Сегодня Николаю Вениаминовичу Хапланову исполнилось бы 87 лет

Николай Хапланов

СЕРДИТСЯ ГЕТМАН БОГДАН 

Когда-то Переяславская рада, 

В тревожный час, чтоб не было беды,

Голосовала общею громадой:

- Вiднинi будем з Рус`ю назавжди. 

- Хай буде так! – сказал тогда Хмельницкий,

Над головою подняв булаву. 

И с вестью, что хотим объединиться,

Отправил гетман вестника в Москву. 

Три с половиной века были вместе.

Плечом к плечу – на труд, на бой, на смерть. 

В Москве поют украинские песни,

А в Киеве на русском любят петь. 

Но что случилось, что случилось с нами? 

Кто сеет между братьями вражду? 

Какие изверженья и цунами

Несут народу нашему беду? 

Мой русский друг звонит мне из Ростова: 

- Да что вы там ломаете дрова? 

Язык российский запретили снова,

Додумалась же чья-то голова! 

Мне слушать друга очень даже грустно.

Но я шучу: - Не порть свой аппетит.

Я всё равно стихи пишу на русском. 

Пусть это мне хоть кто-то запретит! 

И мысленно я вижу, как сердито

Показывает нам Богдан кулак

И повторяет: - Бiсови ви дiти! 

Не треба, хлопцi, ой, не треба так.

Ноябрь 2005 г. 

К ИСТОРИИ

История, ты всё-таки слепа,

Коль пишешься кому-либо в угоду. 

Когда гудит, безумствуя, толпа,

Ты называешь это «гнев народа». 

А это ведь, история, обман,

Нисколечко на правду непохожий,

Когда идут, горланя, на майдан

Со всех краёв наехавшие бомжи. 

Кричала на майдане этом рать,

И я в те дни однажды слышал лично,

Как молвил парень: - Что ж не поорать,

Раз платят за орание наличкой? 

Пройдут года, и много-много лет…

Майдан войдёт в историю едва ли, 

Хотя теперь, смеша весь белый свет,

Те крики революцией назвали. 

История, побдительнее стань,

Внимательнее вглядывайся в лица. 

Подонков ни от страха, ни за дань

Не помещай на вечные страницы. 

Окт.2006 г.

ХРИСТИАНЕ ВОЕВАЛИ

С нами Бог! – говорили все немцы,

На солдатском писали ремне.

И везли пол-Европы в Освенцим,

Чтобы сжечь её в адском огне.

С нами Бог! – это доброе слово

Повторяли и эти, и те… 

Были русские, дети Христовы, 

Немцам братьями ведь во Христе.

И молились навзрыд Иисусу

Украинец, поляк и словак. 

С нами Бог! – по-немецки, по-русски…

Как же так, Боже мой, как же так? 

Как понять человечество это? 

У развёрзнутой пасти печи: 

«С нами Бог!» - слёзно молятся жертвы, 

«С нами Бог!» - говорят палачи. 

ГОСПОДИНУ Н.

Ты беден был, и было сердце
в твоей взволнованной груди.
Но предстояло жить, вертеться,
не зная, что ждет впереди.

Потом посыпалась монета,
затем купюры завелись.
Ты стал и сытым, и одетым.
Ты шёл всё дальше и всё ввысь.

И сердце стало холоднее...
Уже как снег, уже как лёд.
И стал ты жить одной идеей -
расширить банковский свой счёт.

И от такой огромной ноши
произошёл переворот:
счёт в банке стал намного больше,
и очень бедным стал народ.

Когда ты кончишь с жизнью счёты,
придавят каменной плитой,
и не твоё, а сейфа фото
поместят в рамке золотой.

И никуда тебе не деться
от слов на памятнике том:
"Сперва его погибло сердце,
 а сам скончался он потом".

ПОСЛЕДНЯЯ АТАКА 

Памяти Юлии ДРУНИНОЙ
Гремит сорок первый, гремит сорок третий,
Хотя уже год девяносто второй...
И чёрный, зловещий, неистовый ветер
клокочет над юной седой медсестрой.

Что это? Горячие рвутся снаряды
иль чьи-то глухие, как взрывы, слова?
Как сердцу тревожно! Не надо, не надо!
Как болью эпохи болит голова!

Война не осталась в эпохе вчерашней.
С трибун она в клочья разносит страну.
Сестре фронтовой непонятно и страшно.
Ей кажется - мы проиграли войну.

Ворота гаражные крепко закрыты.
И газ от мотора, как пороха дым...
В России кому-то вольготно и сытно,
но стыдно и больно сестричкам седым.

Гремит сорок третий, гремит сорок пятый...
И газами в сон загоняет мотор...
Глаза закрывая, по полю комбата
всё тащит и тащит сестра до сих пор.

Свистят где-то в прошлом немецкие пули.
Всё тише, всё глуше, не слышно уже.
Сегодня догнали, сегодня согнули, -
На нынешнем, стыдном таком рубеже.

Есть сила не ныть, не просить и не плакать.
Но нету возможности вынести зло.
В той давней единственной смертной атаке
сегодня упасть
            медсестре
                       повезло...

И ПЛАЧУТ СТРУНЫ ДРЕВНЕГО БАЯНА

Сменяются эпоха за эпохой,

Как день и ночь, как холод и жара…

Свергаются под свист лихой и хохот

Все те, кого любили мы вчера. 

И, как Перуна, вымазав в навозе,

Когда-то люди сбросили в волну,

Так и сегодня грохнули мы оземь

И идолов вчерашних, и страну. 

Кто хуже скажет о вождях вчерашних? 

Кто раскопает грязное пятно? 

И льётся вновь потоком в души наши

Цианистое смертное вино. 

Тот управлял страной, а был ведь болен.

Тот сыновей имел на стороне.

Тот увлекался сильно алкоголем

И этим навредил своей стране. 

Герои, полководцы, дипломаты

Облиты грязью с ног до головы. 

Их памятники в бронзе лишь когда-то

Мы ставили на улицах Москвы. 

А нынче бюсты их и обелиски

Свергает почему-то наш народ. 

И падает на площади Дзержинский,

У постамента пляшет дикий сброд.

Как плачут у Баяна нынче струны!

Как поворот эпохи нашей крут!

…Мне кажется, что в Киеве Перуна

Опять к Днепру по грязи волокут. 

1авг.2005 г.

***

Сколько боли своей
Мне несут, словно к доктору, люди.
И неведомо им,
Что я сам, словно раненый зверь.
Всё ответа ищу
На вопрос, что там в будущем будет.
Хоть ещё не узнал,
что творится с планетой теперь...

Что ответить мне им?
Посоветовать что им могу я?
Просто руку свою
Положу им тепло на плечо:
Дорогие мои,
В сумасшедшем планета загуле.
Подождите чуток,
 Потерпите, родные, ещё.

ГОЛОСА

Ветер подул или дождь прошумел,
Птица ли крикнула в роще весенней,
Время летит раскаленностью стрел
Не надо мной, а над нами над всеми.

Слышу за шорохом мокрой листвы
Чьи-то шаги из далеких столетий.
Это не дождь никакой и не ветер,
Прошлое слышу я, так как и вы.

Слышите - Игорь дружину ведет,
Кони храпят и поют жаворонки?
Слышите, как расползается лед
Чудского озера в год тот далекий?

Витязей шлемы на солнце горят –
Сеча на поле идет Куликовом…
Слышите, к нам долетает их слово?
С нами сквозь время они говорят.

Ветер доносит нам их голоса.
Голос Богдана и голос Тараса,
По бесконечной космической трассе
Мчатся и мчатся они в небеса.

Но в бесконечности времени мчась,
Сквозь разрушительный гул революций,
Те голоса навсегда остаются
В памяти, в сердце и в генах у нас.

Прошлое – это промчавшийся миг.
Те голоса – это наши уроки.
Если же мы не услышали их,
 Значит, и нас не услышат потомки.

С ПУШКИНЫМ В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ 

Пошёл сегодня крупный дождь,

Рванул на всю катушку.

Прогулка по боку. Ну что ж,

Давай присядем, Пушкин.

Поговорим о чем-нибудь: 

О прошлом, о сегодня.

И примем кое-что на грудь,

Чтоб настроенье пОднять.

Скажи, ты думал в те года, 

Что час такой наступит

И новой масти господа

Всё в мире оккорупят? 

Заводы будут покупать,

Дороги и вокзалы… 

И будет даже не хватать 

На Украине сала. 

Да, мы свободою горим

В тумане революций. 

Но Киев, Львов, Донбасс и Крым 

За власть в стране дерутся. 

Побольше каждый хочет взять,

В мечтах – одна нажива. 

Не вправе многие сказать: 

«Сердца для чести живы». 

Совсем с ума уже сошли

В том мираже туманном: 

Тебя, мой Пушкин, нарекли

Поэтом иностранным. 

Такое даже Бенкендорф,

Дантес такое даже,

Наверно б, выдумать не смог

Тогда, в столетье ваше. 

Есенин, Блок и Лев Толстой

Отрублены, как пальцы… 

Для Украины – звук пустой,

Чужие, иностранцы…

Поэт мой слушал монолог,

Поэт вздыхал и охал. 

Понять поэт никак не мог

Мою с тобой эпоху. 

Качал кудрявой головой,

Что на глазах седела.

И лишь сказал мне, как живой: 

- Нет, это, брат, не дело… 

И, завернувшись в серый плащ, 

Ушёл в обложку тома.

Я долго слышал стон и плач

В глухих раскатах грома. 

А ливень бился мне в окно

В какой-то злой обиде. 

Неужто больше не дано

Мне Пушкина увидеть? 

Июнь 2005г.

***
Я коротко, как будто в телеграмме,
не первый раз отстукать всем спешу:
Эй, люди! Шевелите же мозгами,
 чтобы с ушей своих стряхнуть лапшу.

***
А жизни мало так осталось.
И ты уйдёшь, и я уйду...
Не распыляй же эту малость
 на гнев, на зависть и вражду.

***
- Мне Родина, - сказал он, - дорога.
Она моё дыханье и начало.
Из-под его крутого сапога
 Та Родина придушенно стонала...

***
Не спешите твердить: "Всё погибло,
И с коленей уже нам не встать".
В наших детях - о, гены, спасибо! -
 Богатырская видится стать.