Виктория Миллиан

В сыром саду

В сыром саду – таком чужом! –
как будто каждая травинка,
что здесь оставила слезинку,
шептала только лишь о нём
моей душе – такой чужой! –
такой отпущенной на волю
моею собственной рукой,
моею собственною волей.

Холодный дождь осенних слов
размыл последний летний запах,
качаясь на еловых лапах,
и листьях всех моих стихов.
Он мне советовал: поверь,
что злые призраки пророчат;
раскачивал на петлях дверь
в другую жизнь, в чужие ночи.

Душа уже не ускользнёт
в синь позапрошлых сновидений.
От спрятанных в стихах видений
с внезапной ясностью пахнёт
постелью, ночью, красотою,
твоею близостью с другою.

***
Смятенное сердце

Идёшь по натянутым струнам над темною бездной.
Оглянешься, вниз поглядишь, чуть замедлишь шаги –
Падение, смерть, катастрофа тогда неизбежны:
Всё только вперед - Провиденье тебе помоги!

А ветер целует и шепчет: «Помедли. Помедли.
Все краски рассвета и все ароматы весны –
Всё нынче с тобою! Не бойся: помедли, помедли
И сбудется всё, что рисуют лишь смелые сны.»

Но голос другой там звучит в назидании мрачном:
«Опомнись, внизу – в любопытстве и злобе – толпа.
А ласки, и нежность, и краски – то всё быстротечно.
Развеет и пёрышки в прах, коль сомкнётся молва.»

Ну вот и конец этим струнам, и твердь под ногою.
Так что ж – на граните – мы счастье теперь обрели?
Смятенное сердце, ты вправду ли хочешь покоя?
Что ж ловишь ты эхо: «Помедли, помедли...» – вдали?
***

Глаза не видят – сердце не болит.

Глаза не видят – сердце не болит.
А ночь сулит надежду? – просто водка.
Уж не гляжу и, - что ни говори, –
я разучилась верить – вот загвоздка.
Я ухожу по мелководью прочь,
Бреду по неопасному болоту;
иллюзии дымящаяся ночь
мне не предложит больше, чем зевоту.

Я не люблю. Ты – сердце – замолчи!
Не смей и думать: годы не подушки!
Я выбросила ржавые ключи
от очень старой заводной игрушки.
Ведь я же над обрывом! Перестань!
Зачем глаза слезами застилаешь?
Надежда, ну какая же ты дрянь!
Зачем, зачем меня вперёд толкаешь?

Дай мне покой! Ведь счастия не дать...
И знаю, не в твоей это натуре...
Ну сколько можно душу мне трепать,
Забывчивой, непроходимой дуре?
А тот, кто любит – не мечту, не тень,
как хлеб, как соль, – меня, а не другую
уже... уже спросил: что за мишень
ему я ночью на груди рисую?

Колокольчик мой незвонящий

Мне – молчит, а с другими – звонок,
Колокольчик мой незвонящий,
Мой заочный – ненастоящий,
Не заставил вскочить спросонок...

Коль не знала бы эти руки,
Шрамы все – и души и тела, –
Может, так бы не разомлела:
Утомили меня разлуки.

Да в душе заржавела дверца.
И любовь – моих рёбер – между,
Мне сказав: позабудь надежду!
Самовластно засела в сердце.

***
Без тебя я больше жить не хочу

Без тебя я теперь
больше жить не хочу,
Без тебя больше жизни
не понимаю.
До конца своих дней –
одному плечу
Полуночные щёки свои
посвящаю.
Мы отчалим от берега, –
и навсегда!
Я нашла уже место
и дом с причалом.
И признаюсь тебе:
по ночам – одна –
Паруса с такелажем
я изучаю.
Я прилежно учусь:
хоть жара, хоть метель.
Знаю стаксель и грот,
даже бом-брамсели.
Нам под килем – вода!
Мы не сядем на мель:
На мели мы своё
уже отсидели...
Пусть Святого Эльфа
огни во мгле
Загорятся на реях,
грозу предвещая.
Я у всех, у всех якорей на земле
Забираю тебя! Забираю!


***
Мои затменья не стоят в календарях,
А судный день записан на песке.
На все долги, что сердце разорят,
Монета медная зажата в кулаке...

Вот всё, что есть. А что прошу взамен?
Чтоб бросил всё и прыгнул, – очертя, –
Летел и не боялся перемен,
А что верну? Лишь тень от фонаря...

Нет, лишь уйти, не звать и не губить!
Позволить ночью, улыбаясь, спать.
Атлантику меж нами проложить,
А мало – так и Тихим дотачать!

На острова – чтоб сроду – в города!
И чтоб от веку – перелётных стай
Там не было! Лишь – в море: За-бы-вай!
Назад – в лицо – прибоем: Ни-ко-гда!