедине. Дни промчались за днями, и вот снова пробил час нашего расставания. На этот раз мы решили не откладывать новую встречу на несколько лет. Я обняла тебя со странным чувством, о котором не решилась сказать кому-либо. Мне не хотелось расставаться, ибо я не была уверена, увидимся ли мы когда-нибудь вновь.

А потом была наша поездка в Берлин, где ты предложила встретиться спустя какое-то время. Сколько раз ты меня приглашала в столицу во время многочисленных командировок Нильса, который часто бывал в этом городе. 


Его профессиональная деятельность была сопряжена с постоянными разъездами, и ты пользовалась этим, чтобы навестить Яна, твоего сына, который изучал право в Берлине. 
Обрадовавшись возможности увидеться с тобой, я прыгнула в первый же самолет, схватив, не выбирая, в спешке первую попавшуюся книжку для чтения среди философских томов своей библиотеки.  
И лишь в самолете я разглядела заголовок, держа в руке бокал с шампанским - „Счастливая жизнь” и „О быстротечности жизни”. Я не помнила, когда купила эту книгу. Она почему-то напомнила мне о нашей последней встрече. Текст меня так потряс, что я решила обсудить его с тобой. (Боже, вместо слова «решила» я написала «порешила». Какая досадная описка!) Я записала название книги Сенеки на клочке бумаги, который позже нашла в твоем доме. Я планировала подарить ее тебе по случаю празднования 2000 года или на день рождения.... В случае, если ты до той поры не купила бы её сама.

Взявшись за руки, мы гуляли по городу, побывали на модных выставках, на грандиозном концерте в знаменитом соборе. Мы обедали в лучших ресторанах, дегустируя блюда, к которым подавали отменные вина. Мы бродили по берлинским кварталам, где, казалось, в любой момент могла появиться Лили Марлен. Фасады домов, богато украшенные ангелами и женскими фигурами, олицетворяли Курфюрстендам. Прогулка по „Унтер ден Линден” словно вернула нас в давно минувшую эпоху колясок и платьев с кринолинами. А какая стояла теплая, ласковая погода… Это было счастье - гулять вот так, вдвоем!

Берлин активно реконструировался, и все же шум стройки заглушался звуками современного мира: бесконечный поток машин, шествия демонстрантов, гул самолетов, перестук колёс поездов. Всё вперемешку – бешеный темп жизни, усталость и рядом - богатейшее культурное наследие.

Я обратила внимание на то, что мы ели одни и те же супы в типичных, мрачноватых бистро с фасадами в стиле югендстиль, что мы останавливали взгляды на одних и тех же экспонатах, выставленных в витринах Курфюрстендам, что интерес наш вызывали одни и те же явления.
„Обычное дело”, - ответила ты, - „ведь мы родня”.  

Тогда мы и подумать не могли, насколько это было истинно. Причём, это была лишь верхушка айсберга, который вскоре должен был показаться целиком. 
 
Никогда не забуду наше расставание возле Берлинской оперы. Наши самолеты улетали из разных аэропортов. Твой муж дал денег на такси, которое все дальше увозило меня от тебя. Ты поехала в Мюсбах, он направлялся в Кёльн, а я вернулась в Женеву.

Ты помахала мне рукой из окна удаляющегося такси. Это был твой последний жест.

Жизнь в Берлине, стиль жизни моей кузины, немецкая культура натолкнули меня по возвращению домой на мысль о том, что нужно изменить свою жизнь. Я уже по горло наелась женевских туманов, устала от бесконечных больных, посещавших мой кабинет с утра до ночи. Всё это, а также благоприятное расположение звезд и планет сделали свое дело. 

Я выехала в три часа дня на Ибицу по совету своих детей. (Стоит ли говорить, этот остров «открыли» Ян, Алоис и Романа, о чем впоследствии мне рассказал Нильс).
Три дня в декабре на Ибице. Обеды под пальмами, бугенвиллями, соснами, мифическими скалами Эс-Ведры, выступающими из воды, словно застывшие от внезапного взрыва, следы неземных цивилизаций, населявших этот остров еще во тьме веков, - все это манило и притягивало, словно волшебным магнитом, поэтому, само собой, я решила обосноваться на Ибице. Именно там я хотела жить.

На несколько дней я вернулась в Женеву, чтобы сдать в аренду квартиру, отправить мебель на мебельный склад и попросить пациентов немного потерпеть до новых встреч! 
11 февраля 2000 года я прибыла в Барселону, где меня ждал корабль, в котором, подобно Христофору Колумбу, я отправилась на поиски нового континента, уведомив тебя заранее о своем отъезде. В моей машине поместились перина, чайник, чистые холсты и кисти, книги моих любимых философов, записи опер, и - не забыть бы – чай «Граф Грей» и шесть серебряных чайных ложек, купленных много лет назад на распродаже во дворце Биарицц (сразу вспоминаю тот тёплый день и лёгкое ощущение безмятежности).
 
Машина была забита вещами до предела, в ней почти не оставалась места для меня, лишь узенький проход, в который я могла втиснуться, чтобы видеть, что творилось позади меня, глядя в зеркало заднего вида.
 
Впрочем, оглядываться мне уже было бессмысленно. Неведомая сила влекла меня вперед – к неизведанным странам и ощущениям.

На рассвете, стоя на палубе, я наблюдала, как передо мной появлялся остров, который должен был стать моей новой родиной. Легкий бриз, словно подгонявший корабль, был пропитан ароматами моря, мельчайшие капли воды растворялись в моём дыхании. Будто обезумев от свободы, моя машина рванулась по металлическим сходням, которые при этом издали звук, напоминавший шипение очковой змеи. Ну, здравствуй, новая родина! 
 
В первый день, ещё никого вокруг не зная, я изучала остров по карте, и как-то остановилась у ещё незнакомого мне пляжа.
 Красота пейзажа поразила меня, и я решила посидеть на берегу, поразмышлять, любуясь лазурной водой. Огромные бирюзовые волны с белой каймой разбивались об отлогий берег дикого пляжа. Вдалеке смеялись чайки, низкое алое солнце скоро должно было скрыться в вечерней дымке.

Позже я узнала, что этот пляж находился рядом с домом Нильса, где вы пережили немало счастливых минут. Оказывается, вы часто купались там по вечерам, после того, как орды туристов покидали пляж. 
О, эти шумные, раскрасневшиеся, обожжённые солнцем туристы с кожей, обветрившейся после дня, проведенного на свежем воздухе. Они возвращались в свои отели, где, на балконах, утыканных антеннами, вывешивалось на ночь для просушки тяжелое белье с набившимся внутрь песком. 

Я позвонила тебе в тот вечер и предложила навестить меня на Ибице, чтобы ты смогла отдохнуть после операции, а заодно и показать тебе мои любимые места на острове. Ты ответила, что хотела бы пригласить меня покататься на лыжах в Гармише, куда позднее должен был приехать и Нильс. Я решила, что вам лучше провести это время вдвоём, поскольку такая возможность вам выпадала нечасто, и потому отказалась от этого заманчивого предложения.

Он приехал в Гармиш, но слишком поздно. В поезде он получил известие о твоей смерти. Тебя сбил какой-то лыжник, ты упала на лед, и тысячи звезд и колокольчиков зазвонили у тебя в голове. В твоем кармане была единственная вещь – моя визитка. На ней красными буквами мною написано название метода, который я тебе рекомендовала в Берлине для восстановления сил. Твоя жизнь оборвалась в считанные секунды из-за чьей-то неосторожности, в разгар чудесного весеннего дня, среди твоих любимых гор. 

Я узнала об этом лишь спустя несколько дней. В воскресенье утром, в день твоего пятидесятисемилетия, мне позвонил твой сын, который упавшим голосом сообщил страшную новость. Он пытался в течение трех дней связаться со мной, но безуспешно. Мое сердце сковал холод. 
С трудом положив телефонную трубку, я прыгнула в такси, едва успев на последний самолет на Женеву. В самолете я думала о странном совпадении. Начиная с четверга, как раз в час твоей гибели, я, не переставая, думала о тебе, хотела позвонить, но поскольку приближался день твоего рождения, решила отложить звонок до утра воскресенья. Слишком поздно.

На следующее утро, в тот черный понедельник, я была вместе с детьми уже в Гармише, где вся семья, все те, кого я знала в счастливые дни, встретились на террасе большого отеля, перед часовенкой, в которой через несколько часов должна была состояться прощальная церемония.
 Все было как в праздничный день, лишь одежда да приглушенный тон беседы были не такими, как всегда. Стояла великолепная погода. Не верилось, что тебя больше нет. Все были в сборе, не хватало только тебя. 
Ты так любила приезжать сюда, чтобы ходить в походы, совершать прогулки на лыжах, спускаясь с высокогорий по лыжным трассам в такие погожие весенние дни, как сегодня. С самого юного возраста твои родители привозили тебя сюда, где эдельвейс, валериана и другие альпийские цветы окаймляли дорожки, которых почти не касалась нога человека.

В этот солнечный день, вместо того, чтобы кататься, ты предпочла остаться на кладбище, у вашего семейного дома. Ты давно решила, что это место станет твоим последним приютом. 

Трудно описать, что творилось в наших сердцах, которые разрывались на части от горя во время церемонии. Вокруг твоего мужа сидели ваши дети, собравшиеся вместе. Я стояла за ними и пыталась быть сильной, чтобы оказать им поддержку.
Твой муж, собравшись с силами, взял слово. Он сказал, что ты была ангелом. Вот так ты и покинула нас, тихо и незаметно, прекрасным весенним днем, за три дня до твоего дня рождения. 
Прежде чем выйти из церкви, твой муж протянул нам большую свечу, от которой мы зажгли свои тонкие свечки. 
Мы усыпали твою заснеженную могилу розами и фиалками. Внезапно мой мобильник заиграл фугу Баха. Ты подала мне знак? Твое отсутствие уже было невыносимо для меня.

Ты ушла навсегда.

ЭПИЛОГ

« 1 марта 2000 моя жизнь изменится»

Может быть, в страхе перед приходом нового тысячелетия, тогда, в 1997 году, встав поутру, чтобы по обыкновению сделать запись в дневнике, я начертала на его пергаментной бумаге эти несколько слов, которые отражали мои мысли в тот момент? 

Сейчас я понимаю, что это был какой-то момент озарения, когда я написала, что моя жизнь изменится именно первого марта 2000 года. Как странно всё!

Твоя смерть перевернула мою жизнь, подтвердив, тем самым, мысль, которая совсем недавно пришла мне в голову. В ней – мой горький опыт - ведь каждый день, прожитый бессмысленно, без осуществления каких-то планов, - потерян для вечности. Я поняла, что нужно „торопиться жить”. Больше уже ничего нельзя было откладывать на завтрашний день. Вот так-то. Но, что поделаешь?

Я постоянно думала о тебе, ты повсюду была со мной. Горюя о тебе, я не хотела верить в то, что ты умерла. В течение нескольких месяцев я ничего не могла делать, только смотрела на море, связывающее меня с природой, и наблюдала за удивительными ящерицами цвета турецкой бирюзы. Они не только молчаливо составляли мне компанию, шурша рядом с шезлонгом, им нравилось лакомиться маленькими кусочками моего обеда, поднимаясь вверх, к столу, по моей руке, которую я опускала вниз, во время сиесты. А ещё я любовалась цветами, черпая в них силы, чтобы жить дальше. 

Мне так хотелось излить все те чувства, вызванные твоей смертью, что я говорила о тебе даже с незнакомыми мне людьми.
Я была настолько растеряна, что не могла больше писать картину, которую планировала закончить к выставке по случаю приближавшегося юбилея.

Из-под моей кисти выходили лишь черные воды моего отчаяния, лишь какие-то призраки. И вот результат: картина с двумя голубями, скачущими белыми конями, и рядом - твое имя, Романа, Я хотела, чтобы ты снова была с нами.

Не пользовалась ли ты духами „Я ВЕРНУСЬ”? 

Я понимала, что ты уже никогда не вернёшься, но я пыталась сделать так, чтобы ты была с нами в сознании, в картинах, в настроении.

Боль твоего мужа, который стоял под фонарем на леденящем вечернем ветру, провожая меня к машине, когда я ехала домой, преследовала меня. Я представляла, как он вернется в Гармиш к погасшему очагу, один-одинешенек в этом огромном пустом доме. Я решила позвонить ему через несколько недель.

Казалось, что он тоже умер: его слабый голос, которым он разговаривал со мной по телефону, сидя на твоем любимом месте на желтой подушке, был лишен жизни.
Я предложила ему приехать на Ибицу, на несколько дней, чтобы сменить обстановку, мы говорили с ним об этом ещё во время поминального обеда, на котором какая-то странная сила усадила нас с ним рядом.

Жарким апрельским днем я встретила в аэропорту Ибицы сломленного, разбитого жизнью человека. Он вышел в толпе туристов, возбуждённых в предвкушении чудесного отпуска. Отсутствующий взгляд, окаменевшее исхудавшее лицо. Он весь согнулся под тяжестью своего горя. Я еле узнала в нем того осанистого усатого красавца, с пронзительным взглядом и стремительной походкой, каким я помнила его все эти годы вашего брака.

Здоровье его оставляло желать лучшего, мучительный частый хриплый кашель словно подчёркивал глубину его страданий, которые он не мог высказать словами.
Этот человек, определенно, был отмечен печатью судьбы. Смерть первой жены, скончавшейся от рака груди, превратила его во вдовца–медика, который понимал всё несовершенство своей врачебной практики. Его дети жили и учились в пансионате, очень редко видели отца, который вначале полностью посвятил себя болезням пациентов, а затем, неожиданно, - карьере профессионального политика, которая требовала частых и длительных поездок.

К моему удивлению он согласился, чтобы я сделала ему акупунктуру, которая, неожиданно для него, дала хорошие результаты. Его кашель успокоился, боль, вероятно, тоже слегка утихла. 

  Наш дом на берегу моря стал, словно, частью окружавшей нас девственной природы. В ветреные дни волны доходили почти до самой террасы, и на широких окнах, выходящих на море, брызги оседали серой липкой дымкой. Это было идеальное место, чтобы отдохнуть от всех событий, омрачивших последний месяц. 

И действительно дни здесь были безмятежными, наполненными наслаждением от солнца, безоблачного неба и чистейшего воздуха. Дом, который я сняла незадолго до приезда Нильса, прекрасно подходил для отдыха и восстановления душевных сил. Бесконечная синева небес и морской глади располагала к покою и размышлениям.
 Из рассказов Нильса я узнавала множество подробностей о тебе и твоём характере, вкусе, привычках. Именно тогда ты, словно, воскресла в наших воспоминаниях, ты была постоянно рядом с нами, и у меня очень часто возникало желание позвонить тебе, чтобы посоветоваться о чём-то или просто поболтать.

Ему нравилось подчеркивать наше сходство, которое еще не раз давало о себе знать на протяжении всего первого года после твоей смерти, и каждый раз мы восклицали: „фамильное сходство”.

Дни проходили в бесконечных воспоминаниях о недавнем прошлом. Дни проходили в любви, и это был особый вариант любви втроём, ибо даже в страстных объятиях, среди поцелуев и ласки мы тоже говорили о тебе, засыпая порой лишь под утро всего лишь на несколько часов, чтобы отдохнуть, утомленные любовью и воспоминаниями. Наши разговоры возвращали тебя к жизни.

Каждый день я узнавала тебя все больше и больше. Это удивительно, что между нами было так много общего, начиная от жизнерадостного характера, до мелочей повседневной жизни. Ты знаешь, меня это даже огорчало. 

Да, между нами было много общего, но мы не были похожи внешне. Хотя обе были высокого роста, у меня не было твоих ямочек, готовых в любое время появиться на лице, перед тем, как ты смеялась, этот смех я не забуду никогда. Мои волосы никогда не вились так, как твои, словно у ангелочка, с рыжинкой, мягко обрамляя твое сияющее личико.

До твоей смерти я знала о тебе совсем мало, разве что совсем чуть-чуть, да и то только по нашим далеким детским воспоминаниям. Меня удивляло, насколько наши судьбы все эти годы были похожи, и это несмотря на то, что нас разделяли сотни километров. 

Я следовала своей интуиции в те последние месяцы до твоей смерти: нужно было любой ценой, как можно чаще встречаться с тобой, потому что мы, наконец, ощутили всю быстротечность жизни. Но это случилось слишком поздно. 
Том Сенеки, который я часто перелистывала в то время, подтвердил истину, что именно тогда, когда начинаешь осознавать, что понапрасну растрачиваешь жизнь на бесполезные поступки или связи, время, отпущенное тебе, истекает.

Мы стали чаще встречаться в твои последние месяцы жизни, как будто бы чувствовали приближение конца. А сколько общих планов ещё было впереди......

 
Из его рассказов ты становилась мне всё ближе. Ты была рядом с нами постоянно. На протяжении года после твоей гибели я с каждым днем всё лучше узнавала тебя, и мне было грустно, что все эти годы, отделявшие нас от детства, мы так мало виделись с тобой. 

Мало-помалу я открывала для себя и этого человека, которого до сих пор знала лишь из твоих рассказов и по общению в нечастые праздничные дни.

До сих пор он был для меня просто каким-то сказочным персонажем, реальность существования которого не требовала подтверждений. Наверное, это было так. В принципе, это естественно, ведь мы виделись так редко, и общение было