Вячеслав   Егиазаров

 АКВАРЕЛЬ   С    ПОДСНЕЖНИКОМ

Голубая бродит Вега,

ярких звёзд разброд,

а подснежник пахнет снегом

и в бесснежный год.

В прелых листьях прошлогодних

склоны Могаби.

Николай Святой, Угодник

Божий, помоги!

Пусть по городам и весям

стих летит без виз,

долькою лимонной месяц

над горой повис.

По утрам я тешусь бегом,

холю огород,

а подснежник пахнет снегом

и в бесснежный год.

Чуть дрожит над мысом хмурым

свет во тьме морской,

две в одну слились фигуры –

женская с мужской.

Март пророчит жизнь иную –

встречи, фарт, вино,

я нисколько не блефую,

так заведено.

Вновь по молодым побегам

бродит сок, поёт,

а подснежник пахнет снегом

и в бесснежный год.

НЕБЕС  И   МОРЯ   СИНЕВА     

 Я здесь нырял, как молодой дельфин,

 девчонки целовали здесь меня в уста,

 и солнца переспелый апельсин

 под ноги падал нам из кроны августа.

 Сияли звёзды. Небосвод был чист.

 И сотни сил бурлили в юном теле.

 В Приморском парке гипсовый горнист

 и девушка с веслом на нас глядели.

 На танцплощадках твист сменял фокстрот,

 лабали лабухи одни и те же,

 и в ялтинский, всегда уютный, порт

 спешили сейнера с уловом свежим.

 На что ни гляну, память тут, как тут.

 О, как в лазури гриф, паря, пластался!

 Южнобережный призрачный уют

 уютом нашей юности остался.

 Сейчас пейзаж уже совсем иной:

 (Хотел загнуть, да пощажу гортань я!)

 высотные кварталы, как стеной,

 любимых гор закрыли очертанья.

 Белеет яхта стройная вдали,

 несётся, я смотрю ей вслед: – Куда ты?.. –

 Как буйные разбойники Али-

 Бабы, дорвались к власти депутаты.

 Нажиться бы!

 А там – хоть трын-трава!

 Забыли, что, где тонко, там и рвётся.

 И лишь небес и моря синева

 всё той же синевою остаётся…

 ПОЛНОЧНАЯ   ГРОЗА

 Корень молнии небо пронзил над заливом,

 тьму сполох осветил, зорко зыркнув совой,

 и округлые капли, тугие, как сливы,

 вслед за громом запрыгали по мостовой.

 И бежит, чтоб укрыться влюблённая пара

 под балконом соседей, вприпрыжку, бочком,

 и туда же спешит, грохоча стеклотарой,

 бомж знакомый – хозяин квартальных бачков.

 Ливень с ветром подмял заоконные кроны,

 небо хлещет водой за ушатом ушат,

 и встревоженно загомонили вороны,

 но покинуть платаны свои не спешат.

 Полночь кружит над Ялтой встревоженной птицей,

 блиц за блицем сверкает, за блицами - блиц! -

 в горбольнице сегодня кому-то не спится

 и сестрица готовит к инъекции шприц.

 Я недавно там был, я поэтому знаю

 что почём, я взглянул в те пустые глаза;

 а гроза уже сдвинулась к правому краю

 и уже над яйлою грохочет гроза.

 И уже за горою мелькают зарницы,

 глухо катится гром, как дорожный каток,

 и уже тяжело, как подбитая птица,

 тёмно-серая туча летит за плато.

 И над Ялтой уже появляются звёзды,

 вот одна, вот ещё, а вот целая гроздь:

 этот мир справедливо и правильно создан,

 потому что в нём беды проходят, как дождь…

 МОЖНО  ОТ  БЕРЕГА  В   СТРАХЕ  ЗАДАТЬ  СТРЕКАЧА     

Можно от берега в страхе задать стрекача

 и, чертыхнувшись, послать всё к Адаму и Еве:

 вздыбивши гриву, как лев африканский, рыча,

 вал, разъярённый, на скалы бросается в гневе.

 Следом – другой, изогнувшись, как кобра, дугой,

 и капюшон распуская, несётся, как божия кара!

 К морю штормящему больше я, нет, ни ногой,

 лучше с плато наблюдать эту дикую свару…

 Волны ромашек гуляют легко по яйле,

 пахнет полынью, шалфеем, сосновою кроной,

 и на ближайшей от буковой рощи скале

 можно увидеть оленя с ветвистой короной.

 В лесопосадке берёзовой бродят грибы,

 не пропусти, заходи, погуляешь не даром,

 ближних холмов порыжевшие нынче горбы

 все в куполах межпланетных антенн и радаров.

 С кромки плато виден город у моря и шторм,

 пена барашков зюйд-вестовской свежей породы,

 жизни порой удивляет обилие форм,

 непостоянство и неординарность природы.

 В сини небесной парят невесомо орлы,

 было б чудесно, чтоб мне это снилось и снилось…

 Пусть поубавят свой норов седые валы,

 Чёрное море свой гнев поменяет на милость.

 Завтра проснусь и пойду я гулять наугад,

 и удивлюсь, потому что картина другая:

 мелкие волны, игривей домашних котят,

 ласково трутся у ног, на песок набегая…

ПРЕДЗИМЬЕ – 3

 Бурлит река. Дожди идут в горах.

 Потоки к морю рвутся с мутной пеной.

 Иллюзий и святынь обвальный крах

 больней, чем крах империи надменной.

 Нам этой боли долго не унять.

 Но время лечит. И обида – тает.

 У «Ореанды» крашеная б…дь

 на вечер иностранца снять мечтает.

 Ноябрь взял своё, как ни крути.

 Зима настырно к нам дороги ищет.

 Когда б народу с властью – по пути,

 то, думаю, не стало б столько нищих.

 Да и бомжи уже – почти что класс! –

 из них есть и знакомые мне, кстати:

 вон тот, засаленный, – был лётчик-ас,

 вон та, с бутылками, – преподаватель.

 А на заре край горный в серебре.

 от изморози, инистой и нежной,

 наверно, в декабре иль январе

 все горы занесёт лавиной снежной.

 Откуда нувориши вдруг взялись,

 об этом не узнать из светских хроник,

 улиток виноградных утром слизь

 украсила забор и подоконник.

 От палых листьев прелью пахнет сад,

 а может, тлей голубоватой кровью,

 я слышал, что готовят гей-парад

 и выстроили новую часовню.

 Грядёт зима. У нас не Колыма.

 Но и большой я тайны не открою,

 что даже наша южная зима –

 бездомным испытание большое.

 Давно прошли над морем журавли,

 щемящим душу, грустным караваном,

 и видится всё лучшее вдали,

 а дали все затянуты туманом…

КОГДА  САДНИТ   НАТЁРТАЯ   ДУША   

                                           Мысль изречённая есть ложь.

                                                                              Ф.Тютчев

 Вот так и наступает отчужденье,

 хотел запеть, ну а какое пенье,

 когда «саднит натёртая душа»*

 и за душой ни друга, ни гроша.

 И хочется послать весь мир подальше,

 и некуда сбежать от этой фальши,

 от тех трюизмов, от брутальностей, когда

 бездарных дней мерцает затхлая вода.

 Иллюзии распались, стали прахом,

 и перед ощутимым жизни крахом

 беспомощно стоишь, а был герой,

 да всё вдали, всё в прошлом, за горой.

 Куда идти, к кому идти, зачем,

 заоблачных не трогая систем,

 надеяться в душе на помощь свыше

 и знать, что там тебя давно не слышат…

 Шальные волны грубо в берег бьются,

 висит луны расколотое блюдце,

 вернее, половинка, и в груди

 такое отчужденье.… Не суди –

 и сам судимым, дай-то Бог, не будешь,

 хотя печаль, как рыбу, сам ты удишь

 из моря жизни или из реки

 её ж… Опроверженье изреки!..

 Не изречёшь! Не любишь изреченья,

 Вот так и наступает отчужденье,

 Когда и слов бодрящих не найдёшь,

 Мысль изречённая – все знают, – будет ложь…

 * Строка Сергея Новикова

РЕАЛИИ   ЖИЗНИ     

Не удивляйся, меня научили

 рифмы бояться придуманных фабул:

 или влюбляйся без памяти, или

 честно признайся, что хочется бабу.

 Исповедальность для лирики – благо,

 типа бисквита к хорошему чаю:

 многое стерпит, конечно, бумага,

 да вот читатели лжи не прощают.

 Падают звёзды, волнуется море,

 в горном ущелье - гул камнепада;

 если написано «х…!» на заборе,

 вслух повторять это слово не надо!

 Встал за сутулым насупленным мысом

 серый туман и пополз, словно лава.

 В городе мы тараканам и крысам

 всё ж уступаем в живучести, право.

 Мир мой незыблемым долго казался,

 да неестественно это, как видно:

 друг закадычный врагом оказался,

 только свои предают, – вот обидно!

 Быта детали, реалии жизни –

 вот алгоритм и вселенские коды:

 жить мы хотели при коммунизме,

 да не вписались в законы природы.

 Да изолгались, изверились или

 надорвались, оказались мы слабы.

 Не возмущайся, меня научили

 рифмы бояться придуманных фабул.

ПОЭТ

Зачем на лунную окружность

 вновь пялишься, как ротозей?

 Чем выше требованья к дружбе,

 тем меньше у тебя друзей.

 Ты горд, ты рубишь правду-матку,

 с тобой, вражина, не шути,

 а жизнь идёт своим порядком,

 как ей положено идти.

 Ты понял слишком поздно это,

 порвав последней дружбы нить,

 и потому ты стал поэтом,

 чтоб сам с собою говорить…

 Но в этих разговорах часто

 твои друзья опять с тобой,

 и к этому луна причастна,

 и волн загадочный прибой.

 И, возникая из пространства,

 друзья твои заходят в стих,

 ты к ним относишься пристрастно –

 и нет претензий никаких…

  В ЛУННОМ СВЕТЕ

 Крах иллюзий ведал каждый,

 крах идей – больней стократ,

 только творческою жаждой

 усмиряю этот ад.

 Что стихи? А вот поди ж ты,

 (грубы фатума тиски!) –

 выручали душу трижды

 от прилипчивой тоски.

 В лунном свете бродят тени,

 жмутся к редкой городьбе,

 неужели у растений

 тоже горести в судьбе?

 Да о чём я? Ясен тополь,

 под пилу пустить легко,

 чай, у нас не Симферополь,

 нам до власти далеко.

 Смех совсем стихает в сквере,

 глушит говор свой волна:

 в правде жизни разуверить

 жизнь, по правде, не смогла.

 Ах, как пели звонко струны!

 Ах, ошибки! Ах, грехи!

 Кипарисы в свете лунном

 навевают мне стихи.

 Лунный свет течёт на крышу,

 он душе желанен, мил;

 словно в юности, я слышу

 ход движения светил…

ХОЧУ

                  Остановись, мгновенье!  Ты не столь

                  Прекрасно, сколько ты неповторимо…

                                                             Иосиф Бродский

Я словом взять хочу

мгновенья этой жизни;

из нитей ткут парчу

на росных травах слизни.

Вот скошена трава,

исчезли блёстки нитей,

но их в строке слова

хранят, уж извините.

Или морской накат –

гремел и сгинул к ночи,

но, словоритмом взят,

он в нём живёт, грохочет.

Будь начеку, поэт,

не упусти мгновенье,

чтоб этот звёздный свет

вошёл в стихотворенье.

Любовь, разлука, грусть –

всё в мире быстротечно;

я над словами бьюсь

недаром: Слово – вечно.

Известно: Слово – Бог.

Я им не зря отмечен.

Пускай не всё я смог,

ну что ж, – ещё не вечер.

Горюю, хохочу,

ленив, упорен столь же:

я словом взять хочу

мгновение, не больше…

МЕСЯЦА    НЕБЕСНЫЙ    БОГОМОЛ

…А когда к тебе я подойду

и воздам твоим кокетствам дань я,

ты назначишь в Городском саду,

где-то ближе к вечеру, свиданье.

Мы пойдём на опустевший мол,

к Летней подойдём потом эстраде,

месяца небесный богомол

будет неподвижен, как в засаде.

А когда подхватит он звезду

и нырнёт с ней в тучку, скрывшись вроде,

мы так ясно в Городском саду

вдруг поймём, что с нами происходит.

Вереницы всех постылых  дней,

словно бы и не было, пропала;

ты мне стала всех родных родней

ближе самых близких ты мне стала.

Вынырнет из тучки богомол,

новую звезду схватив с наскока,

мы пойдём опять на тихий мол,

потому что нам не одиноко…

И   НЕДАРОМ   СОЗДАН   ЭТОТ    ГОРОД

Для чего-то  был я в мире создан

возле моря и гранёных скал.

Поднимал глаза я часто к звёздам,

всё равно своей не отыскал.

Только знал, что есть она и светит

мне, и этот свет меня хранит;

и носил по морю жизни

ветер

времени,

и шваркал о гранит

недопонимания  людского,

чёрствости, мешающими жить;

и серьёзней есть, увы, оковы,

да  чего их всуе  ворошить.