Иван САМОЙЛЕНКО

Было это в глухих Муромских лесах. Кто и когда поселился здесь, кто основал эту деревеньку, сейчас уже и не помнили. Место было выбрано удобное для жительства. На краю огромной поляны было озеро. Рядом протекала речка. И там и там было много рыбы. По берегам озера и селились люди. Основное занятие охота и рыбалка. Рыбу солили, коптили, сушили, выделывали шкуры зверей, вырезали разные поделки из дерева. Зимой, когда устанавливалась дорога, всё это везли в город Муром за триста вёрст. Далёкой и трудной была дорога, могли и под лёд провалиться, и разбойнички напасть. А когда любопытные спрашивали, откуда вы, мужички всегда отвечали,
- А на рожна это тебе?
Да и случайно попавших в эти края встречали бородатые мужички одним вопросом:
- А какого тебе рожна здесь надобно?
Так и стала называться деревенька РОЖНЫ. Все вопросы решал староста, избиравшийся на год, чтоб не заедался, а службу вёл дьячок, потому что поп утонул в озере позапрошлым летом, а ехать в такую глухомань никто не хотел, да и сельчан дьячок устраивал полностью. Весёлый был здесь народ, умел и работать, и веселиться. А уж как заканчивались весенние работы или мужики собирались на зимовья, на охоту, всю ночь не утихала гармошка, песни и танцы звучали до утра. Как говорили сами сельчане, у нас тут парни гулёны и девки ядрёны. Иного парня, опившегося, девка на себе тащила в баньку, парила и в речку макала, пока он не приходил в чувство. Ну, потом, всяко бывало, всяко случалось. Чуть дальше от села жила одинокая баба, уже в годах, ну, просто бабка. Она ни с кем не общалась, хотя деревенские частенько к ней обращались. То баба чем-то заболеет, то девка опростоволосится. За её отчуждённость, её прозвали за глаза Волчицей, а так чаще, как надо было обратиться, бабушкой Затворницей. Но без неё было бы многим плохо. Попарится бывало девка в баньке с парнем на праздник, он уходит в лес на зимовье, а она…ну, сами понимаете. Прибегает к ней, бабушка, помоги, тятя узнает, убьёт. Посмотрит та в глаза и спрашивает,
- А что у тебя братьев нет?
- Есть, - ответит виновная.
- А тот замуж не хочет брать?
- Не хочет.
- Так пусть братовья сводят его на кручу на качели.
А надо сказать, что в трёх верстах от деревни была высокая круча, метров двадцать, которая обрывалась в непроходимое болото. Верили, что в болоте водятся и упыри и лешие, а в реке русалки. Кто-то из местных, давным - давно, повесил здесь над кручей качели и забавлялась молодёжь, качаясь на них, кто удержится, повезло, кто сорвался, поминай как звали. Никто не выныривал. Говорили, что лешие забирали и не выпускали. Да и виновных в селе не искали, сам полез на качели, сам сорвался, значит сам и виноват. Потом эту забаву забросили, но на них проверяли истину. Если девушка указывала на виновника её позора, а тот отказывался и не хотел жениться, ему связывали руки и вели к круче. Там усаживали на качели и раскачивали их. Ежели упирался, запросто летел в болото, соглашался жениться, снимали с качелей. Бывали случаи, что виновный срывался с качелей быстро, так его вытаскивали из болота за верёвку, привязанную на всякий случай к рукам и снова сажали на качели. Это была уже забава, развлечение. Виновный сразу соглашался жениться. А иногда, пройдя одну, две версты, парень просил отпустить его и пока братья приходили домой, там уже были и сваты, и дьячок, и накрытые столы. Так легко и быстро решался вопрос: хочу, не хочу. Так что семьи были крепкие и проверенные, как здесь шутили, прошли сквозь танцы с песнями, баню и болото. Однажды, правда и девку качелями испытали. После того, как утонул в озере местный поп, через некоторое время прислали другого, молоденький, бородёнка и усы ещё не выросли, голосишко звонкий, чистый. В церковь ходили даже чтоб его послушать. И влюбилась в него одна местная, и так к нему и этак, а он блюдёт свою чистоту и непорочность. Решила она его оговорить, чтоб женить на себе. Схватили бедного попика, связали и повели к качелям. Стали спрашивать, женишься или нет, а он клянётся, что ни в чём не виноват. Вначале так, для страха покачали, а он попросил руку хоть одну отвязать, крест на себя наложить. А когда он стал креститься и просить бога простить тех братьев за поругание над ним, да ещё на всякий случай макнули его в болоте, то поверили, что поп здесь ни при чём. Отвели бедолагу домой, на всякий случай поставили охрану. Взяли девку, качнули пару раз на качелях, да макнули в болоте, сразу сказала, что вообще ни с кем ещё не была, а просто захотелось быть попадьёй. Не утопили, сестра всё таки. Бедный попик сбежал в подштанниках через окно аж в Муром. Больше никто сюда не соглашался ехать.
И была у бабки Затворенки единственная дочь Аксинья. Никто никогда не видал на гуляньях, не видел , чтоб водила кого в баню, но родила она дочь и назвала её Клавдеей, а сама через несколько дней исчезла. Односельчанам всё равно, Клавдея, так Клавдея. Но и Клавдея жила такой же нелюдимкой, как и её мать. Бродила больше в лесу, помогала бабушке собирать цветы и корешки, грибы да ягоды, старалась меньше показываться на глаза людям.
– У Волчицы и внучка Волчица, - говорили в деревне. Замуж пора девку отдавать, а её толком никто и не видал.
Толком никто не видал, только увидали её беременной. Родила Клавдея, да только сельчане увидали ребёнка через два года, увидали и ахнули, весь волосами заросший, только лицо без них да кисти. От бабки узнали, что зовёт она любимого внучка Петюня, а Клавдея, как и её мать, после родов исчезла. Петюня так Петюня, народу всё равно. Рос и подрастал Петюня, людей не чурался, со всеми общался, а как бабушка умерла, в Муром уехал. Пять лет прожил в Муроме. Вернулся он в родную деревеньку и открыл магазин. Чудно это было поначалу, то в самый Муром надо ехать, а то всё рядом, на месте. Потом все привыкли и стали даже заказы делать кому что надо. Однако, не долго длилось такое. В селе особо делать было нечего, работа в основном только сезонная, заработки никудышние. Молодёжь уезжала в города, а потом и стариков забирала к себе. Рожны доживали свой век, как и многие сёла. А вскоре Петюня остался один, совсем один на всю деревню. Раньше как оно было, идёт он по селу, все с ним здороваются, о житье- бытье спросят, а сейчас, идёт и никого, даже собак с собой позабирали. Ни петушиного пенья, ни собачьего лая не слышно, даже жутко становилось. Тоска порой так разбирала его, что он в лес уходил, да и там кроме птичьего посвистывания никого не встретишь. Не с кем и словом перекинуться, стаканчик другой опрокинуть. А он только завёз продукты! Есть всё, выпивка, консервы, мука, соль, сахар, чего только не набрал Петюня! Выполнил все заказы, привёз, а всех, кто оставался, забрали пока он ездил в город, нет ни одного человека. Слова не с кем сказать! Раньше он и пекарню держал, хлеб, булочки, пирожки пёк, в очередь становились, а теперь сам пеки, сам ешь. Уехать в город, а магазин, а продукты, да и деньги почти все истратил, а дом? С собой не возьмёшь. Грустно и тоскливо стало ему. Выпил с горя почти бутылку и пошёл домой спать. Закрывать магазин не стал, кто залезет, если на десятки вёрст ни одной живой души. Так и жил Петюня некоторое время. А чего, работать не надо, продукты есть. Пёк он хлеб-каравай, булочки и разговаривал сам с собой, чтоб не одичать совсем. А порой, бывало, с убывшими сельчанами разговаривал, заказы выдавал. Но это чаще, если маленько больше выпивал, а порой и с мужиками спорил. Забудется Петюня, что народа нет, напечёт хлеба, булочек сдобных, а есть некому и стал он развешивать на ветках хлеб и булочки и вскоре стали прилетать к нему птички-синички, белки появились, веселее ему стало. Надоели консервы, завалил как-то лося, уж очень хромал тот, убежать даже не мог. А на дворе лето, мясо пропадёт за пару дней. Часть повесил коптить, часть развесил на ветках, чтоб подвялить, а кости и шкуру куда денешь, даже выделанная никому не нужна, оттащил не далеко, к другим домам, да и бросил. Но однажды заметил он что не только шкура исчезла, а и развешенное мясо стало исчезать, два окорока пропало. Висели высоко, волки не достанут, а мяса нет. Стал следить, волков видал, походят, походят, а достать не достанут, и уходят. Потом эта пара волков и почти к дому приходила, он им объедки бросал, но не шкодила. Уже и привыкли они друг к другу, как обед у Петюни, так эта парочка и крутится невдалеке, получит свою долю и исчезает. И стал он с ними разговаривать, жаловаться на своё житьё бытьё. Он говорит, а они сидят в сторонке и слушают, а сами ожидают пока он косточку им бросит. Потом, когда волки поняли , что он им не враг, стали подходить почти к костру, где Петюня жарил шашлык. Сидят и только слюну глотают. С помощью волков и неведомого вора он вскоре понял, что на консервах не перезимует, а мяса заготовил немного, застрелил ещё пару оленей. Стал вновь коптить, вялить и снова заметил, что кто-то ворует мясо. Рысей и росомах в округе и не бывало, следов никаких нет, а мясо пропадает. Капканы, петли и самострелы вор обходил свободно. Чудеса да и только. И вновь запил Петюня, да только водка закончилась. Всё есть, а водки нет. И стал он в соседнем доме гнать самогон, дрожжей и сахара полно. А чего ж тому пустовать понапрасну. Теперь уж и самогонки полно и жить стало веселее. Разденется Петюня совсем, лето ещё, тепло, а кого стесняться, и бродит пьяный по деревне, песни орёт. Хотя, Петюня никогда не пел, ни слуха, ни голоса, но от одиночества просто орал те песни, какие слышал от односельчан. И одежду стирать не нужно. Даже бриться перестал и заросло его лицо, только чуть-чуть видно нос, губы и немного лба. Захочет, в озере купается. Бредёт такой пьяный, весь волосатый, как медвежонок, и разговаривает сам с собой. Видели б его односельчане! Идёт он однажды по селу, смотрит, а на дороге следы чьи-то, в пыли отпечатались. Оробел Петюня, никого нет в селе, а следы есть.
–Эгей! Кто здесь? – кричал Петюня, выходи, где ты прячещься? Ты кто?
Но никто ему не отвечал, тихо было вокруг. И задумался Петюня, следы есть, а никого нет. Странно как-то. Долго он ходил вокруг тех следов, пока не понял, что это же его собственные! Дня три здесь проходил. Примерял, совпадают, значит его следы. Сидит однажды вечером он, как обычно, шашлыки жарит, уж очень к ним привык, под самогон лучшей закуски и не надо, рядом почти полведра самогонки, выпивает. А чтоб не скучно и как будто пьёт не один, наливает в два стакана, держит в обеих руках и разговаривает:
- Будь здоров Максим, будь здоров Колян. Ну вот, и соседи пришли к тебе в гости, не сам оказывается ты здесь, - рассуждает он сам с собой, выпьет и наливает снова. И тебя с праздником, кум. Да что ж я тебе стакан не налил? Сейчас я это исправлю.
Он принёс ещё один стакан, налил почти до краёв и хотел поставить рядом с другими. И только заметил, что кто-то взял из левой руки стакан и выпил. Кто это мог быть? Никого нет, а стакана тоже нет. Машинально протянул руку влево и кто-то вложил пустой стакан в руку. Петюня налил снова и снова протянул влево и снова стакан взяли, выпили и как сам Петюня, потянулся кто – то за шашлыком и со шпажки шашлык исчез мигом, только чавкает рядом кто-то. Он мигом протрезвел, волосы у него поднялись не только не голове. Скосив глаза слегка влево, он увидал кого-то волосатого и побольше его самого.
- Нет, хватит пить, - подумал Петюня, - что угодно уже мерещится. Я что, с двух рук стал пить сразу? А третий где? Вылить самогон я не мог, кто-то брал же стакан и отдавал назад. Спать и только спать.
На всякий случай, чтоб ничего не казалось, он выпил с правого стакана и почти пополз в дом. Похмелье было тяжёлым. Голова болталась с стороны в сторону, в ушах шумело и трещало, ноги заплетались. Но он всегда оставлял на опохмелку немного самогона в ведёрке. Сегодня там ничего не было. Не было и шашлыков. Костёр давно погас и уголья подёрнулись пеплом.
- Однако вчера я слишком увлёкся, - произнёс он. - Надо же, всё вылакал.
Петюня стал вспоминать вчерашний вечер.
- Хорошо, пил я сначала умеренно, закусывал. Пил вроде с мужиками, даже стаканы у меня брали. Погоди, а откуда взялись мужики и куда они могли деться ночью. Неоткуда им было взяться и деться некуда. Значит это они и выпили весь самогон и съели шашлыки. Тогда куда делись? До Мурома далеко, ночью туда не пойдёшь, дороги нет, кругом тайга. В доме я спал один, значит они где-то здесь. А если их не было, кто же со мной пил? Или мне мерещилось всё это? Допустим, я пил с двух рук, тогда кто пил с третьего стакана, ел шашлык и чавкал рядом? Рук – то у меня две. Нет, точно здесь что-то не так. Я что, до гальюников уже допился? Надо хорошенько подумать и осмотреться. А может это ещё не гальюники, а кто-то действительно был, И где он?
Петюня стал оглядываться кругом и вдруг увидал, что в стороне от дорожки в траве лежит что-то большое и лохматое. Он с опаской стал подходить к нему. Оно ворочалось и похрапывало.
Петюня задумался, если это медведь, то как он брал стакан лапой и снимал с шампура мясо? А если нет, то кто это или что это? На друзей-соседей совсем не похожее. Когда-то старики говорили, что в лесах далеко кто-то видел иетти или лесного человека, но кто в это поверит, это было очень давно. Посчитали охотничьей байкой и забыли, да и больше никто никогда не видал и не встречал этого самого иетти. А здесь кто-то лежит, храпит и весь в шерсти и шерсть такого же цвета, как и у меня.
- Это что ж, это самое иетти само пришло ко мне в гости? Это оно пило мой самогон и закусывало моими шашлыками? Уж кого кого, а его я точно не звал к себе в гости. Так может это оно, это самое иетти, и воровало моё мясо?
Петюня зашёл в дом, дёрнул стакан самогона с старых запасов и задумался, что же теперь делать когда это проснётся и что оно с ним сделает. Он взял топор, подошёл к спящему и остановился, а что если не убью с первого раза. Может с ружья пальнуть, небось, лося мог завалить, а этого и подавно. Пока он размышлял, зверюга проснулась, зевнула так, что огромная пасть закрыла пол лица и оглянулась вокруг. Зверюга вскочила, заметив Петюню, хотела видно убежать, но покачнулась, свалилась на землю и схватилась за голову.
- Значит, и у тебя похмелье, выходит и у тебя есть что-то человечье. А вдруг ты и есть то самое иетти, о котором столько болтали? Подружиться бы с тобой, а то одному скучно, даже выпить не с кем, а тем более поговорить.
Хотя, как общаться с диким иетти, Петюня и не подумал.
А зверюга качалась по траве рычала, мычала, схватившись за голову.
-Сейчас, сейчас мы тебя полечим, - заговорил Петюня. Эту болезнь я знаю, сам не раз болел. Погоди, погоди, я сейчас.
Он зашёл в дом, налил стакан самогонки и подошёл к зверю.
- На, выпей, полегчает. Не боись, не отравлю, если не застрелил. Небось, трубы горят.
Лохматый почти одним глотком выпил и затих. Петюня принёс кусок копчёного мяса и протянул зверю.
- После выпивки закусь первейшее дело, - сказал он.
Лохматый всё ещё с опаской поглядывал на Петюню, но кусок мяса проглотил почти мгновенно. Казалось, он понимал что говорит ему Петюня.
–Так это ты, паразит , воровал моё мясо? А вот теперь сидишь, пьёшь, жрёшь моё мясо. Вот дам тебе сейчас по морде, будешь знать что чужое брать нельзя.
Петюня хотел схватить Это за грудки или лацканы пиджака, как вспомнил, что на том пиджака никакого нет и хватать не зачто. Рука его скользнула по волосатой груди существа. И тут Петюня сообразил, что ежели Это приложится к нему, то Петюня опишет такую дугу, что он и до дома не дойдёт.
- Давай лучше выпьем за хороших соседей и чтоб на огороде всё росло, - вспомнил он тост, каким заканчивали стычки мужики. Петюня так сказал, хотя у него и огорода никогда не было. Он всунул в лапищу этого лохматого существа стакан, налил его до краёв. Волосатик, как стал звать его Петюня, буквально одним глотком опрокинул стакан и заел добрым куском мяса. Через некоторое время глаза его посоловели и он стал поглядывать по сторонам даже дружелюбно. Он уже не пытался вскакивать и бежать куда-то и мясо, и стакан, уже брал с рук спокойно. Дальше день у них прошёл как и вчерашний вечер. Петюня хватал Лохматика за руку, всовывал в неё стакан с вопросом, - ты меня уважаешь?
К концу дня они понимали уже друг друга по жестам. На следующее утро Лохматик исчез, а Петюня, подсчитав свои запасы самогона, заквасил уже двойную дозу с учётом размеров нового друга. Несколько дней он тосковал один, гнал самогон и ожидал, что Лохматик всё же явится. Шли дни, он убил ещё лося с учётом аппетитов Лохматика, коптил, солил и сушил мясо, пёк хлеба. Однажды вечером Петюня сидел и потихоньку пил, как вдруг кто-то осторожно взял из его рук стакан. Петюня вздрогнул от неожиданности и обрадовано вскочил.
- Лохматик! – воскликнул он. Ты вернулся, а я думал что ты ушёл совсем.
Но Лохматик вернулся не один. За его спиной, прячась, выглядывало ещё одно волосатое существо.
- Вот те раз, ушёл один, явилось два. И чем я вас кормить буду? Поселить – то вас есть где, домов пустых полным полно, а столовая выходит одна. На это я, однако, не рассчитывал. Да и выгнать вас теперь не выгонишь, оба ведь уйдёте, - вертелось в голове Петюни.
Лохматик потихоньку вытолкал из-за спины второго, несколько меньше самого. Петюня протянул стакан Лохматику,
- Ну, с возвращением, что ли.
Лохматик покрутил головой, подталкивая вперёд меньшего.
- Ага, этому вначале надо, так бы и сказал, - и он протянул стакан меньшему.
Меньший закрутил головой, а Лохматик ещё и отстранил своей рукой стакан.
- Не понял, ни ты, ни этот не пьёте, чего же вам надобно? – удивился Петюня.
Лохматик надавил на плечо Петюни, заставив его сесть, сел сам и посадил меньшего.
- Вот теперь всё понятно, хотите чтоб мы жили все вместе, - сообразил он и сделал круг руками.
Лохматик обрадовано закивал головой, потом стал показывать на меньшего зверя и что-то пытался объяснить. Он мычал, рычал и показывал на себя, на него, потом, видя что Петюня не понимает, провёл его рукой по волосатой груди меньшего. И тут Петюня понял, что это женщина с довольно выраженными грудными железами.
- Значит это твоя жена, - сказал он. Так и живите себе, места хватит, любой дом занимайте.
Петюня провёл рукой вокруг, указывая на пустые дома односельчан.
Но Лохматик закрутил головой и стал показывать на Петюню, женщину и его дом.
- Да ты что, совсем тронулся, - возмутился Петюня, - твоя жена, а мне её подсовываешь? У нас так не принято. Иди вон туда и живи, а меня оставь в покое, бабу свою мне отдаёшь.
Он долго ещё возмущался, совсем забыв, что Лохматик его не понимает.
- Да я тебе и стакан не налью сегодня.
Он долго ещё размахивал руками, шумел, но его начал дёргать за руку Лохматик. Он что-то мычал, показывал на свой живот, маленький рост и, наконец, начал качать палочку для костра на руках.
- Так бы и сказал что это твоя дочка, а то тычешь в неё, в меня, а ничего не понятно.
Петюня накормил своих довольно прожорливых гостей и отвёл в соседний дом.
- Это твоя берлога, извини, комната, а это твоя. Каждому по комнате и она стесняться не будет, пока переодевается. Тьфу ты, какое переодевается, на ней же кроме шерсти ничего и нет. Ночуйте, а завтра мы её приоденем, в домах барахла полно осталось. Свожу в баню и приоденем, а то от вас зверьём немытым тянет.
О том, что он сам лохматый и без одежды, Петюня как-то не подумал.
Петюня оставил гостей и собрался уже уходить, но Лохматик взял за лапу, точнее руку, дочки и подтолкнул к нему.
- Ты что, невесту мне привёл, что ли? Отцепись, пока я вас не выгнал, - возмущению его не было предела. Завтрак с восходом солнца, прошу не опаздывать.
Петюня шел домой и возмущался.
- Нет, это надо же, эту лохматую зверюгу да мне в жёны, а? И как ему это в голову взбрело? Лохматую… и в жёны. Нет, у неё ж и грудь где-то в шерсти спрятана! Да эта зверюга и задавить нечаянно может. И кому здесь пожалуешься? Что, в Муром побежишь жаловаться, что баба иетти тебя обидела? Меня же там в лучшем случае засмеют, а могут и в психушку запереть. А с медведицей не пробовал общаться, спросят. И что она готовить сможет, травку, корешки или кусок мяса подаст… с кровью? А может они тухлым мясом любят питаться? Нет, лохматую, и мне в жёны. Это надо же придумать!
О том, что он сам такой же волосатый и давно ходит без одежды, он забыл. Петюня выпил ещё самогона и улёгся спать. Ночью ему снился сон, что Пушистик, как он её назвал, его жена и лежит, посапывая, с ним рядом и так приятно что она такая мягкая, тёплая. Петюня аж вскочил с перепугу. Заря только загоралась и надо было готовить завтрак гостям. К его удивлению Пушистик вышла из леса, неся какие-то травы, корешки. Она показывала, чтоб он бросил их в казанок. Петюня сопротивлялся, но она так настаивала жестами, что он согласился и оказалось, что варево намного вкуснее, чем без трав.
- Надо же, зверюга, а понимает в травах больше, чем я.
Пушистик вставала раньше всех, старалась как можно больше помогать и вскоре выучила несколько необходимых слов и выражений, да и он стал кое - что понимать в её мычании и жестах. Через месяц Петюня уже не мог, а может и не хотел обходиться без её помощи. Ему уже было даже приятно касаться её, иногда провести по спине. Пушистик не отталкивала его и даже порой пыталась прижаться. Петюне уже не хотелось, как раньше, пить с Лохматиком, да и тот большую часть дня проводил в лесу, принося дрова, а порой и оленя или другого зверя. Он понял, что лучше делать запас продуктов на зиму, чем гоняться по сугробам за будущей едой. Петюня с Пушистиком коптили, сушили и солили мясо, заготавливали травы, коренья, грибы. Так потихоньку в деревне РОЖНЫ создавалась новая семья.
Прошло года полтора и любители старины вспомнили о заброшенной в муромской глуши деревне Рожны и явились за предметами старины. Когда трое молодцев на велосипедах появились на окраине деревни и вдобавок стали ломать двери и ставни, шума было много. Они успели ограбить первый дом. Громко обсуждая добычу, ребята вышли из дома и замерли. Перед ними стояли три фигуры, волосатые, огромные, только один поменьше.
- И какого рожна вам здесь надо? – послышался вопрос. Что вы здесь забыли?
Любители старины бросили сумки и кинулись бежать, но вскоре уже стояли связанные.
- И что нам с вами делать? Повесить или съесть? А может поджарить? Жареные вкуснее.
Воришки дрожали, они не знали кто перед ними. Это было не похоже на зверей, тем более на людей, хотя разговаривали как люди. А вдруг и правда съедят. Зажарят на костре и сожрут.
- А давайте покачаем их на качелях, - предложил меньший из волосатых.
Воришек привели на качели, объяснили суть их работы и раскачали. К их счастью все трое удержались и были отпущены, конечно, без велосипедов. Как тройка добиралась в Муром, это отдельная история, но они сразу явились в полицию и начали всё рассказывать, требуя выслать туда отряд полицейских для поимки похитителей их велосипедов. В полиции это слушал дежурный, затем собрал весь наряд, чтоб послушали как этих ребят качали на качелях над болотом далеко в лесу неизвестные волосатые существа. Потеха была не на один час. Их снова и снова заставляли рассказывать всё сначала, потом изложить всё случившееся на бумаге. В конце концов вызвали скорую медпомощь и ребят отвезли в психбольницу. Обещали подобрать отряд желающих ехать в лес, а заодно и помочь ребятам, ведь они перенесли такой стресс. В психиатрии через три дня был какой-то юбилей. Праздновали с размахом, с концертом, песнями, плясками. И тут пришла в голову зав отделением, где лежали ребята, вызвать их на сцену, якобы на расширенный консилиум для установления диагноза и поиска желающих ехать для ловли лохматых воров. Им же не сказали, что находятся они в психбольнице. Для того чтоб ребята более свободно себя вели и всё рассказывали, каждому налили по сто пятьдесят грамм и попросили говорить хоть всем сразу, не стесняясь. Представьте, полон зал медработников, столы, уставленные напитками и съестным, а на сцене эта тройка, перебивая друг друга, взахлёб рассказывает как они поехали на прогулку(!) (это за триста вёрст!), зашли в один дом напиться воды (ломали монтировками замки на дверях, так как хозяева не дали им водички!) и спросить дорогу ( куда дорогу? А назад нельзя было ехать или они её уже забыли?), как их встретили на улице три человеко-зверя, все волосатые, огромные, только один чуть поменьше, и спрашивают на нормальном языке,
- А вам какого рожна здесь надобно?
Потом эти человеко-звери связали их, потащили в лес и начали качать на качелях над громадным обрывом и болотом. Ребята едва вырвались от них и побежали, а это зверьё на их же велосипедах за ними гналось. Ребята здесь же устроили разборку, кто из них предложил поехать в заброшенную деревню за стариной, кто собирал «инструмент», ломики, топор и прочую премудрость, которая помогла б в их «работе». Они так вошли в раж, что даже устроили серьёзную потасовку, рвали друг на друге рубахи, даже «фонари» поставили. Зал покатывался со смеху. Успех был колоссальный. Все подумали что это какую-то группу юмористов ангажировала администрация. Особенно нравилась сценка, где их спрашивали,
- А какого рожна вам здесь надобно? - и как волосатые человеко-звери качали их в лесу на качелях. А сценка о том, что волосатые человеко-звери гнались за ними на велосипедах, которых и в городе было немного, произвела просто фурор. Волосатое зверьё в глухой таёжной, заброшенной деревушке катается на велосипедах! Отличить их правду от сценического юмора было невозможно, да и публика была в уже в интересном состоянии. На прощанье ребятам налили ещё по сто пятьдесят грамм, дали по бутерброду и отвели в палату. Ребят по-прежнему оставили в больнице под наблюдением. На их вопросы отвечали, что собирают отряд добровольцев для похода в деревню и что уже есть два полководца, только рядовым никто идти не хочет. Одного полководца зовут Наполеон, а второй называет себя Юлием Цезарем и требует целую армию. О том, что они поехали в деревню с целью поиска старины и грабежа, ребята, конечно, умалчивали.
В психбольнице долго вспоминали и юбилейный год и выступление тех ребят. Любимой шуткой стало спрашивать приходящих в ординаторскую « А КАКОГО РОЖНА ВАМ ЗДЕСЬ НАДОБНО?»…и, если кто когда хотя бы немного привирал, говорить « НА КАЧЕЛИ ТЕБЯ НЕ НАДОБНО СВОДИТЬ».