Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

Успех первоначальный (конечно, скандальный – самый верный!) принесло ему негодование Льва Толстого, фраппированного одной «поэзой» со строчками «Вонзимте штопор в упругость пробки, /И взгляды женщин не будут робки». А между тем видные поэты эпохи, не столь озабоченные социальными проблемами, не столь высоконравственные, сразу заметили приход нового, свежего, дерзкого и необычного дарования. Чуткий к новациям и удачам Валерий Яковлевич Брюсов даже постарался замедлить издание первой книги И.С. и за короткий срок сочинил целую книгу стихов в том же духе, рассчитывая на опережающий успех. Эта книга с загадочным названием «Стихи Нелли» вышла без имени автора и стала примечательным событием. И все же у И.С. не удалось отнять ни первородства, ни качества таланта…Между тем благородный Федор Кузьмич Сологуб придумал для северянинской книги дивное название, позаимствовав тютчевские слова: «Громокипящий кубок». Казалось бы, мог взять себе…Но нет, это не для сологубовской лирики, внешне бедной, но по-своему великой. И вот лирика И.С. обрушилась на современников поистине громокипящим кубком. Плеску это ливня с восторгом внимал юный Пастернак, но, однако же, не дождался и малейшей дружественности от человека «с лошадиным лицом», чьи стихи впервые после Лермонтова, изливались готовыми строфами – без следов подрифмовки и вообще явной работы мускулов – как нечто всегда существовавшее. Вообще влияние интонаций Северянина на русскую поэзии существенно. Я усматриваю некоторое воздействие даже на повествовательный стиль Смелякова, по самому складу души враждебного певцу «ананасов в шампанском».
Однако, приходится признать, что поэзия бывает самая разная. О Владиславе Ходасевиче было сказано, что он -«любимый поэт тех, кто не любит поэзию». Если же искать в поэзии сладостный лимонад и воспринимать ее как нечто кондитерско-парфюмерное (тут есть жестокие слова Велимира Хлебникова об И.С.: «В нем есть духи, но нет души»), то, пожалуй, можно было бы сказать, что Северянин - «любимый поэт тех, кто любит поэзию».
«Меня положат в гроб фарфоровый /На ткань снежинок яблоновых, /И похоронят (...как Суворова...)/ Меня, новейшего из новых». Ну, знаете ли, нет, нельзя быть в натуре таким глупым. По-моему, это авто-пародия, сопоставимая с пародиями Саши Черного на того же И.С. Что, понятно, не исключает самопроизвольных глупостей. Но и они способствовали успеху «короля поэтов»!
Существует мнение, что есть «великая глупая линия» русской поэзии. К ней относятся Бенедиктов - Северянин… Ну, дальше можно назвать несколько более поздних авторов, но тут, следуя совету А.К. Толстого, «О том, что близко /Мы лучше умолчим» (поскольку «Ходить бывает склизко / По камешкам иным»). Но… и Бенедиктов и Северянин на склоне своих дней заметно поумнели и создали по новому замечательные и глубокие стихи. Притом, что, конечно, и раннее их творчество в лучших образцах не изъять из русской поэзии.
Иван Алексеевич Бунин, раздраженный «футурнёй» и вообще всем, что явилось на свет в окаянном Серебряном веке, лично к И.С. относился с симпатией. Может быть (это мой домысел) еще и потому, что тот боготворил Мирру Лохвицкую (о которой сам Бунин оставил восхищенные воспоминания), а также и потому, что у них была общая приятельница - Теффи, сестра Лохвицкой. Так или иначе, идейный эмигрант и нобелиат Бунин, посетивший Эстонию с циклом лекций, сказал тепло и серьезно эмигранту поневоле Северянину: «Пора взяться за ум, Игорь Васильевич!»
Возможно, всё приходит в срок. Былой «король» менялся и без назиданий. Как известна, его поздние годы были малорадостны. Полное одиночество, бедность, близкая к нищете, тоска по России. Приход советских войск он попытался прославить, воспеть «Шестнадцатиреспубличный Союз» (ну, кто еще мог измыслить подобный эпитет! Пожалуй, не меньше дерзновения, чем в раннем вдохновенно-стремительном выражении "бальзаколетнею звездой", хоть и меньше успеха...Товарищ Жданов не оценил... А вообще-то некоторые придуманные И.С. словечки вошли в русский словарь). Потом была немецкая оккупация, потом – смерть, и эта трогательная эпитафия: «Как хороши, как свежи будут розы, /Моей страной мне брошенные в гроб».
И все же в эти тяжкие годы возник другой Игорь Северянин, без поздних стихотворений которого антология тоже невозможна. И среди них – «Соловьи монастырского сада», посвященные Рахманинову. Конечно, один из проникновенных шедевров русской лирики.

Игорь СЕВЕРЯНИН

В лимузине

Она вошла в моторный лимузин,
Эскизя страсть в корректном кавалере,
И в хрупоте танцующих резин
Восстановила голос Кавальери.

Кто звал ее на лестнице: «Manon?»
И ножки ей в прохладном вестибюле, -
Хотя она и бросила: «Mais non!» -
Чьи руки властно мехово обули?

Да все же он, пустой, как шантеклер,
Проборчатый, офраченный картавец,
Желательный для многих кавалер,
Использованный многими красавец.

О, женщина! Зови его в турне,
Бери его, пожалуй, в будуары...
Но не води с собою на Массне:
«Письмо» Массне... Оно не для гитары!..
1911

ЦВЕТОК БУКЕТА ДАМ

В букете дам - Амьенского beau mond'a
Звучнее всех рифмует с резедой
Bronze-oxide блондинка Эсклармонда,
Цветя бальзаколетнею звездой.

Она остра, как квинт-эссенца специй,
Ее бравадам нужен резонанс,
В любовники берет "господ с трапеций"
И, так сказать, смакует mesalliance...

Условностям всегда бросает "shoking!"
Экстравагантно выпускает лиф,
Лорнирует базарно каждый смокинг,
Но не во всяком смокинге калиф...

Как устрицу, глотает с аппетитом
Дежурного огейзерную дань...
При этом всём - со вкусом носит титул,
Иной щеке даря свою ладонь.
Февраль 1911

Все они говорят об одном

Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада - в любви...

И цветы монастырского луга
С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам...

Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим