Андрей Огарков


Старой крымской дороги распутанный узел

Старой крымской дороги распутанный узел
Продолжает хранить вековые изгибы…
И полёт тёмных туч бесконечен и грузен,
И на фоне видны светло-серые глыбы,
Рваный сумрак расщелин. И зелень деревьев,
Исковерканных, спутанных злыми ветрами,
Завершает гряду завершающим гребнем
Над селением малым, седыми дворами
По соседству с обочиной пыльной дороги.
Там стоят, без хозяев, у каждой калитки:
Вёдра, полные слив фиолетово-строгих,
Спелых груш золотые массивные слитки –
Пирамидою на пожелтевшей газете…
А, как только клаксон эхом тронется в горы,
Выйдет дед в нахлобученном рыжем берете,
Если время позволит – займёт разговором
Покупателя. И за хорошую новость
Всё отдаст. И пожмёт на прощание руку.
И умчится машина… И за ту бестолковость,
Причитая, ругать станет деда старуха.


* * *
Море, как старец, всклокоченный, стонущий,
Выло, вздымая дремучую бороду.
И до рассвета от ветреной полночи
Длилось моё возвращение к городу.
К свету тянулись продрогшие улицы,
Слабые тени пятнали бульвары,
И прилипали старухи, как устрицы,
К стылым бордюрам пустых тротуаров.
Первый троллейбус катился небыстро,
Отягощённый намокшим плакатом.
Ерзали штанги и сыпались искры,
Словно с хвостов электрических скатов.
И заливался свисток милицейский,
Аж раздувались вихры у мальчишки,
Стал он владыкой бинокля от Цейса
И, словно море, взлохмаченной книжки.

Как будто пятки марафона,
Сверкает мятая фольга
Морской воды, залитой солнцем,
И раздвигает берега –
Ей тесно! И она с разбега,
Крушит размокшие пласты
Прибрежных круч, где корки снега,
Подтаяв, свесили хвосты
Журчащих ручейков вихлястых,
Сродняясь с неведомым зверьём.
Попробуй быть здесь непричастным,
Когда заполнен окоём
Звончайшей синью и круженьем
Крикливых чаек, кутерьмой,
Весёлым хаосом движенья,
Прощаньем с медлящей зимой,
Которая порывом ветра
Куда-то вдаль унесена,
Когда пронзительно и верно
Вдруг ощущается весна.