Михаил Синельников

День рождения Сергея КЛЫЧКОВА, замечательного поэта и не менее замечательного прозаика. Некоторый интерес к его творчеству возник после перестроечной реабилитации. До этого интеллигентской публике он был известен лишь по книге Н. Я. Мандельштам, как нередкий собеседник Осипа Эмильевича. Тут кое-что можно почерпнуть и из воспоминаний С.И. Липкина. Еще известен случай с пламенно влюбленной Цветаевой, пришедшей в гости к Сергею Антоновичу, тогда молодому красавцу, и очень огорчённой, что он заснул. И другой эпизод, когда он испытующе предложил зашедшей Ахматовой выпить водки из его стакана. Анна Андреевна в данном случае оказалась не брезгливой и отхлебнула. Думаю, не от всякого бы стерпела. Его отношения с Клюевым - целая повесть о борьбе и единстве противоположностей, а судьба общая, неутешительная.
Все это примечательно. Но как-то помимо собственно творчества Клычкова. И тут мои личные наблюдения, самодельные суждения:отдельные стихи позднего Пастернака вдруг стали интонационно близки Клычкову. То же можно сказать и о нескольких последних стихотворениях Арсения Тарковского...
От его стихов веет чистотой души, изнемогающей от страданий. Предполагаю, что в антологии русской поэзии для них найдется место, и - даже большее, чем занимаемое на этой странице выбранными мною образцами...

 Сергей КЛЫЧКОВ (1889 - 1937)

* * *
Улюсь, Улюсь, лесная речка,
Ты увела меня в леса,
С одной веревочной уздечкой,
С луконцем звонкого овса.

Вчера коня ловил-ловил я:
Хотел с полос возить снопы —
И вот набрел по чернобылью
На невозвратные троп´ы.

Меж кочек шуркнули дорожки.
И я один и не боюсь.
Ой, сколько пь´яники, морошки
По мху разбросала Улюсь.

И словно манит тонкой кистью
Черемухи росяный куст,
И слышится мне шорох листьев
И шепот человечьих уст:

Останься здесь, сбери бруснику,
Малину в сумку собери
Да помолись златому лику
Неугасающей зари.

Здесь на тебя былые предки
Глядят, склонивши седины,
И в думы их вплелися ветки
И в быль несгаданные сны.

Здесь до зари у тихой речки
Горит всю ночь звезда-огонь,
А для твоей простой уздечки
Пасется золотистый конь.

Здесь сквозь туман синеют села,
Пылает призрачная Русь.
Останься ж здесь в плену веселом,
В лесу у голубой Улюсь.
<1922>
* * *
В слезах ненужных и невзгодах
Промчался бирюзовый век,
И, словно страннику ночлег,
Мне грезится чудесный отдых
На берегу лазурных рек.

От дикой ненавистной злобы
Укрыться б в голубую сень,
Где от креста синеет тень,
Но не истлеть под кровлей гроба,
А в новый народиться день.

Чтобы уста, как птицы, пели
О светлой радости земли,
Чтоб два крыла мои цвели,
Что лишь незримо шелестели,
В дорожной волочась пыли…
<1922>
* * *
У моего окна такая высь и ширь,
Такая тишина, отрада и обилье:
Под ношей гнется сад, за ним, как плат, — чигирь,
А по бокам дубки стоят, сложивши крылья.

Забудь же, друг, беду, сгони с унылых глаз
Печаль и глянь без слез хоть раз с любовью:
Звезду прекрасную принес вечерний час
И свет для нас зажег у изголовья.

О, тих ты и прозрачен, синий полог звезд,
И я живу, живу, — не ожидая срока.
И лишь, как памятка о родине далекой,
Вдали с крестами деревянными — погост.

Лежат там пахари, степные косари,
Переодетые в солдатские шинели, —
И запеклись уста, и щеки посинели,
И очи на зарю, но холодней зари.

И донесение последнее — в обшлаг
Вспехах засунута напутная молитва.
О будь благословен твой каждый робкий шаг,
И друг, и враг, бежавший с поля битвы
<1920, 1923>
* * *
Рыбак, не езди в бурю,
Когда со дна на берег,
Бегут в лохматой шкуре
Чудовища и звери…

Пусть сеть другой закинет,
От месяца улыбку
Приняв в седой пучине
За золотую рыбку…

Челнок его потонет,
Не выйдет он на сушу…
Себя он похоронит,
Погубит свою душу!..

К утру уймется качка
И стихнет ветер крепкий,
И вдовая рыбачка
Сберет на память щепки…

А ты восславишь солнца
Ликующую славу
И парус с плоскодонца
Прибережешь на саван!..

Рыбак, не езди в бурю,
Когда со дна на берег,
Бегут в лохматой шкуре
Чудовища и звери…
<1928>
* * *
Какие хитроумные узоры
Поутру наведет мороз…
Проснувшись, разберешь не скоро:
Что это — в шутку иль всерьез?

Во сне еще иль это в самом деле
Деревья и цветы в саду?
И не захочется вставать с постели
В настывшем за ночь холоду.

Какая нехорошая насмешка
Над человеком в сорок лет:
Что за сады, когда за этой спешкой
Опомниться минуты нет!

И, первым взглядом встретившись с сугробом,
Подумается вдруг невпопад:
Чтó, если смерть, и нет ли там за гробом
Похожего на этот сад?!
<1929>
* * *
Всегда найдется место
Для всех нас на погосте,
И до венца невесту
Нехорошо звать в гости…

У червяка и слизня
И то всё по укладу,
И погонять ни жизни,
Ни смерти нам не надо!

Всему пора и сроки,
И каждому страданью
У матери жестокой —
У жизни оправданье!

И радость и кручина,
Что горько и что сладко,
Пусть всё идет по чину,
Проходит по порядку!..

И потому страшнее
Нет ничего уловки,
Когда себе на шею
Кладут петлю веревки…

Страшны пред ликом смерти
В отчаяньи и скуке
С запискою в конверте
Опущенные руки!..

Пусть к близким и далеким
Написанные кровью
Коротенькие строки
Исполнены любовью —

Всё ж в роковой записке
Меж кротких слов прощенья
Для дальних и для близких
Таится злое мщенье.

Для всех одна награда,
И лучше знают кости,
Когда самим им надо
Улечься на погосте!
<1929>
* * *
Сегодня день морозно-синий
С румянцем был во все лицо,
И ели, убранные в иней,
Обстали к вечеру крыльцо.

Вздыхая грузно на полатях,
До света грежу я всю ночь,
Что это девки в белых платьях
И между ними моя дочь…

Глаза у них круглы и сини
Под нежной тенью поволок,
И наверху, посередине,
Луны отбитый уголок…

Глаза их радостны и чисты,
А щеки мягче калачей…
… И звезды снизаны в мониста
На нити тонкие лучей!

И дух такой морозно-синий,
Что даже распирает грудь…
И я отряхиваю иней
С висков, но не могу стряхнуть!
<1929>
* * *
До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.

В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.

С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья,
Да синий взор свой, да топор.

Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
Повечерý нахмурясь ввысь.

В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.

В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.

И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,

И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!

Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!

А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?..
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна…

И мир давно бы стал пустыней,
Когда б невидимо для нас
Несли был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!

И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.

И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.

Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!
<1930>
* * *
Варваре Клычковой
Как не любить румянец свежий
И губ едва заметный пух,
Но только с каждым днем все реже
От них захватывает дух…

Черней виденья с каждым годом
И все безрадостнее явь:
Как тягостна дорога бродом,
Где надо бы бросаться вплавь!

Сколь наша жизнь полна терзанья,
Как до смешного коротка!..
И вот последнее признанье
Срываю с кровью с языка!

Пусть будет эта кровь залогом
Судьбе с ее лихой игрой,
Когда она в пути убогом
Вновь брезжит розовой зарей!..

И пусть, как пахарь торопливый,
Морщину тяжкую судьба
Положит вперекос на ниву
Глубóко вспаханного лба!

Так старец, согнутые плечи
Расправив и стуча клюкой,
Виденью юности навстречу
Спешит с протянутой рукой.

И даже у ворот могилы,
Скользя ладонью по холсту,
Как бы лаская облик милый,
Хватает жадно пустоту.
Декабрь 1931–1932 (?)
* * *
Впереди одна тревога,
И тревога позади…
Посиди со мной немного,
Ради Бога, посиди!

Сядь со мною, дай мне руку,
Лоб не хмурь, глаза не щурь,
Боже мой, какая мука
И всему виною: дурь!

Ну и пусть: с чертой земною
Где-то слиты звезды, синь…
Сядь со мною, сядь со мною
Иль навек уйди и сгинь!

Завтра, может быть, не вспыхнет
Над землей зари костер,
Сердце навсегда утихнет,
Смерть придет — полночный вор.

В торбу черную под ветошь
С глаз упрячет медяки…
Нет уж, лучше в прорубь! Нет уж,
Лучше к черту в батраки!

Черт сиди и рыбку удит
В мутном омуте души…
Оттого, знать, снятся груди —
Счастья круглые ковши!

Пьешь из них, как будто не пил
У судьбы из добрых рук,
Не ступал на горький пепел
Одиночеств и разлук, —

Будто сердца жернов тяжкий
Никогда еще любовь
Не вертела, под рубашкой
Пеня бешеную кровь, —

Словно на душе, на теле
Нет еще ее помет!
Нет тебя на самом деле,
Друг мой, не было и нет!

Но пускай ты привиденье,
Тень твоя иль ты сама,
Дай мне руку, сядь хоть тенью,
Не своди меня с ума.