Переводы Владимира Александровича Силкина
 с украинского языка

Лесная идиллия

Трава на цыпочки встаёт,
По кронам вязов ходит ветер,
Ежонку песенки поёт
Ежиха. Мир и тих, и светел.

И листья песенку поют
Ежонка в лапках мать качает.
И ничего не замечает,
Уйдя на время в свой уют.

По лугу тёмному цветы
Бегут. И вдруг застыли в танце.
И очень трудно разобраться,
Зачем так сумерки пусты,

Язык деревьев им подвластен…
Спит ёжик маленький в тепле
И улыбается от счастья,
Что тишина на всей земле.

Надия Степула, г. Львов

На чужой свадьбе
То-то выкрикнул: «На счастье!»,
Взял бокал и с шумом встал,
И рассыпался на части
Ослепительный хрусталь.

А жених сложил осколки,
Пред собой сложил на стол,
Одного, я знаю, только
Он, счастливый, не нашёл.

Ну, куда же мог он деться?!
Я глядела и ждала,
Не поняв ещё, что в сердце
Тот осколок приняла.

Надия Степула, г.Львов

Михаил Пасечник, г. Житомир
Портреты
Вижу их, торжественно смущённых.
Не друзья, не дальняя родня,
Смотрят с фото и мужья, и жёны,
Из углов из «красных» на меня.

Кем-то увеличены портреты-
Память об ушедщих не стара.
Крашеная блузка у Секлеты,
Галстук дорисован у Петра.

Вижу их живых, а не на стенах,
Все они, как родственники мне.
У мужчин ладони на коленях,
А у женщин руки в подоле.

Кто холодным словом предки
Обозвал красивых стариков?
О, простые сельские портреты
На местах лампадок и икон!

В тишине пропахшей мятой хаты,
Зорко глядя прошлому в глаза,
Я молчал и слушал виновато,
А хотел им столько рассказать!

…Пробиваясь явственно сквозь ретушь,
Со стены маячили с утра
Блузочка льняная у Секлеты,
Воротник открытый у Петра.

Ремесло

Сначала вваливался в хату
Морозный пар, а следом-он.
Вязанку -с плеч, озоровато
Подмигивал и тёр ладонь.

-Метель она, сынок, гульлива,
И с нею нам не по пути.
Давай красивые из ивы
Корзины тонкие плести.

Но пережгло морозом иву,
И ветка трескается вмиг.
Отец бросает молчаливо
Лозу из крепких рук своих.

А я, взглянув на поперечный
И не стандартный срез прута,
Вдруг различаю в нём сердечник-
Перо со звёздочкой! И так!

В моих руках такая ручка!
Мокаю в синьку и пишу
На старых шпалерах и лучше
«Бумаги» я не нахожу.

Бумага впитывает кляксы.
Свой первый стих прочесть хочу,
И как сестрёнка в первом классе:
Отчизна, мама, мир,-шепчу…

-А что теперь? Что пишешь, кстати?
-Пишу… Неплохо иногда.
Я не меняю перьев, батя,
Я первых перьев не предам.

Толока

Всегда, желая счастья новосёлам,
Я не могу тот день не вспоминать,
Когда оббегал полсела весёлым:
-У нас толока! Батя просит, мать!

И люди шли в восресный день с рассветом,
Шли, как на свадьбу, позабыв про сны.
Лишь буднично обуты и одеты,
Носили воду в бочки и чаны.

И в глину, из недальнего оврага,
Народ и кони, как на танец шли.
Усталость их пьянила, словно брага,
Лепные стены сказочно росли.

Уже над хатой ласточки кружили,
И место выбирали для гнезда,
Чтоб здесь вольготно, радостно зажили
Птенцы их, поселившись навсегда.

А на плите горячей возле дома
Пищало сало, долгий вечер чах,
И в темноте прилипшую солому
Не различали люди на плечах.

И от стола, накрытого богато,
Когда уже наелись, напились,
Ко всем соседским и белёным хатам
Тропиночки из глины разошлись.

Всегда, желая счастья новосёлам,
Я не могу тот день не вспоминать,
Когда оббегал полсела весёлым:
-У нас толока, батя просит, мать!

Село

Из соломы да из глины
От села остался след.
С терпким запахом целинным
Было то село иль нет?!

Было? Не было? Лозовый,
Дух, дурманящий всегда.
В сапогах худых, кирзовых,
Звонко хлюпала вода.

Было? Не было? Светает.
Мама в горнице одна.
В хате пара солнц витает
От печи и от окна.

А зима забилась в пятки,
Вольно нежится весна.
Было? Не было? В достатке
Отдыхает тишина.

Было? Не было? Рубанок
Мягко ходит по коре.
Я расту не как подранок,
А кА древо во дворе.

Было? Не было? «Спасибо!»-
Я твердил судьбе не раз,
Что мороженая рыба
От беды спасала нас.

И заправлен до серёдки,
Примус воздухом дышал,
Цвёл огнём под сковородкой,
Наши лица освещал.

Было? Не было? Бидоны
Керосинные пусты.
Звёздным вечером бездонным
Не пугались темноты.

От того села в помине
Ничего сегодня нет.
На торфу, на керосине,
Где оно теряет след?

Упорхнуло, словно птица,
Не вернётся, кличь, не кличь:
Хата крыта черепицей,
Стены-огненный кирпичё

До полночи, словно совы,
Смотрят телик, хоть кричи,
В хатах дети. И обновы-
На ногах, не кирзачи!

И качается хрустальный
В чистой хате люстры свет.
Где, село, твой изначальный,
Обрывающийся след?

Пирожками пахнет вкусно.
Ребятишкам жить да жить.
Но одно сегодня грустно-
Иксы нудные учить.

А в сарае даже куры
С электричеством живут.
Но мальчишки лица хмурят-
Кушать много им дают…

Было? Не было? Но чудо
Перечёркнуто судьбой,
До скончанья не забуду
Цвет соломы голубой.

Белый свет

Ах, сколько лет прошло с тех пор!
Но забываю трудновато:
Облокотившись на забор,
Стояли острые лопаты.

А просмолённый столб лежал,
Предназначеньем величавый,
Длиной прохожих поражал,
Выглядывая из канавы.

Вот-вот натянут провода,
И необузданный и юный,
Из трансформатора тогда
Ударит ток в тугие струны.

Высокий ток моей судьбы!
И где досель тебя носило?
Пришли соседи и столбы
Вкопать их мама попросила.

Я ждал, когда увижу свет.
А рядом, шумный и упрямый,
И тоже чуда ждавший, дед,
Топтался с посохом у ямы…

Электрик, проволоку взяв,
На столб полез-всё круче, круче…
И ждал я, голову задрав,
Когда он белый свет подключит.

Вошли мы в горницу, и тьма
Нам кошкой бросилась под ноги,
И я, малец, сходил с ума,
И всё вертелся на пороге.

Шнуром обвитые, во мгле,
Белели ролики, как вата.
Важней, казалось, на земле
Нет ничего, чем трансформатор.

И вот под самым потолком,
Сосновая, отнюдь не палка,
Вся закопчённая, легко
Тяжёлая прогнулась балка.

И в то мгновенье от окна,
На нас, взирающих напрасно,
Стремглав отпрянула луна
И неожиданно погасла. .

А может, не было того?
Я вспоминаю, хмурю брови.
А если нет, то отчего
Смолк разговор на полуслове?

Конечно, было! Лился свет,
Из-под контроля ночи выйдя.
Я за свои за тридцать лет
Такого больше и не видел.

Кто был без света, шли в наш дом,
Чтоб посмотреть, какой он яркий,
Как дети, радовались в нём,
И до утра звенели чарки.

Солома

Лежать на ней и к ней же льнуть щекою,
Льнуть каждой клеткой, сердцем припадать.
И жизни быть обязанным покою,
И дню, хоть жизни стало не хватать.

И под скирдой, забыв про всё на свете,
Но не про землю под копной небес,
Спокойно слушать, как солома лета
В осенний полдень обретает вес.

Лежать на ней и к правде приближаться,
К которой мир готовится идти,
Просить её совета, утешаться,
И молча крест доставшийся нести.

В мгновенье это пусть отступит разом
Работа, ссоры, наша суета.
Грядущий страх и прошлый стыд, что связан
С рожденьем утра, где живёт мечта.

Лежать на ней и слушать про Антея,
Просить простора и писать стихи,
И целовать её, и клясться ею,
Что сохраню от войн и от стихий.

Моя сверстница

Я родился в год смерти Сталина,
Год рожденья копейки-мой.
Так потёрта она, засалена,
На руке лежит трудовой.

Моя сверстница, грусти полная,
Как попала ты, невдомёк,
Из металла неблагородного
В мой потрёпанный кошелёк?!

Ты и здесь не осядешь, медная,
Не найдёшь у меня родства,-
Чтоб прославить, ты слишком бедная,
Не отлить из тебя слова.

Только в травы тебя не брошу я,
Не отправлю в металлолом.
И дорога твоя заросшая-
Между городом и селом.

Тридцать лет над судьбою плакала,
Выбивалась в рубли, ждала.
В этой жизни ты столько всякого
И купила и продала.

С миллионами зналась, бедная,
Но на свете жила одна.
Так и я, вот, живу, не ведаю,
Что быть может, мне грош цена.

Дежа

Я вырос на ржаных краюхах,
Поныне в памяти дежа,
И от соломенного духа
Дрожат и ноздри, и душа.

Воспоминаньям детским тесно:
Огонь на лицах, как пожар.
Я на мечтах всходил, как тесто
В деже крестьянской на дрожжах.

Я вырастал, замешан круто,
И отбивался я от рук.
Упрямым, рослым я и чутким
Поднялся из муки и мук.

И тот замес не просто стало
Закончить маме. Время шло.
Дежа меня приподнимала
Над нашей хатой, над селом.

Над ближним городом и дальним.
Из той дежи я выше рос.
Невызревшее тесто брали
Совсем не те, кто счастье нёс.

Упрямо в форму загоняя,
На палец взяв, совали в рот.
Случалось, в бублик загибали
И украшали, словно торт.

Но ложью в формы заточённый,
Стараясь быть не на потреб,
Судьбе кричал: «Лепи же чёрный,
Но только чтоб добротный, хлеб!».

И в солнце, и при непогоде,
Прошу судьбу, как и просил:
«Дай быть ты мне таким в народе,
Каким меня он замесил!».

Конь

В кузове везли коня,
Был кузов в проволоке ржавой.
Везли коня средь бела дня,
На всю ивановскую ржал он.

Хоть конь стоял, а не бежал,
Под ветром грива развевалась.
Не в силах плакать, он дрожал,-
И больно вороному ржалоссь.

Он ржал, как будто бы просил
Распутать тотчас ноги-крылья.
Но сотня лошадиных сил
Везла единственную силу.

Такое ржание вовек
Не видел я, привыкший к стрессам,
Я, повидавший человек,
Не мой найти с той встречи места.

Снежком обдав меня, сосал
Цигарку, с виду толстоватый,
И взгляд рассеянный бросал
Шофёр «Колхиды» в куртке ватной.

А в профиль конь крсивым был,
Как на колёсиках лошадка.
Я в детстве так её любил
И так её мне было жалко!

О, как я, маленький, рыдал,
Как без неё мне было пусто!
Несносно было ме, когда
Она сломалась с лёгким хрустом.

А этот конь стоит живой.
Колёса крутятся упрямо…
Но, что же грустный я такой
Стою, коня увидев, мама?!

Сергею Есенину

I.

Синие глаза поголубели,
Позади дешёвые дела.
Что стихи? Стихи-то уцелели,
Душу, вот, болезнь не обошла.

Молчаливы запертые двери,
В номере удушие и мрак.
Да в любом на свете англетере
Одинокий может кончить так.

Для кого улыбка, что остыла,
Если чуб, как рожь, прилип к виску,
Если всё, что только стынет в жилах,
Перелито золотом в строку?

Если всё, что только сердцу мило,
Пронеслось на розовом коне?..
Только кровь реальна, как чернила,
Для стихов в прощальной тишине.

II.

Ой, остыла моя грудь!
Как по мне рыдает мать!
Мой уже не в людях путь-
В травах мне себя искать…

К солнцу мне идти сквозь ил,
Чтоб как зелень, прорастал.
Так я землю полюбил,
Что и сам землёю стал.

После смены

Конец работе. День угас,
Но горизонт распахнут ало.
Присев на тёплый камень, враз
Я рукавицы снял устало.

И улыбнулась мне заря.
И в журавлях отметив что-то,
Понёс, судьбу благодаря,
Их песнь высокого полёта.

…Я вмиг уснул на чердаке,
Пропахшем клевером-травою.
Мозоли-угли на руке
Горели ночь под головою.

Негромко плакала гармонь,
Впотьмах играя для кого-то,
И снилась мне моя ладонь,
В мозолях красных от работы.

И в теле пламя ввысь росло,
И в небе молот ухал звонко…
Луна дробилась и в село
Катились звёзды, как щебёнка.

Хлебороб

Пока стремглав сорвётся солнце с неба,
И глина сапоги облепит мне,
Иду на пашню я за чёрным хлебом,
А с белым возвращаюсь по стерне.

Так каждый год во все четыре стороны
В родную землю высеваю след.
Шагаю в поле щедрое, просторное,
По свой ржаной, по свой нелёгкий хлеб.

Кирпичный завод

Железных формочек ряды,
Но греют воздух эти банки.
И вот, из глины и воды,
Восходят ровные буханки.

Их не спеша сажают в печь,
Где властвует сожжённый ветер,
Чтобы такими их испечь,
Чтоб не найти прочней на свете.

Угаснет день и мужики
Возьмут из пламени не чёрный,
Положат красный на лотки
Свой тяжки хлеб огеупорный.

Зерно

I.

Красивее его, благородней,
Золотистей никто не найдёт.
Но посей это чудо сегодня,
Завтра утром в ладонях взойдёт.

II.

Я славлю паденье его и приемлю,
Такое паденье сродни высоте.
Уж если падать, то истинно, в землю,
Чтоб к солнцу подняться во всей красоте.

Страда

Зерно ладони осыпает жаром,
И льётся просто в кузов и в мешки,
И солнца луч нещадно водит жалом,
И спину остро колют остюки.

Под рукавом комбайновым железным
Кричу шофёру звонко: «Отъезжай!»,
И в рожь ложусь и в сердце, словно песня,
Стозвонно вызревает урожай.

И умолкает жаворонка голос,
И грузовик мчит золотым путём…
Нет выше счастья, если хлеб свой-с поля,
А в поле руки и любовь везём.

***
Всем поделились-неправдою, правдою.
Правому-свет, а неправому-тьма.
Как же разделим мы солнце и радугу,
Если сойти не сумеем с ума?

Всем поделились-дворцами, бараками,
И променяли судьбу на суму.
Вот бы узнать у ромашек заплаканных:
«Любит»-кому и «Не любит!..»-кому?

Нет ни конца и ни края раскаянью.
С каждою веткой, спешащей на свет,
Будет делить наша совесть веками нас,
Жизнь же казнить будет тысячи лет.

Рука

-У него « вверху» рука,-
Шепчет недоброжелатель,-
Ишь, как смотрит свысока!
Вот ужо тебе, приятель!

Эти россказни грубы,
В них сквозит сплошная злоба.
Я из этой вот избы,
Подступись ко мне, попробуй!

Есть, конечно же, рука,
Хоть доверчива крестьянски.
От сохи, от мужика…
Мне плевать на чьи-то сказки.

И у друга не в Москве,
И не в Киеве у брата.
Есть рука, точнее две,
От трудов тяжеловаты.

У меня рука? Тоска!
Не мелите, что попало!
Вон, у дяди есть рука,
Та, что без вести пропала.

***

А что вам известно о птицах?
Я многое знаю о них.
Лишь солнце проснётся, не спится
Им в зарослях буйных своих.

Никто их, пернатых, не будит,
У них и будильников нет.
Проснутся и полною грудью
Пьют синий и чистый рассвет.

А что вам известно о птицах?
Я многое знаю о них.
Поют они, словно певицы
Без праздников и выходных.

И ветру открытые гнёзда-
Их хрупкий и временный дом.
Птенцов беспокойные гнёзда
Баюкают ночью и днём.

А что вам известно о птицах?
Я многое знаю о них.
Живут без копейки и длится
Веками безденежье их.

И жизнь вот такая чудная,
Вглядишься и к горлу-комок.
И как выживают, не знаю,
И как не грустят, невдомёк!

А что вам известно о птицах?
Я многое знаю о них.
И есть у них души, и лица,
И боль, как у нас, у земных.

Ведь, может же горлицу голубь
Из тысяч других опознать!
И к ней устремится на голос,
Как к сыну кричащему мать.

А что вам известно о птицах?
Я многое знаю о них.
Поэтому мне и не спится,
Поэтому голос мой тих.

От мыслей и горьких, и чётких
В моей голове кутерьма:
Крылатых раз-два и обчёлся,
Безкрылых под звёздами-тьма.

***

Люблю одинаково поле и лес,
Но если вдруг жизнь обойдётся сурово,
Примчится на помощь мне ветер с небес,
И с ним мы на поле опустимся снова.

Тот самый духмяный и самый ржаной,
На пашню опустит как будто рассаду.
Чтоб чувствовал, жив я землёю родной,
Что хлеба истоки находятся рядом.

Укроет земля меня, словно зерно,
И я от земли оторваться не в силах.
Неверное, слабость таить не дано
Земле, что вспоила меня и взрастила.

Но если однажды я всё ж упаду,
И вьюга согнёт мне усталые плечи,
На помощь ко мне бескорыстно придут
Святые мои, дорогие предтечи.

Мне руки протянет задумчивый лесЮ
Мой друг древнелюбый, надёжный и русый.
Вздохнёт он, и ветер сорвётся с небес,
С рябины посыплются алые бусы.

Он крикнет осине: «А ну-ка, вставай,
Чего там сороки попрятались в гнёздах?
Эй, куст дряноштана, и ты не зевай,
Берите под руки, покуда не поздно!»

Послушает куст, доведёт до сосны
И скажет: «Постой, потерпи до весны!
Весною, лишь только пробудятся соки,
Ты силу почувствуешь, станешь высоким.

И если тебя не попутает бес,
Ты будешь таким же надёжным, как лес!»

У сестры

Гость долгожданный, а слеза-непрошенна:
-Ой, Миша, братик! –И рука-к глазам…
И мне- в плечо: «Чужими стали трошки мы,
Как у людей нельзя, наверно нам…»

На стол-клеёнку, выбитую астрами,
Платок-на плечи, встала у стола:
«Где наше Половецкое, где Астрахань?!
Какой же я отчаянной была!

А что же не приехал ты с невестою?..
Неплохо здесь, поверить можешь мне.
Лишь трудно привыкала к неизвестной я
Фамилии в далёкой стороне.

Рассказывай! А тоя набалакала…»
И рюмочку навтречу поднесла.
И в этот миг тонюсенько заплакала,
Племянница свой голос подала.

***

Глядят кувшинки из воды
Как стая ласточек голодных.
Ползёт небес лазурный дым
И день просторный, и холодный.

Ручей в чащобе лозняка
Любовью рыб глубоко дышит.
Из ржавых ножен осока
Выхватывает сабель тыщи.

Вот, как иголка, самолёт
Оставил след, пропал в зените,
Но как продолжить свой полёт
Его отставшей белой нити?

На золотой руке весны
Вновь в солнечных часах поломка,
И робкий голос тишины
Уже звучит довольно громко.

Но жаждой сердца, взгляда, губ
Блаженств таких коснуться сложно.
Мне брак войны и мира люб,
Я их свидетель осторожный.

Осенний лес

Спешил я, листвою опавшей шурша,
К деревьям озябшим, звенящим струною.
В осеннем лесу выпрямляйся душа,
Снимай, словно листья, с себя наносное.

Пусть ветер возьмёт, что уже отцвело.
Мне близкой зимы почему-то не страшно.
Я знаю, душа, на тебя наросло
Кольцо годовое с тоской о вчерашнем.

В холодных уже, золочёных дождях,
Меж веток, где завязь глубокая дремлет,
Душа, выпрямляйся, выравнивай шаг,
Срывай и бросай наносное на землю.

Голоса

Словно трубы охотников двух,
Что устав, овладели добычей,-
Чуткой лани, оленя, что глух,
Очарован неслыханной притчей.

Зазвучали листвы голоса.
Понесли её ветры Диане.
На ресницах дрожала слеза
У пугливой и маленькой лани.

Голоса первозданной любви,
Что выносят победу из боя,
Даже в ранах, в горячей крови,
Но довольны своею судьбою.

Голоса, что могуче звучат,
Голоса, что тревожно гортанны.
Как волнуют они в этот час,
Страсти, радости, боли органы…

Хоть снежинку б, хоть капельку льда!
О, любовь! Одари за страданье!
Чтоб в ладони-живая вода
Для олня и маленькой лани.

Отчаянье

Белый конь меня из лесу вынес,
Подбородок мне шляпа рвала.
Хвоя в стремени, как на картине,
Где скакун закусил удила.

Вспухли губы от жажды и где-то
Обрывался любви моей след.
Я искал её в синих рассветах
Бесконечные тысячи лет.

И подошвы от стремени ныли,
Ощущая горячий металл.
Глухо каялся я и в бессилье
Всё искал я любовь и искал.

И отчаянье в эти минуты
Било душу мою наповал.
И, казалось, другому кому-то
Часто раны туман бинтовал.

Созревала калина и стыла,
А меня наполняли мечты.
Если б снова меня полюбила,
Если б снова мне встретилась ты.

Но сгорали, как сальные свечи
В полдень солнце, а ночью луна.
Мне хотелось, чтоб тихо под вечер
Предо мной появилась она.

Из седла я тянулся, чтоб светом
Свою душу наполнить иным.
И стучали копыта: «Ну где ты?!»
И стремились за сердцем шальным.

***
Цветущая груша как будто маяк,
Чтоб мир среди волн травянистых не сбился.
Земля, что в цвету, дорогая моя!
На этой земле я на свет появился.

Расту и лечу я, подобно лучу,
То ивово вниз, а то вверх тополино.
Как вольная птица, куда захочу,
И светом весенним ты поишь, как сына.

Раскрыли цветы свои алые рты
И с жадностью бросились в солнечный омут.
И сердце готово в груди расцвести,
Успев пробудиться от сладкой истомы.

И в день этот добрый, куда ни пойду,
Я чувствую остро и вижу я всюду:
Я буду у добрых людей на виду,
А, значит, и лишним на свете не буду.

Четыре цыганки

Четыре цыганки на лавке сидят,
Четыре цыганки здоровью вредят.
Четыре цыганки на лавки-рядком
И душу отчаянно греют дымком.

Мне первая скажет: «Хороший ты, но…-
Глазами слукавит,-любить не дано…»
Вторая же мне, как стихи наизусть,
Расскажет по зеркальцу всю мою грусть.

А третья, моложе, плечом поведёт:
«Любви берегись, до беды доведёт
Четвёртая руку притянет к себе:
«Вот эта –разлука тебе…»

Послушаю сердце, что ноет в груди:
«Откуда им знать, что там ждёт впереди?!»
Но золота им листопад, отпусти,
И руки цыганкам тем позолоти!

***

Стеклит в озёрах воду тишина.
В безветрии сентябрьском прохлада.
И в ожиданье ледяного сна
Скучают реки, грустно в небо глядя.

Уже и птицам время отлетать,
Уже и их тоска одолевает.
Летите птицы, я вас буду ждать…
Не снег, не дождь, а листья проплывают.

Я чувствую, что осень подошла,
Что август не сумеет повториться.
Проносятся над крышею села
Большие листья-сказочные птицы.

Деревья ниже. Тени всё длинней.
Какие нынче пасмурные тени!
И в сердце меньше тёплых ясных дней,
Лишь потому, что в сердце больше лени.

***

Там, где красные ивы,
Синий пруд у села,
Где под берегом дивным
Вечность пруда жила.

Я косил бессердечно
Смех хмелеющих т рав,
На заре и под вечер-
Грусть созревших отав.

Я вгрызался упрямо
В эту грусть, в это смех.
И вкосился я, мама,
Прямо в сказочный снег…

Я снег тот белый, мама, не косил,
Цветов тех белых снежных не срывал.
В охапке белый снег я не носил,
На белом сене снега не лежал…

Не прошёл я покоса
В том далёком снегу.
Видно, ноги я в росах
Обросить не смогу.

Потому, что я знаю,
Снег на зорьке-судьба.
Снег-косою, родная,
Это, значит, себя…

***

Ещё в берёзах сок не колобродит,
И копны туч повисли над тобой.
Зелёной революции природы
Без солнечных зарядов трудно в бой.

Морозные бастилии утрами
Стоят как вои супротив врага.
Но поднимают, как восставшие знамя,
Ручьи, сторуко прорубив снега.

***
Мы лежим на цветах,
Тихо лето сгорает.
А в июльских кустах
Время в стрелки играет.

Только сбудется час,
Повернутся на осень
Эти стрелки и нас
Про желанья не спросят.

Мы пройдём сквозь цветы,
Мы сольёмся с цветами,
Хмуро вымолвишь ты:
-Что же всё-таки с нами?!

Буде, как на часах,
Путь земной наш отмечен…
То не мы на цветах,
Мы под ними навечно.

***
Свеча горела на столе…
Б.Пастернак

Снег просветлил мою печаль,
Луг замела позёмка белая…
Рисует профиль ваш свеча,
Но что я сделаю?!

Мне суждено на свете жить
С какой-то выстраданной силою.
О, как смертельно вас любить,
Как жутко, милая!

То снеговечность вижу я,
То вдруг мгновение летучее…
Стоит в слезах свеча моя,
Свеча горючая.

***

В тесном небе мы жили одни,
Но, как птицы, с тобой разминулись.
Улетал я в морозные дни,
Ты в духмяные травы июля.

Осень наши связала мосты,
Нам от грусти избавиться трудно.
Моя светлая ласточка ты,
Я твой тихий снегирь красногрудый.

Вместе мы, но ты птица не та,
И мы оба ничуть не повинны,
Что тебе дорога теплота
Мне холодная ветка калины.

***

Во всём хочу-в поступках и в словах
Равняться, не унизив вас, на вас.

Хочу легко поверить в чудеса,
Чтоб удивлять и вами удивляться,
Чтобы от вас уже не отдаляться,
Хотя б на час, иль, нет, на полчаса.

Я с вами разгадал секрет огня,
Я всё обрёл и потерял мгновенно.
Нам невозможно жить одновременно,
Как буйству красок полночи и дня.

***

Древнейшая история не знала
Таких захватчиц и батальных сцен:
Ты рубежи мои перетоптала
И я моё взяла надменно в плен.

Ты посмотри, в твоих темницах плачет
Моя душа, где помыслы светлы.
«Восстань!»-я слышу крови крик горячий,
Но руки подставляю в кандалы.

***

Мои часы спешат на три минуты.
Я не спешу сегодня никуда.
Печально вспоминаю почему-то
Тебя, вокзал, как с крыш текла вода.

Пронзённый терпкой правдой, одиноко
Я думаю зачем-то о весне,
И понимаю, слишком однобоко
Подходит жизнь с оценками ко мне.

В гостинице не топят, экономят,
Курю и греюсь, думаю о том
Что в этом мире , как в огромном доме,
Мы словно листья на ветру живём.
Моя слеза тоскою не залатана,
И пусть её всю ночь тревожит дрожь.
Я думаю о том, что ты заплакана,
Что ты сейчас спускаешься под дождь.

Изрезав ночь, спешат автомобили,
Но я не вижу и не слышу их.
Как близко мы и как спокойно жили
В загадочных мечтаниях своих.

Как хорошо, что есть на свете память,
В ней светит солнце и не только днём.
Но листья, листья, листья между нами
Летят и знают, мы тут ни при чём.

***

Молчал зелёный мягкий камень,
Листва летела на него.
Так что же было между нами?
Да, вероятно, ничего.

Стояла осень непокорная,
Ловя последние лучи,
Когда в траву, греховно-чёрные,
Стекли волос твоих ручьи.

Когда ладони, чуть болящие,
В тиши встречались без конца,
Назойливую ветку в чаще я
Взял, отодвинул от лица.

Ты грустной женщиной усталою
Светло смотрела на меня.
Так что же было с нами, стало?..
Лишь паутинки в блеске дня.

***

Понять я тебя никогда не сумею,
Ты плоть парадокса, стихии печать.
Скажи ты мне, дочь непогоды, скорее,
Кого мне просить тебе сердце отдать?

Летят в твой эдем-треугольник бермудский,
Мои самолёты, мечтам вопреки,
А я всё твержу: «Ну, скажи, моя мука,
Кого же просить твоей чуткой руки?»

А ты как из космоса, мира иного:
«Спроси, если встретить сумеешь орла.
Чтоб рядом с любимой быть нужно немного-
Не надо просить для полёта крыла».

***

А страхи множились за дверью,
Мне отступление трубя.
Во мгле ночной, ты не поверишь,
Ладони видели тебя.

Заря стояла между нами,
И в нашем доме в тишине
Я остро чувствовал, губами
Ты улыбалась горько мне.

Тревоги миг, надежду вечную
Таила ночи глубина.
Потом вдруг снег стеной-над свечкою
И ярко вспыхнула она.

***

Мир вороны затмили,
А снежинки цвели.
В мою дверь позвонили,
В мои сени вошли.

Печь поленья глотала
В ясном свете огня.
В моём доме оттаяв,
Вы согрели меня.

Так пронзали глубоко
Те стихи, что-с листа.
Я оттаявших стёкол
Столько враз насчитал!

И тревожен, и низок,
(Только это ли плюс?)
Был к галактике близок
Сизый дым возле люстр.

За разлукой с молчаньем,
У опасной черты,
В мои двери отчаянно
Постучишься ли ты?

***

Несвоевременность прости мне
И нерешительность прости,
Что все слова твои простые
Сирени было не спасти!
Прости, что плавал, словно остров,
Что не ошибся я в тебе,
Прости, скитаться стало просто
Меж городами, что в судьбе.

Прости, что ты любима много,
А я был так от чувств далёк,
Что в письмах-вся твоя дорога
И в телеграммах- в пару строк.

Прости за дни, в которых было
Легко любить, дышать, идти.
За то, что даже не любила,
Прости, любимая, прости…

***

Чтоб ты ко мне одному приходила,
Чтоб между нами не мог кто-то стать,
Я бы купил сапоги тебе, милая!
Только вот кто их захочет продать?!

Чтобы огонь высекали подковы,
Чтоб ты бежала, завидев меня,
Я бы коня прибрёл молодого,
Только цыгане купили коня.

Чтоб целовать тебя в сладкой истоме,
Рядом ложиться и рядом вставать,
В тихом лесу я б купил тебе домик,
Только такой не решатся продать.

В те сапоги я обул бы тебя,
Я бы тебя посадил на коня,
В домик умчал, но, увы, не судьба!
Рядом не хочешь ты видеть меня.

***

Ни гороскопам, ни цыганам
Не мог поверить раньше я.
Была мне сном и ветром ранним
Лишь ты, любимая моя.

Я был свободным вроде птицы,
Как мир, что в слове заключён,
Пока из рук любви напиться
Не смог воды святой, как сон.

Когда я нежно прижимаю
Тебя, раскрыв свои крыла,
Мне с детства, кажется, родная,
Ты на моих руках росла.

Люблю-и мёрзну и тускнею,
Люблю, как будто мир дарю,
Дарю я розы и бледнею,
Дарю ромашки и горю.

Ты-незабудка, я-то знаю,
Ты боли: «Ой!», ты чуда: «Ах!».
Я сочинил тебя, родная,
Ты наяву со мной и в снах.

***

Это же счастье, хотя б и несчастную,
Встретить любовь и в любви же сгореть.
И на коне дон-кихотовом мчаться
В ливень и в град на тебя посмотреть.

В мир, где тебя до последней былинки
Всю я готов безоглядно отдать,
Капли-минуты и звёзды-пылинки
Как сокровенные тайны считать.

Ты всех красивей и сердцу милее,
Ты из ромашек прозрачных и роз.
Жизнь без тебя-словно сад без аллеи,
Дикий, пропащий, который зарос.

Я убедился, любовь-не отрава,
Миру кричу, что любовь-не во зло.
Лёд, словно роза, горит величаво,
Снег, словно цвет, отражает тепло.

***
Я за город вышел из снежного месива.
Смеркалось. Вороны готовились спать.
Фонарик зари засветился над месяцем,
В том месте, где землю привык освещать.

Скрипели деревья и мёрзлыми болями
Они напоили нежданно меня…
Струилась дорога железная в поле,
Как будто бы кто-то проехал в санях.

И мне представлялось, отавами дикими
Зачем-то я плёлся не помню, куд.
И вдруг ледяными обжёгся гвоздиками
И снег голубой пред собой увидал.

Себя никогда не считал я лунатиком.
Зачем же душа меня в снег повела?
Чтоб жизнь показалось мне розовым фантиком,
Чтоб в чистое сердце прохлада вошла?

К ушам, как вода, подступало безмолвие,
Хотя б тебе тихое, дальнее: «Эй!».
А, может, я снова пошёл за любовью,
А может, опять разминулся я с ней?

На дне огня

Мы на льду разложили костёр.
Лёд был, кажется, тонким и синим,
Мы негромкий вели разговор,
Загадав, что костёр не остынет.

Но боялись, утонет в огне
Эта речка, растаяв под нами.
Этот лёд, этот жар в тишине
Жадно пили своими сердцами.

У добра и беды на краю
Мне казалось, нельзя удержаться,
Что сожгу, утолю я твою
Красоту, чтоб потом ужасаться.

Но молю тебя: «Стой, не сходи
С островка, зачерпнувшего пламя.
Мне не вырвать тебя из груди,
Словно сердце, своими руками.

Нас судьба, настигает, родня,
И терзает костёр обнажённый.
Утонуть в жарком иле огня
Или выжить на водах сожжённых?

Твой танец

Твой танец-пляшущий рисунок на скале.
В восторге я от древних, неизвестных,
Придуманных и нежных на земле
Полётов тех, которым в плоти тесно.

Я вижу то, как в танец твой вплелось
Пропитанное тайною шаманской,
А может, грустью, даже и цыганской,
Искрятся льдинкою в «Шампанском»
И музыкою что-то пролилось.

Искришься ты и в искорках легка.
Метель твой танец светлый или вьюга?
Упругий ветер у тебя за друга,
Боунаротти статика-потуга
На танец твой под струи ветерка.

Ты в танце том, как лилия, бела.
И прочь ушли тревоги и печали,
Весь мир у светлых ног твоих, и дали
В гармонии, в согласье, в идеале,
Из солнечных жемчужин и тепла.

Танцуй, танцуй, лети, моя судьба,
И в такт аккордам, словно каравелла,
Скользя как волны плавно, вправо-влево,
Танцуй неповторимо королева,
Мне одиноко, больно без тебя.

***

Я голоден свободной красотой,
Прохладою осенней золотою.
Врачует сердце стылой синь-водой.
Так и живу, чего-то в мире стою.

Вот просека, залитая листвой,
Пчела морозов на закрытой лётке
И перелески с жёлтою травой,
Подснежники из льдинок, словно чётки.

Вот полюшко, озимыми свежо,
Вот искреннее солнышко над полем,
И зелень всюду, где бы я ни шёл,
Всё, всё мое любимое до боли.

Душа любить прекрасное велит
За то, что я пришёл на эту землю,
Спасибо сердцу, что всегда болит,
Спасибо миру, что живу и внемлю!