Вишмидт Валентин Михайлович

            (17.04.1937 – 03.04.2009)

Вишмидт Валентин Михайлович родился 17 апреля 1937 года в городе Ворошиловграде (ныне – Луганск).

Окончил Хабаровский институт милиции. Позже – Академию УВД СССР. Полковник УВД. Работал начальником уголовного розыска Мурманской области, начальником штаба УВД Ивано-Франковской области, заместителем министра УВД Узбекистана.

40 лет проработал в милиции города Луганска. Занимал должности начальника уголовного розыска областного УВД Луганской области и начальника штаба УВД Луганской области.

Награжден многочисленными медалями и наградами.

Один из первых руководителей Луганской школы милиции (ЛИВД), талантливый руководитель и преподаватель. Трое из его учеников возглавляли УВД городов и областей СССР.

Поэт, журналист, писатель, ведущий телепередач «02» – кроме своей профессиональной деятельности, увлекался поэзией, автор нескольких  книг стихотворений и научно-популярной прозы. Член Союза журналистов Украины, член Международного сообщества писательских союзов. После выхода на пенсию и отъезда в Германию в 2002-м году публиковался в немецких изданиях.

Ушел из жизни 3 апреля 2009 года в городе Дессау, Германия.

Стихи Валентина Вишмидта

*** 

В «хайме» нашли мы временный приют,

хоть порой здесь люди много дней живут.

Проволокой синей опоясан двор.

В будке, как в витрине, молодой вахтёр.

Где-то за домами пролегла река,

сосны, как жирафы, смотрят свысока.

Всё благоухает раннею весной,

снег последний тает и зовёт домой, -

где шумят, как прежде, сквер и гастроном,

где застыл в надежде обветшалый дом.

Носятся трамваи, весело звеня.

Город всё такой же. Только нет меня.

_________________________________  

* «Хайм» - место проживания вновь прибывших имигрантов.

ЗА "БУГРОМ"

Как сбывается пророчество...

Не привыкну я никак

в то, что бродит одиночество,

сердце сжавшее в кулак.

Речь гортанная и резкая,

а в душе такой разлад,

будто вызван я повесткою,

будто в чем-то виноват.

И все больше сердце трогают,

словно на исходе дней,

лес промокший за дорогою,

нити желтых фонарей.

Здесь в стране, где нет отчества,

где уклад совсем иной,

всё больнее одиночество,

всё короче путь домой.

КОГДА ЦВЕТЁТ СИРЕНЬ

Над чужим городком наступает рассвет

осторожный, по-детски не смелый. 

А в кустах закипает сиреневый цвет, 

да ещё ослепительно белый.

От хрустальной росы тяжелы лепестки

и натруженно ветки согнупись. 

Люди сльппали трели у сонной реки -

соловьи после долгой разлуки вернулись.

Поднимается медленно солнце в зенит,

и земля зачарованно смотрит на это.

Скоро все запоёт, зашумит, зазвенит -

потому что уже начинается лето.

"ЗЮЙД" и "НОРД"*

Не скрываю чувств. Я горд, что разросся город.

Ты на «Зюйд», а я на «Норд» -- встретимся нескоро.

Дождь ли хлещет проливной, иссушает лето,

оказались мы с тобой в разных точках света.

Льётся времени река тихо и устало.

Словно два материка, два больших квартала.

________________________________ 

* Жилые массивы в г. Дессау (Германия).

 В САНАТОРИИ

          Владимиру Герасимову

Здесь, кажется, лишь глухари токуют

и вечера таинственно тихи.

Я по жене, как прежде, не тоскую

и не пишу ей нежные стихи. 

Проходит всё. Сменяют зимы вёсны.

Листвы багрянец утонул в снегу.

За окнами о чём-то шепчут сосны,

но их язык понять я не могу. 

Встревожив тишину, призывно зазвучали

мелодии - как первый снег, легки.

Баян вздохнул в дощатом кинозале, 

где зрители укутаны в матки. 

Рванулись и задергались фигуры,

зал покачнулся, как живой экран .

... Нам предстояли на ночь процедуры,

и обещал глубокий сон 'баян.

ТРИ СОЛОВЬЯ

Когда-то давно под таким же кустом

мы слушали птиц, притаившись вдвоём.

То дробью, то свистом средь тёмных ветвей

о чём-то своём распевал соловей.

Над рощей звенела знакомая трель --

неспешно катился к исходу апрель.

Усталые типы заснули уже,

жилище найдя на втором этаже.

И только не спал допоздна соловей,

в любви пpизнаваясь подруге своей.

СОРОК ПЕРВЫЙ ГOД

Чёрным облаком, паряшим

в вечном таинстве высот,

вспоминается всё чаще

грозный сорок первый год.

я совсем еще мальчишка

и не чувствую беду.

Рядом с мамою вприпрыжку

старой улицей иду.

Не понять мне, что расколот

мир немного дней назад.

Замер в ожиданьи город -

где-то выстрелы гремят.

Зарево всё чаще лижет

край небес, земную твердь.

Это значит -- враг все ближе,

это значит -- рядом смерть.

Говорят с народом стены

на военном языке.

Оглушает рёв серены,

вопль слышен вдалеке.

Шум какой-то у киоска -

Вроде бы малыш пропал.

Кто-то тянет на повозке

вещи. Видно на вокзал.

Пахнет битумом и дымом.

Сник кустарник-краснотал.

Все пути исповелимы,

но не мой. Я слишком мал.

Я еше не трачу нервы --

берегу для нужных дел.

... Не забыть мне сорок первый,

год, когда я повзрослел.

БЕРЕЗКА

Когда природа впала в спячку,

на быстро таявшем снегу

я повстречал свою землячку

на незнакомом берегу.

В накидке легкой и неброской,

скрывая наготу свою,

стояла, съежившись, берёзка

совсем одна в чужом краю.

Она невидимо связала

с далекой Родиною нить.

... И так хотелось одеялом

её от холода укрыть.

В ЛЕСУ

Куда бы в лесу ни пошёл ты

средь зелени и синевы,

одуванчики глазом жёлтым

подмигивают из травы.

Камышом заросло болото.

В таинственной тишине

так и кажется, будто кто-то

что-то ищет на илистом дне.

Опьяняет полынью и мятой,

на пригорке тропинка видна.

Пеньем птиц и травою примятой -

всем душа отзовётся сполна.

ВОЗЬМИ ГИТАРУ

        Ефиму Кауфману

Чтобы жизнь не промчалась мимо,

ты уехал в другую страну.

Но не нужно печалиться, Фима,

подтяни на гитаре струну.

Что-нибудь нам такое выдай,

в мыслях прошлое тормоша,

чтобы мелкой пустой обидой

не терзала себя душа.

Тосковать о былом не надо,

хоть фиалки уже отцвели.

Над чужим и заброшенным садом

пролетели на днях журавли.

Может быть, после тяжкой разлуки

Мы, как птицы, вернемся в свой край.

Ну, возьми же гитару в руки!

Ну, сыграй что-нибудь нам! Сыграй!

ВОСПОМИНАНИЯ О 3АПОЛЯРЬЕ

            А. В. Иванову

Мы с тобою, как Иван да Марья...

Все никак забыть я не могу

Кировск -- крупный город Заполярья,

утонувший в стуже и снегу.

Помнятся Хибинские отроги,

гор суровых неотступный взгляд,

битые, промерзшие дороги

да альпийский ярко-красный сад.

Привязался к тем местам. Тем паче,

что исхожены они с тобой.

Вспоминаю Печенгу, Рыбачий

и норвежский город за рекой.

Киркенес лежит, как на ладони.

На реке камней водоворот,

словно мчатся бешеные кони

да никак не стихнут у ворот.

Пусть в краю том виноград не зреет

и другие редкостны плоды.

Мы своими чувствами согреем

этот Полюс вечной мерзлоты.

ВСПОМНИ!

Ручка спешит, по бумаге шурша,

солнце скрывается в туче.

Как по-весеннему ты хороша -

нету красивей и лучше.

Я бы при встрече всё это сказал -

только вот слов маловато.

Все вспоминается старый вокзал,

где мы расстались когда-то.

Сердце тревожа, динамик хрипел,

нетерпеливый и кроткий.

То, что хотел, я сказать не успел -

третий гудок был короткий.

Ждал от тебя я напрасно вестей,

хоть бы каких-то два слова.

Только со мной становился грустней

ящик почтовый.

С болью смотрю, как летят надо мной

шумные птицы устало.

Вспомни, как мы расставались с тобой

как-то давно у вокзала.

ЕЩЕ НЕ СНЯТОЕ КИНО

Каких-то птиц шальная стая,

автобус мчится с ветерком.

Мне так мила земля чужая,

что остается за окном.

Мне кажется, что Афродита

на склоне солнечного дня

не добродушно, а сердито

вдруг посмотрела на меня.

Под лёгкой простынёй тумана,

когда вот-вот взорвется гром,

я вижу самого Траяна

и что-то мне кричит Нерон.

Мне раздирают душу звуки

давным-давно прошедших дней.

Здесь дрались до смерти сельджуки,

пал Ганнибал и жил Эней.

их страсти и дела понятны.

Хоть это было так давно,

но все равно волнуют кадры

еще неснятого КИНО.

ЖЕНЕ

Когда вспоминаю порою

ту первую нашу весну.

Я все еще вместе с тобою

в потоке бездонном тону.

Вот осень уже у порога -

сгорает листва без огня.

Как прежде, ты выглядишь строго

и так же волнуешь меня.

Ты рядом в морозы и в зное,

в знакомых и дальних краях.

Испытываю пред тобою

то гордость, то робость, то страх.

НА РАСПУТЬЕ

Порой житейские изгибы

Непредсказуемо круты.

Нам кажется, что мы могли бы

достигнуть большей высоты.

И в день волнующий и вещий,

когда вот-вот всплывёт звезда,

мы отбираем в доме вещи

и уезжаем навсегда.

Легко распутаны интриги -- 

и все становится яслей.

Жаль непрочитанные книги

и остающихся друзей.

В жестоком мире - злом и пошлом,

в далекой и чужой земле

мы думаем затем о прошлом,

оставшемся в туманной мгле.

И как-то сразу меркнут дали -

чужие страны, города.

Мы затерялись на вокзале,

где не смолкают поезда.

Где всё стоишь, в карманах роясь,

как будто ищешь свой билет

на проходящий скорый поезд,

в котором мест свободных нет.

НЕБОЛЬШОЙ НЕМЕЦКИЙ ГОРОДОК

                    Льву Гельману

Раннею весеннею порою,

иногда до самого рассвета

неспеша бродили мы с тобою

по безлюдным улицам Коштедта.

Убегала гладкая дорога,

фонарями растворялась тьма,

и луна смотрела как-то строго

на давно утихшие дома.

На изломе незнакомых улиц

вдалеке застыл продрогший лес.

Как хочу, чтоб мы опять вернулись

в этот край несбывшихся чудес.

Тишина. Рассвет уже заметен.

Лай собаки слышен вдалеке.

Загрустив, припомни о Коштедте -

неболъшом немецком городке.

НЕЗАБЫВАЕМОЕ

(К 60-летию освобождения Освенцима)

Роняет календарь листки,

и снятся по ночам кошмары.

Кровати датские низки,

напоминают чем-то нары.

Я к ложу этому привык,

И немцем становлюсь посильно.

Мне даже ближе стал язык,

знакомый лишь по кинофильмам.

Быть может, он не так уж плох,

но душу всякий раз тревожит.

Когда я слышу: «Хенде хох!» -

невольно дрожь бежит по коже.

Впитал со звуками кино

команду «Шиссен!», лай собачий.

Хоть это было так давно,

но сердце, не стихая, плачет.

Встречаю «несвоих» солдат -

чуть повзраслевшие мальчишки,

о чём-то шумно говорят;

о прошлом зная понаслышке.

А мир от горя поседел,

пред памятью погибших замер.

Забыты ль бомбы и расстрел,

горчичный дым холодных камер?

***

Всё было в жизни - не в кино,

экран от слез темнее ночи.

Спасти бы обреченных. Но

как можем мы сейчас помочь им?

Пришли другие времена.

Но о былом напоминая,

волнует свежестью весна,

н гром гремит в начале мая.

 НОЧЬ

В небе дымная завеса

растворилась без следа,

и висит над кромкой леса,

как на привязи, звезда.

Пахнет и волнует мята.

Покрывает листья медь.

Кое-где трава примята,

будто бы прошёл медведь.

А кусты, как головешки

догоревшего костра.

Все размеренно, без спешки

в полудреме ждёт утра.

Редкие часы покоя.

Стынет в озере вода,

и висит над головою

та же яркая звезда.

ОДНО ЛИШЬ СЛОВО

Я помню это, как сейчас,

у привокзальной ели

день желтою свечой погас,

скамейки опустели.

Волнуясь, ждал я твой ответ,

гудки дразнило эхо.

Ты мне сказала тихо: «Нет», -

и я тогда уехал.

Прошли безликие года,

и я подумал снова, 

как много значит иногда

всего одно лишь слово.

ОПАЛА

     И.М. Галинкину

Был, как помните, в опале

в жизни я не раз.

Но меня Вы вспоминали

так же, как сейчас.

Как рабочий перед сменой,

помыслами чист,

уезжал на край вселенной,

словно декабрист.

Ветер в спину бил упругий.

В царстве жалких мхов

жил в компании супруги,

да ещё стихов.

Снова мокрый снег ложится

за моим окном.

Вспоминаю сослуживцев,

а ещё... партком.

Время давит на педали,

учит жизни быт.

Был когда-то я в опале,

а теперь ... забыт.

ОСТАЮСЬ ПРЕЖНИМ

На горе зазеленели склоны

и окрашен белой краской сад.

Всё не верю, что, надев погоны,

стал на много лет в ряды солдат.

Дни бегут, и край дороги ближе,

и порою мысли невпопад.

Но останусь навсегда таким же,

как полсотни с лишним лет назад.

ОТРАЖЕНИЕ В ВОДЕ

Тишина. Не шелохнется

полусонная река.

Незаметно как-то солнце

проглотили облака.

На зеркально чистой глади

лишь кувшинок лепестки.

Словно в новенькой тетради

вывел кто-то две строки.

Мне б на лошади с уздечкой

ускакать стремглав в жнивье.

Только вижу тонет в речке

отражение твоё.

Хоть ещё неблизок вечер,

чтобы не было беды,

я беру тебя за плечи,

отдаляя от воды.

ПОЖЕЛТЕВШИЕ СНИМКИ

Словно кинофильм короткий -

фотоснимок к фотоснимку.

То ладонь под подбородком,

то какой-то друг в обнимку.

То веселый взгляд, то хмурый,

словно тучи у реки.

От курчавой шевелюры -

только меди пятаки.

Все порой меняет в корне

поворот судьбы крутой.

То подтянутый во форме,

то в рубахе расписной.

То с котом, а то с собакой,

то за книгой, то с детьми...

Не воротится, однако,

то, что было. Черт возьми!

Пожелтевшие картинки -

след былого бытия.

Много раз смотрю на снимки:

неужели это я?

ПРИХОДИ, МОЯ ХОРОШАЯ

И тоскуя, и досадуя,

что тебя сегодня нет, 

все смотрю, как за оградою

догорает в окнах свет. 

Вспоминаю время прошлое,

смех, бровей твоих разлёт.

Приходи, моя хорошая, 

погуляем у ворот. 

Погрустим, что время катится

и уходят в тьму друзья.

Может, розовое платьице

вспомнит старая скамья?

Оживут, со сказкой схожие,

мириады лунных струй,

одинокие прохожие

и несмелый поцелуй.

Тополиный пух порошею

все тропинки занесет.

Приходи, моя хорошая,

погуляем у ворот.

РОДИНА ОДНА

Дождь по лужицам протопал,

туч кудрявых пелена. 

Может, хороша Европа -

только Родина одна.

Пусть у нас дороги хуже.

И кругом в избытке зла.

Воробьи снуют по луже

в ожидании тепла.

Все труднее час от часа:

видно, в коме слег бюджет.

Вновь дороже стало мясо

и ещё чего-то нет.

Много боли, укоризны -

с глаз сползает пелена.

Только нет милей Отчизны

Родина у всех одна.

Не любил я теоремы,

математик был плохой,

но нашел тот угол, где мы

встретим час последний свой.

РОДИТЕЛЯМ

На земле, где на свет родился я и рос,

не хозяин, а гость я. К тому же нечастый,

И на кладбище слышу, как тонкие ветки берёз

о знакомые мне обелиски от легкого ветра стучатся.

Я пришел на свидание с теми, кого уже нет,

чтобы душу излить и невольно припомнить былое.

Чёрный мрамор сберег их родной силуэт,

и земля проросла не зелёной, а жёлтой травою.

- Мама, милая... Слезы сползают с лица.

- Здравствуй, папа! - И дрожь покрывает, как панцирем, душу

А недавно казалось, что жизни не будет конца.

Но она, словно нить, порвалась, все обычное сразу нарушив.

Я бы много отдал, чтоб, как в прошлом, придти вечерком,

чтоб ворчал телевизор и звенела посуда ...

Только ветер холодный бормочет о том,

что пока ни один не вернулся оттуда.

СКИНХЕДЫ

Прошли колонною скинхеды

на днях по центру городка.

И я отсюда не уеду

теперь уже наверняка.

Не оставляют поле брани ...

И хоть разрывы не слышны,

свинцом тяжелым сердце ранят

глухие отзвуки войны.

Глядят угрюмо даже немцы

на новоявленных вояк.

Ведь где-то в сотне верст Освенцим --

убийств и зверств коварный знак.

Там солнце по-другому светит,

и дождь, как слёзы, там иной.

И все разбрасывает ветер -

нет, не листву, а прах людской.

Натянуты струною нервы...

Зачем собрался этот сброд?

Ведь был не только сорок первый,

а был и сорок пятый год.

Как высока цена Победы

ещё видней издалека ...

Бритоголовые скинхеды

идут по центру городка.

г.Дессау 

СОСЕД

Сюда все тянет подойти поближе,

хотя домишек нет, «высотники» стоят.

Всё кажется, что, может быть, увижу

из детства дальнего забьпых мной ребят.

Но тех уж нет, а те уже далече,

как написал известный всем поэт .

... Мне вспоминается наш двор, осенний вечер

и молодой задиристый сосед.

Вернулся паренек из Магадана:

металл во рту, рисунки на руке.

Он говорил, гримасничая странно,

лишь на ему попятном языке.

Рассказывал про ночи и про скалы,

как холод жался к людям, плыл в дыму.

Про снег, такой пушистый, что бывало

забрасывал, как ватой, Колыму.

Он говорил про вышки и бараки,

как прорезал прожектор пелену.

А нам мерещилось, как дикие собаки,

закинув морды, воют на луну.

Была на свете где-то жизнь иная -- 

свои понятия и свой суровый быт.

Не потому ли «музыка блатная»,

не умирая, до сих пор звучит?

Сосед на воле погулял не очень,

но нашим матерям добавил он седин.

За ним пришли однажды тёмной ночью -

он вновь забрался с кем-то в магазин.

И вновь решеток ржавые квадраты,

искристый снег какой-то голубой,

суровые конвойные солдаты ...

А ведь могла быть жизнь совсем другой.

От мыслей этих никуда не деться,

хотя прошли уже десятки лет.

Как на экране, предо мною детство

и почему-то вспомнился сосед.

СПОРТЛОТО

Играет немец в спортлото.

Он денег потерял немало

и выглядит совсем устало,

но блеск в глазах его зато.

Пусть на душе бывает скверно,

но каждым мигом дорожа,

отсчитывает дни, наверно,

от тиража до тиража.

Не вышел из него оракул -

не так из цифр сложилась связь.

Он от досады чуть не плакал,

При всех, нисколько не таясь.

Смотрел с иронией на немца

и на движение планет ...

Мне что-то подсказало сердце -

и сам решил купить билет,

СТАРИК

Повстречался в «хаиме» с пожилою парою.

Было ей по слухам очень много лет.

Он носил пальтишко мятое и старое,

а с неё свисал, должно быть, бабушкин жакет.

А ведь был когда-то хоть куда мужчиной,

но согнул, как ветку, остеохондроз.

Залегли на щёках веточки морщинок

и от дней прожитых, и от горьких слёз.

Сохранила память годы лихолетья,

и сейчас всё это словно наяву:

едкий дым расстрела, крики, плач и дети,

что легли цветами в горькую траву.

Не забыть вовеки, как сгорела хата.

Впрочем, что та хата? Стал совсем седой:

два весёлых сына, два простых солдата

полегли под Ржевом, не дошли домой.

Как сюда добрался? Сам не знает толком.

Вот она, чужбина -- хоть одна земля.

Чувствует себя он небольшим осколком

скрывшегося как-то в бездне корабля.

 ТОПОЛЬ У ОКНА

Память будто взяла меня на абордаж

и бесшумно влечет по бескрайнему миру.

Как подняться хочу я на третий этаж,

в неуютную нашу, «трамваем» квартиру.

Как хочу, чтоб не ржавились цепи бесед

и о чём-то высоком, но чаще житейском.

Чтоб входил, как обычно, смущаясь, сосед

и десятку у мамы просил на еврейском.

Тополь тянется ветками прямо к окну.

Все здесь внове и как-то до боли знакомо.

... И сегодня, опять я никак не усну,

а усну -- будут чудиться запахи милого дома.

У БЕДУИНОВ

Из песка метут постели,

козы блеют у шатра.

Без обычной колыбели

вырастает детвора.

Словно в полусне хибара,

выцвел от жары верблюд.

Нет, видать, совсем недаром

край пустынею зовут.

Улыбнулся бедуинам,

оценив их тяжкий труд.

Господи, прошу: прости нам

человеческий уют.

УТРЕНЕЕ

Пускай не будет день похож на предыдущий.

Пусть будет в нём побольше новизны,

чтобы осилил трудный путь идущий,

тем более в преддверии весны.

Пусть будут только радостными вести,

которые мы все с надеждой ждем.

Чтоб голубой петух восточный на насесте

затейливо пропел о чём-то о своем.

Пусть солнце разведёт руками тучи

и подмигнёт лукаво с высоты.

Чтоб жили интереснее и лучше,

чтобы сбылись надежды и мечты.

ФОРТУНЕ

Солнечным днем или ночью безлунною

как бы хотел повстречаться с Фортуною.

Чтобы она одарила улыбкою,

чтоб успокоила нежно, как мать.

Только Фортуна -- кузнечик со скрипкою.

Как её в пышной траве отыскать?

 ШАБАТ

 Листки для молитвы, как текст телеграммы,

но древний язык мне совсем незнаком.

Не знаю, смогу ли я дальше без мамы,

Обычно обвязанной темным платком.

Кто эти, берущие за душу строки,

прочтет, за детей и за внуков моля? 

Кто тихо напомнит о Ближнем Востоке

где полита кровью горячей земля?

Стихает и вновь оживляется зал. Мы

сидим, погруженные в мысли свои.

А ребе читает напевные псалмы 

о Боге едином и братской любви,

На Шаббате свечи не гаснут упрямо,

колеблется тонкая нитка огня. 

Как жаль, что немного не дожила мама

до этого чистого светлого дня.

Я НЕ ДЕРЖУ НА СЕРАЦЕ 3ЛА

Как легкий шелест занавески

от дуновений ветерка,

вползла затейливо тоска.

А поделиться с нею не с кем.

Как на обычном вернисаже -

от генералов до старшин

проходит множество картин

друзей и незнакомых даже.

Не верю в то, что их уж нет,

что не пожму им больше руку.

Мне с тем вручали партбилет;

а с этим мы ушли в науку.

С пригорка лет ясней видна

вся жизнь, отдельные моменты.

С тем был в засадах допоздна,

а с тем готовил документы.

Обычен был страстей накал,

и не искал другой работы.

Я с этим жизнью рисковал,

а с тем сводил зачем-то счеты.

И вот нежданно, до поры

они ушли. И сам не вечен.

Живут во мне, как две сестры, -

и боль, и дух противоречий.

Я не держу на сердце зла.

Хочу лишь, чтоб тоска ушла.