VIII. СЛЕЗЫ И ХИТРОСТИ



На одной из предыдущих страниц я приводил заявление Нюры:


- Я плачу не тебе, а тете Симе!


Нюра точно выразила отношение многих здоровых трехлетних детей к социальной ценности слез.


Ребенок от двух до пяти нередко плачет "кому-нибудь" - с заранее поставленной целью. И отлично управляет своим плачем.


Мать не позволила трехлетнему Коте кидать мячиком в люстру. Он начал бурно и громко реветь, сидя на полу среди комнаты. Мать спряталась за ширму. Он подумал, что она ушла, вытер лицо кулаками, оглянулся и сказал:


- Чего же я реву-то? Никого нет.


И пошел разыскивать мать и, пока разыскивал, не плакал. Матери не нашел, привязался к работнице и тотчас заревел еще пуще.


Профессор К.Кудряшов сообщает в письме, что трехлетний Сережа в разговоре с ним, между прочим, сказал:


- Когда папа и мама приходят домой, я реву.


- А без них?


- При бабуле не реву.


- Почему же?


Сережа развел руками:


- Бесполезно.


Писатель Н.Г.Кон передал мне свой разговор с трехлетней Саррочкой Брахман:


- Я сегодня упала и сильно ушиблась.


- Плакала?


- Нет.


- Почему?


- А никто не видал.


Плакать в одиночку, без слушателей, здоровые дети зачастую считают излишним.


У двух близнецов глухой отец. Поэтому они ревут лишь при матери. Когда же остаются с отцом, охота плакать у них пропадает.
Тот же Сережа (из повести Веры Пановой) умело управляет своими слезами: когда старшие мальчики прогнали его, "у него дрогнула губа, но он крепился: подходила Лида, при ней плакать не стоит, а то задразнит: "Плакса! Плакса!"


Часто случается видеть, как ребенок несет свой плач какому-нибудь определенному адресату.


Его, скажем, обидели в далеком конце парка, и он бежит к отцу или матери по длинной тропинке и при этом нисколько не плачет, а разве чуть-чуть подвывает. Он бережет всю энергию плача до той минуты, когда добежит до сочувственных слушателей. А покуда тратит эту энергию скупо, минимальными порциями, хорошо понимая, что расходовать ее зря не годится.


Вообще эта "энергия плача" исчерпывается у детей очень быстро.


Вова Воронов плакал на улице.


- Подожди, не плачь, - сказала мать, - сейчас будем дорогу переходить. Здесь реветь некогда, надо смотреть, чтобы на нас машина не наехала. Вот дорогу перейдем, тогда можешь снова плакать.


Вова замолчал. Когда перешли дорогу, он попробовал опять зареветь, но ничего не вышло, и он заявил:


- Уже весь рёв кончился.


Поводы для детского плача нередко бывают ничтожными. Мать рассердилась на Лену и назвала ее Ленкой, а потом, когда накрыли на стол, с улыбкой сказала бабушке:


- Ах, ты и селедочку приготовила!


Этого было достаточно, чтобы Лена заревела безутешно.


- Ты даже селедку называешь селедочкой, а меня - Ленкой!


Дети в возрасте от двух до пяти вообще очень склонны к проливанию слез. Недаром говорится: "Он плачет, как ребенок".


- Бабуся, ты куда собираешься?


- К доктору.


Девочка - в слезы. И спрашивает, не переставая рыдать:


- Когда ты уйдешь?


- Да вот сию минуту.


- Зачем же ты мне раньше не сказала - я бы раньше начала плакать!


Еще более выразительный случай произошел недавно в одной московской коммунальной квартире. Женщина с трудом убаюкала грудного ребенка, но на душе у нее неспокойно: за тонкой стеной у соседей проживает трехлетний Ваня, страшный крикун и плакса. Стоит ему закричать, и он разбудит грудного. Желая задобрить этого зловредного Ваню, женщина дает ему большую конфету и просит, чтобы он помолчал хоть часок. Ваня уходит к себе в комнату, послушно молчит, но вскоре возвращается и протягивает конфету соседке:


- На, возьми, не могу - буду реветь.


И с громким ревом выбегает из комнаты.


Дико было думать, что так поступают все дети - всегда, во всех случаях. Чаще всего они плачут бесхитростно, - от боли, от тоски или от обиды. Вспомним, как плакал Сережа (в той же повести Веры Пановой), когда оказалось, что взрослые решили покинуть его. "Он рыдал, обливаясь слезами. Его не берут! Уедут сами, без него!.. Все вместе было - ужасная обида и страдание".


Это плач, выражающий непритворное детское горе, подлинную душевную муку.


Но здесь я говорю не об этих искренних детских слезах, проливаемых без всякой оглядки на взрослых. Сережа рыдал всерьез, ибо не мог не рыдать. Я говорю о тех, к сожалению, многочисленных случаях, когда дети пытаются при помощи слез достигнуть каких-нибудь благ. Как бы ни были забавны эти слезы, сколько бы улыбок ни вызывали они у взрослых, поощрять их, конечно, нельзя. Опрометчиво поступают те взрослые, которые с нелепой угодливостью торопятся исполнить любые желания ребенка, выраженные нарочитым нытьем, и тем самым приучают его с первых же месяцев его бытия к умелому использованию слез.


Вообще в этой неприглядной привычке детей виноваты исключительно взрослые.


Справедливо говорит читательница М.Ф.Соснина (Казань) в одном из своих писем ко мне.


"Если, - утверждает она, - слезы и рев никогда не ведут ни к какой выгодной для ребенка реакции со стороны взрослых, ребенок и не будет плакать из корысти. Ему такая возможность прямо-таки не придет в голову. Значит ли это, что он вообще не будет плакать? Нет, будет, но тогда слезы его будут вызваны чисто физиологической потребностью разрядки накопившихся переживаний...


"Хитроумие" свойственно детям гораздо чаще, чем принято думать. Сентиментальная легенда о ребенке, как о некоем бесхитростном праведнике, чрезвычайно далека от действительности.


Ибо на самом-то деле ребенок совсем не такой ангелочек, каким он представляется многим слепо влюбленным родителям. Большой дипломат, он нередко внушает себе и другим, будто его своекорыстные желания и требования подсказаны ему чистейшим альтруизмом.


Четырехлетняя Вера говорит, например, своей матери:


- Ты можешь пойти за мороженым... Я не для того говорю, что за мороженым, а для того, чтобы ты вышла немного на воздух.


Наташа угощает бабушку конфетами:


- Ты, бабушка, кушай эти красивенькие (мармелад), а уж я буду есть эти грязные.


И, делая гримасу отвращения, со вздохом берет шоколадку.


И кого не обезоружит своим простодушным лукавством такая, например, уловка ребенка, где голый эгоизм прикрывается гуманнейшей заботой о ближних.


- Мама, возьми меня на ручки! Я тебя буду держать, чтобы ты не упала!


Мать несет тяжелую кошелку.


- Мама, ты возьми меня на ручки, я возьму кошелку, и тебе не будет тяжело.


Пятилетняя Ирина во время обеда ест неохотно и вяло. Чтобы она действовала ложкой быстрее, мать предлагает ей есть суп наперегонки. Ирина отказывается, но при этом чрезвычайно хитро мотивирует свой отказ нежными чувствами к матери:


- Не хочу перегонять такую хорошую маму!


У бабушки большие очки. Андрюша гуляет с нею по многолюдному парку и очень боится волков. При этом в душе у него тлеет надежда, что, если уж волки совершат нападение, то скорее всего на бабушку. Эту свою тайную надежду он выражает такими словами:


- Если какого человека съест волк, что он сделает с его очками? На себя наденет, что ли?


Трехлетний Игорь увидел незнакомую кошку и в страхе спрятался за материнскую спину.


- Я кошки не боюсь, я только даю ей дорогу, потому что она такая хорошенькая.


Моя правнучка Марина двух с половиною лет весело прыгает в лужу и вдруг замечает, что я из-за занавески смотрю на нее. Покинуть лужу ей очень не хочется. Поэтому она кричит озабоченным голосом:


- Отойди от окна, ты простудишься!


Четырехлетнему Валерику в детском саду предложили нарисовать голубей.


Он ничего, кроме домиков, рисовать не умел. Он и нарисовал домик.


- Где же голуби?


- Они в домике.


Андрюша Румянцев (2 г. 10 мес.) заинтересовался плавающим в речке бревном. Ему очень хочется подбежать к нему ближе, но его не пускают туда.


Неподалеку от бревна на берегу собачонка, которая нисколько не интересует Андрюшу.


- Марина, правда, хорошая собачка?


- Да. Очень!


- Чудесная собачка! Нет, ты только подумай, какая собачка! Я побегу к ней - такая хорошая!


О бревне ни единого слова.


Мать собралась уехать на неделю из города и взять с собой Таню. Но Таня не знает об этом. Думает, что она будет оставлена вместе с Юриком дома. Поэтому, ни слова не говоря о себе, Таня начинает лицемерно сокрушаться о брате.


- И ты уедешь? - говорит она матери. - Ты можешь уехать от бедного, больного маленького мальчика?


Когда же она узнает, что мать намерена взять и ее, она мгновенно сбрасывает маску:


- Не такой уж он маленький и не такой уж больной! И вообще он большой. И притом здоровый.


К чести Тани, необходимо сказать, что, в отличие от взрослых, она сама не замечает своего лицемерия.


- Мама, хлеба!


- Подожди, скоро обед.


- Ну дай моей кукле Маше.


Получив для куклы кусочек хлеба, четырехлетняя Галя сразу кладет его в свой собственный рот.


- Что же ты делаешь?


- Пробую, не горячий ли хлеб: чтобы Маша не обожгла себе ротика.


Я думаю, такому лукавству мог бы позавидовать любой иезуит.


Двухлетняя Зоя не хочет, чтобы дети, пришедшие в гости, играли ее игрушками. Ради этого она прибегает к таким измышлениям:


- Куклу нельзя трогать: кукла больна. Мишку тоже нельзя: он кусается.


Откуда в ней это лукавство? Растет она в очень правдивой семье, не выносящей никакого криводушия.


А совсем недавно та же Зоя, уже достигшая четырехлетнего возраста, громко за столом произнесла непонятную фразу, услышанную ею по радио:


- Антифашистская демонстрация в Греции.


- Что это, по-твоему, значит? - спросила у нее удивленная тетка.


Вместо того чтобы откровенно признаться, что вся фраза недоступна ее пониманию, Зоя уличает в непонимании тетку:


- Ты не знаешь, что это значит? Папа, да объясни ты ей, пожалуйста, а то мне стыдно, что она не знает.



IX. ПРОДОЛЖАЮ ПРИСЛУШИВАТЬСЯ



В виде дополнения к настоящей главе привожу без всяких комментариев пестрые записи о речах и поступках детей, сделанные мною и моими друзьями - главным образом в последнее время.


Надеюсь, что внимательный читатель и сам прокомментирует их - на основе предыдущего текста.


Сенсационные открытия:


- Папа, ты знаешь, оказывается: у лошадей нет рогов!


- Мама, ведь правда, домовых нет, а есть только домоуправы?


- Володя, знаешь: у петуха нос - это рот!v

- Знаешь, папа, у всех зверей спина наверху, а живот внизу!


- А плохо быть птичкой: захочешь поцеловать маму - и уклюнешь ее.


- Когда конфету держишь во рту, она вкусная. А когда в руке - невкусная.


- А из замужа обратно выйти можно?


- Вовка меня по-деревянному сегодня обозвал.


- Как это?


- Он сказал: сучка.


Люда Плеханова трех лет:


- А мы по радио слушали песню кувшини!


Люда спутала кувшин и графин, - то была ария графини из "Пиковой дамы".


- А как же глисты живут в животе без освещения? Им же там совсем темно.


- Я спала, а баба ушла, а тут такой крик стоял...


- Кто же кричал?


- Да я.


- Лена, куда ты! Постой! Не надо показывать собачке, что ты ее боишься.


Лена, убегая:


- А зачем я ей буду врать, если я ее и вправду боюсь?


- Юбка - это когда две ноги в одну штанину.


О портрете Гончарова:


- Он уже умер, да? А кто же теперь его заместитель?


Жена филолога ласкает четырехлетнего сына:


- Ах ты, мусенька, дусенька, пусенька.


Сын:


- Мама, не кривляй русский язык!


- Это не настольная игра, а настульная. Ведь я же играю не на столе, а на стуле.


Отсидела ногу.


- У меня в ножке боржом!


- Как же ты упал с кровати?


- А я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу: меня там нет.


Неистребимая страсть к похвальбе.


- А мой папа храпеть умеет!


- А у нас на даче столько пыли!


Соседский Саша так гордился живущими в его постели клопами, что пятилетний Антоша Иванов (с которым мы уже познакомились на предыдущих страницах) заплакал от зависти:


- Хочу, чтобы у меня были клопы!


- Вот ты говоришь - чудес не бывает. А разве это не чудесо, что вишни в одну ночь зацвели?


- Звезды очень далеко. Так откуда же люди знают, как их зовут?


- Рыба мрыть (умирать) не умеет; у нее головы нету. Только глаза на животе и хвост.


- Как рубану человека!


- Как же это можно рубануть человека?


- Не человека - буржуя!


- Тетенька, вы очень красивая.


- Да что же во мне красивого?


- Очки и тюбетейка.


- ...Жили-были царь и царица, а у них был маленький царёныш.


- Кто красивее - папа или мама?


- Не буду вам отвечать, потому что не хочу обижать маму.


- Достань мне луну, хоть надкушенную!


- У нас бабушка в деревне всех петушков перерезала. Пусть теперь сама яйца несет.


- Папа, какие милиционеры смешные! Он мне говорил вы, как будто меня несколько!


Впрочем, дети очень скоро научаются понимать, что слово "вы", обращенное к одному лицу, знаменует собою учтивость.


- Нинка выдра, выдра, выдра! - кричит пятилетняя Маша.


Ее сверстнице Клаве такое ругательство кажется слишком уж вежливым.


- Надо не выдра, а тыдра, - поучает она.


- Тыдра, тыдра, тыдра! - дружно кричат они обе.


Нина не выдерживает и в слезах убегает.


Вырвали зуб.


- Пусть он теперь у врача в банке болит!


Нормы поведения, внушаемые взрослыми детям, воспринимаются детьми как универсальные правила, равно обязательные для детей и животных.


- Бабушка, смотри, какие утки глупые - сырую воду пьют из лужи!


Девочка, живущая на юге, угощает виноградом козу и все время кричит ей:


- Плюнь косточку!


Мы уже видели, что малый ребенок далеко не всегда отличает вещь от того слова, которым эта вещь обозначена.


То же происходит и с рисунками: изображенные на них существа воспринимаются ребенком как живые.


Владику было полтора года. Ему прочитали басню "Ворона и Лисица" и показали иллюстрацию к ней. Он пожалел несчастную ворону, которая осталась без сыра. Когда через две-три недели к завтраку был подан голландский сыр - любимое лакомство Владика, - он побежал за книжкой, отыскал тот рисунок, где изображена ворона с открытым клювом, и, тыча вороне сыр, стал приговаривать:


- На, ворона, кушай сыр, кушай!


В детском саду воспитатель показывает детям картинку. На картинке изображен мальчуган, который убегает от разъяренного гуся; вдали домик, окруженный деревьями.


Пятилетняя девочка берет указку и сильно стучит по домику.


- Я стучу, - поясняет она, - чтобы мальчику скорее открыли, а то его гусь укусит.


В другой раз воспитатель показал тем же детям картинку, на которой нарисована спящая женщина, а рядом ее дочь, вся в слезах: играя, она поцарапала руку.


Девочка, всмотревшись в картинку, начинает тыкать указкой в спящую:


- Мама, просыпайся: жалко девочку.


Двухлетней Кате очень понравилась картинка, изображавшая козликов на зеленой лужайке. Она стала тянуть маму за руку:


- Пойдем туда в картинку, к козликам!


Наташа принесла в детский сад корейскую сказку "Ласточка".


В книге есть картинка: к птичьему гнезду подбирается злая змея.


Увидев картинку, приятель Наташи, пятилетний Валерка, набросился на змею с кулаками.


- Не бей! - закричала Наташа. - Я уже побила ее дома.


На картинке нарисован бегемот, бегущий за мишкой. Трехлетняя Саша прикрыла медведя ладонью, чтобы бегемот его не догнал.


Глядя на лысого:


- Почему у тебя так много лица?


Увидел в Зоопарке полосатую зебру:


- Лошадь в тельняшке.


Сережа Сосинский с философским уклоном ума:


- Когда я сплю, мне кажется, что меня нигде нет: ни в одной постели, ни даже в комнате. Где я тогда, мама?


- Мама, а можно спать назад?


- Как - назад?


- Утром уснуть и проснуться вчера вечером?


Другой пятилетний философ:


- Когда будет завтра?


- Через ночь.


Утром:


- Сегодня завтра?


- Нет, сегодня.


- И чего это я никак завтра не поймаю.


Сын учителя, пятилетний Валерий:


- Пушкин сейчас живет?


- Нет.


- А Толстой?


- Нет.


- А живые писатели бывают?


- Бывают.


- А их кто-нибудь видел?


Это напомнило мне один эпизод, приключившийся лет тридцать назад. Меня знакомят с пятилетней Ириной.


- Это, Ирочка, писатель Чуковский.


Та спрятала руки за спину и засмеялась, как человек, хорошо понимающий шутку.


- Чуковский давно умер.


Когда же меня пригласили к столу, она окончательно уличила меня в самозванстве:


- Ага! Разве писатели кушают?


В автобусе мальчик четырех лет сидит на руках у отца. Входит женщина. Мальчик, желая быть вежливым, вскакивает с отцовских колен:


- Садитесь, пожалуйста!


В заключение - несколько примеров того, как своеобразно отражаются в детских умах количественные отношения вещей.


Математический спор двух четырехлетних соперников:


- Я на четвереньках умею.


- А я на пятереньках.


- А я на шестереньках.


- А я на семереньках.


- А я...


К счастью, дальше семи они не умели считать. Дошли бы до тысячеренек.


Кот стоит на четвереньках,


А Наташа на двуеньках.


Трехлетняя Анка.


- А я двумями ногами могу прыгать!


У Эрны и Таты три чашки. Разделить их поровну никак невозможно. Та, кому во время игры достается одна чашка, страдает от зависти, плачет, а та, у кого их две, важничает и дразнит страдалицу.


Вдруг Эрну перед игрой осеняет:


- Давай разобьем одну чашку!


Тата обрадована:


- Давай разобьем!


Это первая математическая задача, которую довелось им решать, и они блистательно решили ее, так как после уничтожения чашки получили возможность играть по-товарищески, не причиняя друг другу обид.


Леве было пять лет, и он ужасно боялся вернуться в четыре (чем ему однажды пригрозили).

- Одна рука холодная, а третья горячая.

Мать Леонида Андреева рассказывала мне, что, когда ему было три года, он однажды, ворочаясь в постели, пожаловался:


- Я - на один бок, я - на другой бок, я - на третий бок, я - на четвертый бок, я - на пятый бок - все никак не могу заснуть.


- Сколько тебе лет?


- Скоро восемь, а пока три.


Известным психологом А.В.Запорожцем были опубликованы наблюдения О.М.Концевой над отношением дошкольников к арифметическим задачам.


"Оказывается, - пишет ученый, - малышей чрезвычайно занимает жизненное содержание задачи, в то время как собственно математические моменты отодвигаются на задний план.


Ребенку говорят: "Мама съела 4 конфеты, а своему сыну дала 2, - сколько они съели вместе?" Малыш не решает этой задачи, так как его волнует описанная в ней несправедливость. Он говорит:


- А почему она Мише так мало дала?


Воспринимая текст задачи, ребенок прежде всего видит в нем описание некоторых реальных событий, в котором собственно числовые данные имеют вспомогательное значение"17.


О подобном же случае сообщает мне из поселка Холбон Читинской области т.Иванов:


"Я предложил своему трехлетнему племяннику такую задачу:


- Папа купил одну конфетку, и мама - одну конфетку...


Но я не успел закончить, потому что мальчишка спросил:


- А где они?"


Пятилетний Алик только что научился считать до десятка. Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, он с уверенностью считает ступени, и ему чудится, что в произносимых им числах есть некая магия, так как, по его мнению, количество ступеней зависит от цифры, которую он назовет.


- Вот, - говорит он, - если бы считали не 1, 2, 3, 4, 5, а 1, 3, 5, 10, было бы легче дойти. Было бы меньше ступенек.


Число кажется ему такой же реальностью, как и вещь, отмечаемая числом. Этот фетишизм цифр сродни детскому фетишизму рисунков и слов.


Таков же фетишизм детей в отношении к календарю и к часам.


Таня взяла календарь и старательно отрывает листок за листком:


- Хочу сделать Первое мая... Тогда мы пойдем на демонстрацию.


Мама сказала пятилетнему Леве, что вернется домой, когда вот эта стрелка будет здесь (и показала на стенных часах). Лева остался один. Ждал, ждал - не выдержал, взобрался на стул и перевел стрелку, - в твердой уверенности, что тем самым ускоряет возвращение мамы.


Вообще последовательность чисел представляется ребенку чем-то таким, что вполне зависит от его - человеческой - воли.


- Я хочу жениться на Володе, - говорит маме четырехлетняя Лена.


- Но ведь ты на целый год его старше.


- Ну так что! Мы пропустим один день моего рождения и сравняемся.