Сергей Кривонос 

Скромный наш городок

                 1.

Что о нем рассказать? Городок наш опрятный,
Но свои неурядицы в нем, свой бедлам.
Здесь нельзя (как в больших городах — без театров)
Без житейских комедий и драм.

В обветшалом дворе, по давнишней привычке
(Стол, скамейка. Для выпивки — все зашибись),
Пьет столичную водку мужик нестоличный,
Чем ему не столичная жизнь?

Закусив огурцом, произносит он гордо:
«Пусть творятся в столицах большие дела,
Но не выгонят там никогда самогонку,
Чтоб она за живое взяла…»
                 2.
Вдруг подумалось: может, простившись с друзьями,
В крупный город рвануть сквозь тревоги дорог?
Но, сжигая сомнения, греет огнями
Нешумливый родной городок.

Где — друзья, где безбрежие яблонь и вишен,
А столица — мельканье машин и людей.
Там нечасто чириканьем,сидя на крыше,
Пробуждает смешной воробей.

Там не слышно в трубе завывающей вьюги,
И не видно лесов, что вросли в синеву,
Там под вечер не катится солнце по лугу,
Пригибая густую траву.

И, вовек не отыщешь такого простора,
Где знаком тебе каждый вершок-корешок…
Нестоличный мой город, приветливый город —
Самый маленький, самый большой.

Колюшка

Дремал в ладонях полночи вокзал,
Вдавились в кресла лица и затылки,
А во дворе Колюшка собирал
Остывшие от градусов бутылки.

Простая кепка. Выперший кадык.
Походка перекошенно-кривая.
Колюшка уважает забулдыг,
Хотя ни капельки не выпивает.

На нем пиджак небросок и дешев.
Его ли взгляды удивят косые?
Он, кажется, сквозь толщу лет прошел
Сюда из нищей блоковской России.

Сюда, где стало многое не так
(Хотя осталось нищенство в народе),
Где мог бы послужить его пиджак
Хорошим пугалом на огороде.

Колюшку здесь не помнят молодым —
Всегда в старье, в промасленной рубахе,
Но бегают с надеждою за ним
Голодные вокзальные собаки.

Он их привлек, конечно же, не тем,
Что кормит (сам при том несыт, быть может).
У них глаза сиротские совсем
И этим на Колюшкины похожи.

В детстве

Помню, в брюках, изрядно поношенных
(Младших братьев удел такой),
Я бежал по тропе запорошенной,
Поселковый разрушив покой.

И сплетались тропинок линии,
И кричали вдали поезда.
Жизнь, казалось, — такая длинная,
Что не кончится никогда.

Стог соломы стоял заброшенно,
Пахло дымом печным, а вдали
Быстроногие добрые лошади
Бригадира в санях везли.

И смотрел на рассветное небо я,
Бледный месяц ища в синеве,
Стихотворные строчки нелепые
Возникали в моей голове.

И шумели вороны потешные,
Чуть покачивались тополя,
И ждала уже первых подснежников
Запорошенная земля.

Сказочная видится картина

Сказочная видится картина:
Прилетев нежданно в край родной,
Изрыгает пламя Змей-Горыныч
Над когда-то сильною страной.

Озадачен скряжистою мыслью,
Чахнет над валютою Кощей.
Чем он больше продает вещей,
Тем ему доступней василисы.

И запахло остро перегаром:
Леший прибежал отдать долги —
Продал он с невиданным наваром
Импортную ступу для Яги.

По стране, базарным ставшей лесом, 
Наломали дров, да все не так.
И молчит, молчит Иван-дурак,
А над ним вовсю хохочут бесы.

И, кровоточа огромной раной,
Горько стонет древняя земля.
И найдется ль Муромец Илья,
Что спасет нас дураков-иванов?

Гладиатор

              В Древнем Риме было принято, наблюдая 
                 бой гладиаторов, лакомиться морковью

Вот стою, пред всеми виноватый,
Роком принужденный убивать,
Непреклонный римский гладиатор,
Богу душу я готов отдать.

Шрамы крепко стягивают шею,
И потеет от волненья лоб.
Вижу, что в таком же напряженье
Рослый мой соперник — эфиоп.

Нам, рабам, сейчас не до обиды,
Мы игры кровавой игроки.
Это после сменит нас коррида,
А сейчас — деремся, как быки.

Зрителям смотреть на бой не больно,
Каждый здесь — потенциальный Брут. 
Вот они — сидят самодовольно
И морковь размеренно жуют.

Смертный бой для них весьма потешен,
Я  б любому горло перегрыз.
Если буду на песок повержен,
Все они опустят пальцы вниз.

Но я верю: ад им уготован,
Не напрасно показалось вновь —
Горько проступила на моркови
Наша гладиаторская кровь.

И пускай паду я на колени,
Знаю, веру в доброе храня,
Что Земля, извечный раб Вселенной,
Вновь поднимет на ноги меня.

Я думаю, ошибочен тот миф

Я думаю, ошибочен тот миф,
В котором утомленными руками
Толкает камень день и ночь Сизиф,
Наказанный всесильными богами.

Виновный в том, что досадил богам,
Он грех свой тяжкий потом искупает.
Но разве тот, кто так в труде упрям,
В итоге своего не достигает?

И верю я, что, сбросив груз вины,
С усталым видом сильного мужчины
Сизиф достигнет, наконец, вершины,
И боги будут им побеждены!

Как жаль, что нет отца…

Как жаль, что нет отца. Его дороги
Уже давно в заоблачной стране.
Но мать еще жива. Спасибо Богу,
Что помнит Он о ней и обо мне.

И говорю: мать будет здоровее,
Окрепнет вновь. Но как себе ни лги,
А с каждым днем труднее и труднее
Даются ей по комнате шаги.

Устало смотрит в окна сад безлистый,
Зимой в поселке грустновата жизнь.
И только кошка белая, Алиса,
Седую старость мамы сторожит.

Я в дом вхожу. Горят поленья в печке,
И мне легко, уютно и тепло.
Как быстро в ночь перетекает вечер,
Но мне у мамы и в ночи светло.

Ах, ей бы — юность! Но мечты напрасны.
Всесильно время тянет за собой.
И это ощущаешь очень ясно,
Когда и сам уже немолодой.

«Что будет завтра? — напрягают мысли. —
Куда нас после заведут дела?
И как мне с мамой поделиться жизнью,
Что мамой и подарена была?»

Мой сын меня не повторит

Мой сын меня не повторит
На первом жизненном этапе,
Ведь неосознанное «папа»
Он двум мужчинам говорит.

Верней — когда отец один.
Но, может, будет в жизни проще:
На фоне чьих-то безотцовщин
Богатый человек мой сын…

У друга та же боль. Молчим.
Ведь в чем-то знаем виноваты.
Вот говорят — сыны богаты,
А мы, как нищие, стоим.

Зарождался рассвет за селом

Зарождался рассвет за селом,
Чуть румянился дымчатый воздух.
Месяц в озере тихим веслом
Выгребал запоздалые звезды.

Сонный берег, туманом дыша,
Подымал камышовые веки.
А к окошку, как чья-то душа,
Потянулась озябшая ветка.

Последний снег скользит по февралю

Последний снег скользит по февралю,
Бесхитростно скользит и безыскусно,
По слову неподсудному «люблю»,
По разговорам, снам, сомненьям, чувствам.

Последний снег неспешно, наугад
Летит и в предпоследний снег врастает,
Ведь знает — соскользнет в грядущий март,
Растает и водою вешней станет.

Последний снег по памяти скользит
Немного суетно, немного нервно.
Последний снег сейчас чуть-чуть грустит,
Он знает — никогда не будет первым.

Да я и сам растерянно стою
Меж хрупких, как весенний лед, предчувствий.
Не для меня ль скользит по февралю
Холодный снег, объятый теплой грустью?

Сказание о деревянных журавлях

Набросало снега, намело,
Псы, проснувшись, лают хрипловато.
На семи ветрах стоит село,
На семи ветрах — дворы и хаты.

Здесь живет на взгорке Харитон,
Резчик он по дереву искусный,
В лес идет и выбирает клен,
Добрые в него  вдыхая чувства.

Дерево берет, как чистый лист
(В день любой — погожий, непогожий),
И ночами вырезает птиц,
Чтобы после раздарить прохожим.

А однажды для своих детей
(Ночь у печки просидев бессонно)
Вырезал из клена журавлей
И поставил их на подоконник.

По весне, когда земля вокруг
Снова молодой травой укрылась,
Крылья журавлей кленовых вдруг
Потихонечку зашевелились.

Места он себе не находил.
Ну, а дети, стоило проснуться,
Весело кричали:
— Погляди,
Журавлиные глаза смеются!

В них, и вправду, был волшебный смех,
Был восторг, какого  не отыщешь
И еще какой-то дивный свет,
Сказочно заполнивший жилище.

...Осень, землю промочив сполна,
Листьями шуршала монотонно.
Птицы, что стояли у окна,
К облакам взлетели неспокойно.

«До свидания!» — трубил вожак
И кружил над хатой круг за кругом.
А потом загадочный косяк
Полетел, вдыхая небо, к югу.

Харитон поник и загрустил,
Сиротливо стало вдруг и горько.
Голову в раздумье опустив,
Долго-долго он стоял на взгорке.

И такая жгла его тоска,
Так она схватить его сумела,
Что к утру назавтра у виска
Волосы заметно поседели.

«Дети, жил я честно, видит Бог», —
Старый мастер посмотрел уныло
И, перекрестившись трижды, слег,
Победить тоску свою не в силах...

Потускнели-помрачнели дни.
Семь ветров гудели монотонно.
Через месяц унесли они
В мир иной умельца Харитона.

Но все знали: есть в стране чужой
Харитоном созданные птицы.
И вернулись журавли весной,
Чтоб опять над хатой закружиться.

А вожак спустился до земли,
Отыскал могилу на поляне,
И по-человечьи потекли
Слезы по щекам по деревянным.

В чащи убегал холодный мрак,
Снова распускали листья клены...
И трубил, трубил, трубил косяк
В память об умельце-Харитоне.

А мой отец лишь для добра и жил

А мой отец лишь для добра и жил,
Ни славы не имея, ни достатка,
Ни той напористо-когтистой хватки,
Что есть у современных воротил.

А вот сейчас — не выйти за порог:
Как будто все невзгоды возвратились,
И боли долгих фронтовых дорог
В натруженных ногах соединились.

"Жить для добра, наверное, старо, —
Согревшись у печи, отец вздыхает, —
Необходимо ли сейчас добро,
Когда его, как будто мяч, пинают?

Дожить бы до еще одной весны,
Но почему-то по ночам нередко
Смоленский лес, расталкивая сны,
Стучит в окно простреленною веткой".

Из старых берестков дед Прохор вновь
<!--[if !supportLineBreakNewLine]-->
 <!--[endif]-->

Из старых берестков дед Прохор вновь
Резные чаши мастерил искусно.
Он создавал поэзию без слов,
Без строк и строф, без рифм, но не без чувства.

И сомневался, разложив стволы,
Словно впервые брался за такое.
Поэт тогда поэт, когда он неспокоен,
Когда на нем — сомнений кандалы.

Прильнул послушно молоток к руке, 
Ствол без сучков нашелся подлиннее.
Сработать легче бы на верстаке,
Но интереснее, — когда труднее.

Под вечер, весь от пота потемнев,
Смеясь, снимал он мокрую рубашку…
Поэт лишь миг бывает на коне,
А остальное время он — в упряжке.

Прохладное утро луга оросит

Прохладное утро луга оросит
И сумерки смоет умело,
И в тишь поселковую солнце вонзит
Лучей золотистые стрелы.

И выйдет навстречу мне мать на крыльцо —
Туман перед нею расстелится —
Лучам по привычке подставит лицо,
И снова оно заапрелится.

За эту весеннюю радость лица
Люблю неизменно рассветы,
Когда улетает, свое отмерцав,
Последняя звездочка с ветром.

Как хочется в детство вернуться на миг,
Где свой ясноглазый, безоблачный мир —
Плакучий, кипучий, певучий.
И хочется молодость маме вернуть
На месяц, на день, пусть на пару минут,
Но только бы ей было лучше.

Тускнеет весенних картин акварель

Тускнеет весенних картин акварель,
И травы к земле припадают.
По светлым аллеям худых тополей
Лирический дождь проплывает.

Апрельской грозы торопливый раскат
Над мокрыми крышами мчится,
А капли на вымытых ветках висят,
Как слезы на теплых ресницах.

И сад обновленный вот-вот зацветет,
И колосу быть полновесным.
Об этом, об этом сегодня поет
Лирический дождь свои песни.